Стих Города И Годы

Избранные стихотворения

Старый Лондон пахнет ромом,
Жестью, дымом и туманом.
Но и этот запах может
Стать единственно желанным.

Ослепительный Неаполь,
Весь пронизанный закатом,
Пахнет мулями и слизью,
Тухлой рыбой и канатом.

Город Гамбург пахнет снедью,
Лесом, бочками, и жиром,
И гнетущим, вездесущим,
Знаменитым добрым сыром.

А Севилья пахнет кожей,
Кипарисом и вербеной,
И прекрасной чайной розой,
Несравнимой, несравненной.

Вечных запахов Парижа
Только два. Они все те же:
Запах жареных каштанов
И фиалок запах свежий.

Есть чем вспомнить в поздний вечер,
Когда мало жить осталось,
То, чем в жизни этой бренной
Сердце жадно надышалось.

Но один есть в мире запах,
И одна есть в мире нега:
Это русский зимний полдень,
Это русский запах снега.

Лишь его не может вспомнить
Сердце, помнящее много.
И уже толпятся тени
У последнего порога.

Как рассказать минувшую весну,
Забытую, далекую, иную,
Твое лицо, прильнувшее к окну,
И жизнь свою, и молодость былую.

Была весна, которой не вернуть.
Коричневые, голые деревья.
И полых вод особенная муть,
И радость птиц, меняющих кочевья.

Апрельский холод. Серость. Облака.
И ком земли, из-под копыт летящий,
И этот темный глаз коренника,
Испуганный, и влажный, и косящий.

О, помню, помню. Рявкнул паровоз.
Запахло мятой, копотью и дымом.
Тем запахом, волнующим до слез,
Единственным, родным, неповторимым.

Той свежестью набухшего зерна
И пыльною уездною сиренью,
Которой пахнет русская весна,
Приученная к позднему цветенью.

Утро. Станция. Знакомый
С детских лет телеграфист.
От сирени дух истомный.
Воздух нежен. Воздух чист.

В небе легкой акварели
Полутон и полудым.
Хорошо любить в апреле,
Хорошо быть молодым.

Возвращаться на побывку,
Гнать ленивца ямщика.
Ради Бога, ткни ты сивку
В запотевшие бока!

Пахнут запахом медвяным
Бесконечные поля.
Дымом синим, паром пьяным
Испаряется земля.

Сердце бешеное бьется.
В горле сладостный комок.
А над полем вьется, вьется
Еле видимый дымок!

Вот откос знакомой крыши.
Дорогой и милый дом.
Сердце, тише! Тише! Тише! –
Стой. Направо. За углом.

Там в саду скрипят качели,
Выше! В небо! И летим.
Хорошо любить в апреле,
Хорошо быть молодым.

Как вас звали?! Катей? Олей?
Натой? Татой? Или – нет?
Помню только небо, солнце,
Золотой весенний свет,

Скрип качелей, дух сирени,
Дым, плывущий над землей,
И как двадцать вознесений,
Двадцать весен за спиной!

1
Как объяснишь им чувство это
И как расскажешь на словах –
Тревогу зимнего рассвета
На петербургских островах,

Когда, замучившись, несется
Шальная тройка поутру.
Когда, отстегнутая, бьется
Медвежья полость на ветру?

Как рассказать им день московский,
И снежный прах, и блеск слюды,
И парк Петровско-Разумовский,
И Патриаршие пруды,

И на облупленных карнизах,
На тусклом золоте церквей
Зобастых, серых, белых, сизых,
Семью арбатских голубей?

Сидят в метро. Молчат сурово.
Эксцельсиор читают свой.
И нет им дела никакого
До хрестоматии чужой.

2
Как рассказать им чувство это,
Как объяснить в простых словах
Тревогу зимнего рассвета
На петербургских островах,

Когда, замучившись, несется
Шальная тройка поутру,
Когда, отстегнутая, бьется
Медвежья полость на ветру,

И пахнет влагой, хвоей, зверем.
И за верстой верста бежит,
А мы, глупцы, орем и верим,
Что мир лишь нам принадлежит.
Источник: Эмигранты. Поэзия русского зарубежья. – Ростов-на-Дону: Феникс, 2004.

Четыре времени года

Если весна на чужбине,
Всё-таки это весна.
Небо действительно сине.
Даль бесконечно ясна.

В длинные зимние ночи
После рабочего дня
Можно сидеть у камина,
Можно мечтать у огня.

В мире есть добрые книги.
В чашах пылающий грог.
Думает думу собачью
Старый шотландский бульдог.

Если вас осень застигнет,
В дальние бросив края,
Осень повсюду чужая,
Осень везде не своя.

Сербы с шарманкой приходят
В узкий и каменный двор.
В мире везде одинаков
Их умоляющий взор.

Осень ли, зиму, весну ли
Можно прожить у чужих.
Вот одного только нету,
Бабьего лета у них.

Нет даже слова такого
В толстых чужих словарях.
Август. Ущерб. Увяданье.
Милый, единственный прах.

Русское лето в России.
Запахи пыльной травы.
Небо какой-то старинной,
Темной, густой синевы.

Утро. Пастушья жалейка.
Поздний и горький волчец.
Эх, если б узкоколейка
Шла из Парижа в Елец.

*Дон Аминадо (Аминад Петрович Шполянский, после Второй мировой войны печатался как Д.Аминадо, настоящее имя Аминодав Пейсахович Шполянский; 1888 – 1957) – русский поэт-сатирик, мемуарист, адвокат. Автор книг "Песни войны" (сборн., 1914), "Дым без отечества" (сборн., 1921, Франция), "Нескучный сад" (сборн., 1935, Франция).

"Милый Дон-Аминадо,
Мне совершенно необходимо Вам сказать, что Вы совершенно замечательный поэт. [. ] и куда больше – поэт, чем все те молодые и немолодые поэты, которые печатаются в толстых журналах. В одной Вашей шутке больше лирической жилы, чем во всем "на серьезе".
Я на Вас непрерывно радуюсь и Вам непрерывно рукоплещу – как акробату, который в тысячу первый раз удачно протанцовал по проволоке. Сравнение не обидное. Акробат, ведь это из тех редких ремесел, где всё не на жизнь, а на смерть, и я сама такой акробат.
Но помимо акробатизма, т. е. непрерывной и неизменной удачи, у Вас просто – поэтическая сущность, сущность поэта, которой Вы пренебрегли, но и пренебрежа которой Вы – больший поэт, чем те, которые на нее (в себе) молятся [. ] – А дяди! А дамы! Любящие Вас, потому что невинно убеждены, что это вы "Марию Ивановну" и "Ивана Петровича" описываете. А редактора! Не понимающие, что Вы каждой своей строкой взрываете эмиграцию! Что Вы ее самый жестокий (ибо бескорыстный – и добродушный) судия. Вся Ваша поэзия – самосуд: эмиграции над самой собой.
Уверяю Вас, что (статьи Милюкова пройдут, а. ) это останется. " (Новый мир. 1969. No 4. С. 211 – 212).
Письмо было вложено в конверт, на котором сохранилась надпись рукой Дон-Аминадо: "Марина Ивановна Цветаева. Письмо (31 мая 1938), которым я очень дорожу". (вернуться)