— Стали ночи темнее и сны беспокойней,
Не засну от предчувствий, не сплю до утра.
За горой ВацилУ* бьют копытами кони,
Чтобы в небе быстрей загорелась заря, —
Это чудится мне или правда – не знаю.
Ветер в поле кружится, чтоб думы унять.
Торопливее ветра рассвет обгоняю,
Чтобы тайну тревоги поведала мать.
— Мне приснилось родное село, будто ночью
В каждой сакле светильник горел на окне.
В лунном свете мечеть вижу словно воочью,
И вершину горы Вацилу в стороне.
Помню двор, весь овчинными шубами полон,
А вокруг на насестах нахохлились куры.
Во дворе под наброшенной белой попоной
Желтый конь одиноко стоял и понуро.
Тишина.
Лишь казалось: под скользящей луною мечеть с минаретом,
Поднимается в небо, чтоб догнать Вацилу.
Вдруг наполнилась ночь завыванием ветра,
Смерч столбом закрутился и поднял аул,
Чтобы сбросить его с высоты на равнину.
Зашумела гроза, и в клинках ярких молний
Гром обрушился вниз неумолчной лавиной,
И настиг мою душу, тревогой наполнив…
— Дочь моя, материнское слово послушай,
Осторожнее будь, чтоб уйти от беды.
Грозы черным ненастьем покой наш нарушат,
Но светильник, горящий в домах, – это ты.
Для аула несчастье, что был он в долине-
Торопливее ветра мчатся горести к нам.
Желтый конь средь двора — это горше полыни
Весть о смерти и дань наступающим дням.
Белый саван на мертвом – вот что значит попона,
А овчинные шубы – скорбящие старцы,
Стаи птиц — это женщины, горем влекомы,
В поминальных молитвах нижут четки на пальцы,
А затишье в ауле – приход Израила, —
Берегись, моя дочь, тьма завистников всюду.
Ближе к дому держись, в осторожности – сила,
Пусть пригляд материнский твою смелость остудит.
— Отпусти меня, мать, за нарядами в лавки,
По торговым рядам я в Кумухе пройдусь,
Наберу себе ткани на платье, булавки,
И с базара с подругами вместе вернусь.
— Ах, любимая дочь, ни к чему тебе это.
Говорят, что в Кумухе пирует шамхал.
Во хмелю будут гости гулять до рассвета,
Если пьяного встретишь?
Чтоб обидчик отстал,
Нет мужчины в роду, чтоб с тобою быть рядом,
Оградить от бесправья поступком иль взглядом.
***
Казикумухские майданы гудят, как ульи в жаркий день.
Нукеры, верные шамхалу, в толпе найдут свою мишень.
Под зорким взглядом хищной стражи сноровкой блещут удальцы,
Бросают в круг копье, и стрелы из лука мечут храбрецы,
Богатыри ломают камни одним движением плеча,
Бараньи туши с перекладин срывают яростью меча,
Несутся всадники, как ветер, танцуют лихо над седлом,
Скользят под крупом, ввысь взлетают и правят даже под конем,
Коронный номер виртуоза: с седла свисая, пролететь,
Чтоб под копытом скакуна рука, как брошенная плеть,
В пыли болталась: мол, конем напуганным влекома.
Казикумухские майданы … — кому их удаль незнакома?
Праздник в разгаре, здесь – торг, там – потеха,
Вышел на площадь шамхал и призывно
Речь зазвучала, как горное эхо:
— Слушайте, горцы, чьи кони ретивы!
Кто до вершины доскачет быстрее,
Без поворотов промчит прямиком,
Станет сегодня при всех богатеем:
Хлев он пополнит могучим быком,
Коровой, теленком да парой коней.
Из казны моей деньги получит смельчак.
Ну, а кто не сумеет коня обуздать,
Условие скачек нарушит, то знайте,
Позором проклятья покрою я мать
Что родила не мужчину для знати
Военной. Имя его помогу вам узнать.
Молча народ слушал речи шамхала.
Клич его вновь зазвучал в тишине:
-Слушайте, горцы, чья доблесть устала
Славы искать на случайной войне!
Славу стяжает сегодня любой,
Кто удивит нас искусной стрельбой.
Яблоко будет мишенью для вас
На голове осужденного к казни.
Юношу, краше, чем дивный Шираз,
Выведет стража. И кто без боязни
Решит его участь – пусть выйдет вперед.
Если дрогнет рука, нет убийце упрека,
Будет в страже моей службу верно нести.
Моя милость на службе добра и порока,
От щедрот моих – право убить и спасти.
Молча слушал народ. Призадумался каждый,
Бесславья, злословья, насмешек страшась.
Чей-то голос раздался, спокойный, отважный:
«Дайте лук мне и стрелы». За тетиву взялась
ПартУ –ПатимА: «Попробую», — и меткой стрелой
Облака в поднебесье навылет пронзила.
«Выводите, — сказала. Где пленный герой?»
Вышел узник в оковах на широкий майдан,
Красотой и достоинством день затмевая,
Не заметил никто дрожь и бледность от ран.
Затаился народ, страх и жалость смиряя.
Натянув тетиву легко и небрежно,
Взглядом пристальным цель и шаги измеряя,
(пятьдесят отсчитали нукеры неспешно)
Прошептала Парту: «Судьбу мне вверяя,
Будь спокоен и взгляд опусти». В тот же миг,
Прямо в яблочко, вдребезги плод разрывая,
Полетела стрела. И ликующий крик
Не смогла удержать Патима дорогая,
Обняв юношу. Зашумел на майдане восхищенный народ,
Многократным «Ура. » прозвучало веселье,
Вдруг стремительной птицей рванулся в полет
Аргамак Патимы . Если б ветры хотели
По прямой, как по лезвию, высь одолеть,
То мгновения ока им вряд ли б хватило,
Чтобы, словно Парту, на вершину взлететь.
Бурлит и ликует толпа на майдане,
Прячет тайную радость от всех Патима:
«Будут мною довольны и мать, и селяне:
И доблесть явила, и жизнь спасена,
И воинам лакским урок я дала.
Но что мне подарит кумухская знать,
Когда я открою всем девичью стать?
Пусть голову нынче ломает шамхал,
Чтоб слово на ветер легко не бросал».
Ведет ее в крепость стража шамхала,
Вперед пропуская с почетом, с поклоном.
Просит слуга сбросить тяжесть кинжала,
Доспехи отдать, отдохнуть. И шлем, как корону,
Снимает Парту.
Хлынули косы янтарной волной ,
Под кольчугой скользнуло тончайшее платье.
Все вокруг восхищенно застыли стеной,
Любуясь смущеньем и дЕвичьей статью.
Перед ней распахнулись золоченные двери,
Удивленный шамхал руку к сердцу прижал:
Бог-свидетель, я думал, ты воин. Не скорблю о потере,
Я такую горянку никогда не встречал!
Красоте твоей царской корона нужна,
Тело стройное ждет золотая парча.
Этот дом — для тебя, мое слово — порукой!
Оглянулась смущенная гостья вокруг.
В доме – беки, поодаль сидели чанка**.
Рядом с каждым стояли горой силачи.
— Сила слова шамхала велика и крепка,
Что им стрелы, кинжалы, мечи?
Отпусти меня с миром, как ты обещал,
Я с наградой твоей поспешила б домой.
— Ни к чему торопиться, — шамхал отвечал.
Здесь достойные люди пируют со мной.
Я к веселью со всеми тебя приглашаю,
Пусть напиток хмельной слуги нам наливают.
Рог с вином подними за свою же удачу,
Если хочешь, налью я медовку иль чачу.
Оглянулся назад, улыбаясь, шамхал,
И , довольный собою, речь продолжал:
— Власть шамхала известна всему Дагестану.
Говорю тебе: пей! Повторять я не стану.
— Будь здоров и прославлен, великий шамхал,
Ты, как горец, обычаи горские знаешь.
Разве ты в Дагестане когда-то слыхал,
Чтобы женщины пили? А коль угощаешь,
То отведаю хлеба и фрукты поем.
Я прошу, не неволь, — не пью я совсем.
Как загнанный псами внезапно олень,
Как птица, стервятником хищным влекома.
Билось сердце Парту-Патимы учащенно.
Прошла по лицу повелителя тень:
— С тобой я продолжу беседу потом,
Когда на запоры закрою свой дом,
Когда с кунаками закончу маджлис***.
Пусть стража проводит ослушницу вниз-
Поставьте у двери ночной караул, —
Надменно шамхал на горянку взглянул
И вышел.
Караул за стеной, не дремлет охрана.
Ночь густеет в окне, словно вязкий урбеч****.
Тяжело на душе от такого обмана,
Но что делать теперь? Ни заснуть, ни прилечь…
И как пусто кругом…А где женщины в доме.
Чует сердце — вещун, мне готовят беду.
Словно птица в охотничьей цепкой ладони,
От тревожных предчувствий трепещет Парту.
Нет надежды на помощь и некого звать.
Остается одно – не сдаваться, бежать.
Полночь ночи темней. За окном рыщет ветер,
Угрожающе гром начинает ворчать.
Дверь быстрей на запор – караульщик ответит,
Занавеску – на части, чтоб узлами связать.
А скатерть платком повязала, чтоб косы
Упрятать от взоров, как звездную россыпь.
Окно распахнула… Как чабрец пахнет домом!
Пусть стена высока, нет преград для Парту.
Прыг с окна – и, упруго скатившись по склонам,
Она ищет дорогу вдоль ХурвахалУ.
БурхаЯл за спиной, и ГукАл торопливо
Проходит Парту, через мост – до ХурИ,
Отдышалась слегка у реки говорливой,
И продолжила путь, чтоб успеть до зари.
В это время луна поднялась из-за гор,
Проплыла меж зубцами и все осветила,
Семь коней — не краса, а живой приговор,
Догоняют беглянку. И голос глумливый
Смеется: куропатка гуляет одна?
Попытался схватить ее всадник игривый,
Вмиг могучей рукой выбит был из седла –
И упал в грязь лицом перед девушкой гордой.
Семь преданных псов из шамхальской когорты
Окружили Парту и плененную деву
Посадили на круп за спиной у нукера.
Присмирела Парту от душившего гнева,
Что же, всему есть конец, и судьбы ее мера,
Исчерпана жизнью. Пусть примет Аллах
Последней молитвы священное слово.
Гулкий топот коней заглушает стук сердца,
Жажда жизни и доблесть – куда от них деться?
Прошептав, как заклятье, слова «бисмиллах!»,
Под защитой небес, зова отчего крова,
Сорвала Патима у нукера кинжал.
Но сабля взлетела в руках у другого.
Парту уклонилась, конь дико заржал-
Нукер скакуна своего дорогого
Случайным ударом сразил наповал.
Двух всадников львица Парту уложила,
И в ночь ускакала на быстром коне.
Все так же луна меж утесов скользила,
И небо сияло в звездной броне.
Растерянно воины вслед ей смотрели,
Пришлось им признать пораженье свое.
Перед грозным шамхалом их спесь отлетела,
Стыдом и досадой их лица горели,
Ну, а сердце шамхала запылало огнем.
Любовь охватила его, словно пламя,
Не знал он покоя ни ночью, ни днем,
Нет сна и забвенья, лишь грёзы и память…
Устав от страданий и стыд поборов,
Послал он к Парту сановитых сватов.
Но сватам отвечала Парту-Патима:
— Ни шамхала, ни шаха, ни владений царя
Не хочу. Не хочу быть владычицей края,
Дорожу я сильней, чем обителью рая,
Любовью того, кто свой край защищая,
Погиб, как герой. Не судите сурово-
Я верна его памяти буду до гроба.
***
Много лет пронесется бурливым потоком,
Чередою сменяются лето, зима.
«Да достанется рай, — скажут наши потомки, —
Львице лакской, чье имя – Парту-Патима!»
__________
*ВацилУ — священная гора в Лакском районе Дагестана
**чанка- внебрачные дети знати
***маджлис — совет
****- национальная еда из семени льна
