Может случиться так, что языка, на котором я пишу этот текст, не будет. Он просто исчезнет. И это обстоятельство мы, его носители, должны держать в голове, совершая частные поступки и поступки на уровне государства.
На следующей неделе в Париже впервые увидит свет подготовленный ЮНЕСКО всемирный атлас языков, находящихся на грани исчезновения. В нем есть информация о более чем 2500 языках. Атлас приурочен к Международному дню родного языка, который отмечается 21 февраля. Сам этот языковой праздник был учрежден в 1999 году решением Генеральной конференции ЮНЕСКО, чтобы подчеркнуть важную роль языкового многообразия в мире и поддержать широкое использование родных языков.
По данным ЮНЕСКО, сегодня в арсенале человечества более чем 6 тысяч языков, но 96% из них используют всего 4% жителей планеты.
На грани исчезновения находится почти половина существующих языков. Каждый месяц в мире исчезают два языка. Тысячи языков не используются системами образования и не представлены в интернете.
Что такое исчезновение языка? Это или полное исчезновение народа, на нем говорящего, или окончательное растворение в других народах, культурах, языковых средах. Практически никто из нас, для кого, как и для меня, родной язык русский, даже не задумывается, что когда-то русского языка еще не было. И, очень возможно, настанет время, когда его уже не будет.
Если мы хотим, чтобы наш язык жил, развивался, претендовал на статус мирового, важно, чтобы народ, для которого этот язык родной, был не только многочисленным, но еще производил привлекательные для других народов ценности и смыслы.
Как бы банально это ни звучало, язык — средство общения и взаимопонимания. Когда люди или страны не понимают друг друга, мы даже иносказательно утверждаем, что они «говорят на разных языках». Для существования языка критически важно, чтобы были люди, готовые на нем разговаривать. Человечество вдоволь поэкспериментировало с искусственными языками, пытаясь создать универсальные заменители языков, связанных с конкретными народами и культурами. Но язык не имеет смысла, если на нем разговаривает только его конструктор. Если на нем нельзя признаться в любви или выразить гнев. Если на нем не напишется стихотворение.
Отношение к языку и его живучесть определяют, конечно, и практические возможности, которые дает его знание.
Понятно, что вакансий, где «необходимо знание английского», в мире неизмеримо больше, чем тех, где «необходимо знание чукотского». Но для полноты картины мира, для целостности образа человечества сохранение чукотского языка важно не менее чем торжество английского.
Как важна даже пусть книжная, эзотерическая, но все-таки еще теплящаяся жизнь некогда великого мирового языка — латыни.
Многое зависит и от того, как ведут себя страны, являющиеся «эмблемой» того или иного языка, как владеет и насколько ценит свой язык так называемая «элита нации» — причем даже не столько культурная, сколько политическая и экономическая. Послушайте, на каком языке разговаривают наши великодержавники и империалисты во власти, наши руководители. Сколь скуден их словарный запас, какие казенные слова они произносят, насколько уродливым, скучным, безжизненным получается в их исполнении русский язык. Не может не сказываться на судьбе и качестве языка качество образования на нем, качество литературы и даже журналистики.
Кажется, кризис на дворе, умирают крупные и мелкие компании, исчезают источники доходов, при чем тут исчезновение языков? При том, что даже те материи, которые кажутся нам с позиций краткости человеческой жизни вечными, тоже подвержены энтропии. А мы за свое недолгое пребывание в этом мире можем своими действиями и словами способствовать жизни или смерти родного языка, а не только жизни или смерти других людей. Язык, данный нам генетически (это ведь великое чудо, когда из бессвязных младенческих звуков мы вдруг начинаем переходить к связным словам, а потом, ничего не уча специально, еще совсем маленькими, вдруг говорим на родном языке).
Наш язык — это мы сами, и его состояние — это состояние нашего внутреннего мира, нашего общества и нашей страны.
Язык — это способ продления нашего существования, передачи опыта, оставления пусть не особенно долгой (вечно помнить никого и ничто человечество не в силах), но все-таки памяти о себе. Исчезновение языка — это смерть живой памяти обо всех его носителях и уже потому очевидная трагедия.
На наших глазах развивается уникальная попытка возродить уже, казалось бы, умерший язык — иврит. Эта великая попытка мучительна, как мучительна история новой израильской государственности. Чтобы Россия не оказалась в положении, когда россиянам и, прежде всего, русским надо будет заново учреждать государственность и воссоздавать исчезнувший язык предков, каждое поколение живущих здесь людей (я не говорю «каждый человек», это задача прежде всего культурной и политической элиты) должно хотя бы изредка задумываться о мере ответственности за сохранение своей языковой среды. При этом осознавая, что
силой навсегда навязать другим свой язык и свои представления о мире невозможно. Глобальная экспансия Рима не спасла ни саму Римскую империю, ни латынь. Русский во многих бывших советских республиках всего через 17 с небольшим лет после распада СССР население знает намного хуже, чем при «империи».
И возродить это знание можно не захватом чужих территорий, а экономической, политической и культурной привлекательностью России.
Наш язык — не меньший дар, чем сама наша жизнь. Памятуя о том, что каждый месяц в мире исчезают два языка, значит, каждый год — двадцать четыре, каждые десять лет — двести сорок, мы имеем все основания воздать должное своему родному языку, который пока, к счастью, жив, которым мы владеем всего лишь по праву рождения. И пользоваться им во благо, а не во зло другим людям, народам, языкам. Не переходя на универсальный и, увы, очень живучий язык уничтожения.
