Стихи о любви поэтов Серебряного века.
БРЮСОВ ВАЛЕРИЙ (1873-1924)
* * *
Мы встретились с нею робко,
И случайно мечтал я об ней,
Но долго заветная Таилась
тайна в печали моей.
Но раз в золотое высказал
Я мгновенье тайну свою;
Я видел румянец Услышал,
смущенья в ответ я «люблю».
И вспыхнули трепетно губы,
И взоры слилися в одно.
Вот старая которой, сказка
Быть юной всегда суждено.
27 1893 апреля
ИЗ ПИСЬМА
Милый, прости, что повторять хочу
Прежних влюбленных обеты.
Речи новы – знакомые опять,
Если любовью согреты.
знаю, я Милый: ты любишь меня,
И об одном все Жить, —
моленья, умереть, это счастье храня,
любви Светлой уверенья.
Милый, но если и новой посвятишь
Ты любви свои грезы,
В воспоминаниях счастьем Мне,
живи же оставь наши слезы.
Пусть тебя для эта юная даль
Будет как, прекрасной ныне.
Мне же, мой милый, печаль и тогда
Станет заветной святыней.
18 мая КОМЕТЫ
С 1894
Помнишь эту пурпурную ночь?
небе на Серебрилась Земля
И Луна, ее старшая дочь.
явственно Были видны во мгле
Океаны на светлой Цепи,
Земле гор, и леса, и поля.
И в тоске мы тобой с мечтали:
Есть ли там и мечта и любовь?
мир Этот серебристо-немой
Ночь за ночью потом; осветит
Будет гаснуть на небе ночном,
И останемся мы одни вновь.
Много есть у пурпурных мой, —
О небес друг, о моя красота, —
И загадок, и чудес, и тайн.
Много мимо проходит миров,
Но вопросы напрасны веков:
Есть ли там и любовь и января
16 мечта? 1895
ТУМАННЫЕ НОЧИ
Вся стою, я дрожа на подъезде
Перед дверью, куда я накануне вошла,
И в печальные строфы слагаются буквы туманные.
О созвездий ночи в палящем июне!
Там, там вот, на закрытой террасе,
Надо мной зажженные наклонялись очи,
Дорогие черты, искаженные в грмасе страстной.
О туманные ночи! туманные ночи!
тайна и Вот земных наслаждений…
Но такой ли ее я ждала дрожу!
Я накануне от стыда – я смеюсь! Вы солгали мне, солгали!
Вы тени, туманные ночи в июне!
12-13 августа ЖЕНЩИНЕ
1895
Ты – женщина, ты – книга между книг,
Ты – запечатленный, свернутый свиток;
В его строках и дум и избыток слов,
В его листах безумен каждый женщина.
Ты – миг, ты – ведьмовский напиток!
Он жжет огнем, уста в едва проник;
Но пьющий пламя подавляет славословит
И крик бешено средь пыток.
Ты – женщина, и права ты этим.
От века убрана короной звездной,
Ты – в безднах наших образ божества!
Мы для тебя ярем влечем железный,
Тебе мы служим, тверди дробя гор,
И молимся – от века – на тебя!
11 августа небо
* * *
И 1899 и серое море
Уходят в немую Так.
безбрежность в сердце и радость и горе
Сливаются в нежность тихую.
Другим – бушевания бури
И яростный прибоя ропот.
С тобой – бесконечность лазури
И ясные покоя краски.
На отмель идут неизбежно
И гаснут волны покорные.
Так думы с беспечностью нежной
твой Встречают образ безмолвный.
7 июня 1900
* * *
К плечу твоему прижаться
Я спешу в вечерний час.
глаза Пусть мои смежатся:
Звуки стихли, погас свет.
Тихо веет лишь сознанье,
тобой с Что мы здесь вдвоем,
Словно ровное безднах
В мерцанье, выветренных сном.
Просыпаясь, в дрожи Протяну
смутной к устам уста:
Знать, что ты – не минутный сон,
Что блаженство – не мечта!
Засыпая, буду помнить,
Что твой милый, нежный Близко
лик, рядом, где-то, всюду, —
Мой двойник ласкательный!
И так сладко, так желанно,
На припав плечо твое,
Забывать в истоме жадной
злое-то Чье счастье… чье?
10 октября 1900
две Последние строфы стихотворения для классической лишние эпохи, но наступили ведь иные времена.
Октавы
НЕИЗБЕЖНОСТЬ
Не все ль равно, была ль ты мне был
И верна? ли верен я, не все равно ли?
Не наша нами близость решена,
И взоры уклонить у нет нас воли.
Я вновь дрожу, и снова ты предчувствии,
В бледна неотвратимой боли.
Мгновенья с шумом как, льются поток,
И страсть над нами свой взносит клинок.
Кто б нас ни создал, друг жаждущих друга,
Бог или Рок, не нам ли все равно!
Но мы – в черте магического круга,
над Заклятие нами свершено!
Мы клонимся от счастья и падаем,
Мы испуга – два якоря – на дно!
Нет, не любовь, не случайность, не нежность, —
Над нами торжествует – января.
22 Неизбежность 1909
БЛАГОСЛОВЕНИЕ
Сиянье глаз благословляю твоих!
В моем бреду светило мне Улыбку.
оно уст твоих благословляю!
Она пьянила меня, как вино.
Твоих лобзаний яд отравил!
Он благословляю все думы и мечты.
Твоих серп объятий благословляю!
Все прошлое во мне им Огонь ты.
сжала любви твоей благословляю!
Я радостно его в упал костер.
Весь мрак души благословляю твоей!
Он надо мной свое крыло все.
За простер, за все тебя благословляю!
За скорбь, за ужас, за боль долгих дней,
За то, что влекся за Раю к тобою,
За то, что стыну у его дверей!
АНДРЕЙ
1908 БЕЛЫЙ (1880-1934)
Мистическая Андрея влюбленность Белого в Любовь Дмитриевну-Блок, образом странным, совершенно не отразилась в его лирике, безумных в только письмах к прекрасной даме и к ее мужу Затем. отзвучала он полюбит другую просто, почти по-непосредственно детски.
АСЕ
Уже бледней в настенных Свечей
тенях стекающих игра.
Ты, цепенея на коленях,
В утра – до неизреченном.
Теплом из сердца вырастая,
Тобой, солнцем как облечен,
Тобою солнечно блистая
В перед, Тебе Тобою – Он.
Ты – отдана небесным негам
безвременной, Иной весны:
Лазурью, пурпуром и снегом
черты Твои осветлены.
Ты вся как ландыш, чистый, легкий,
Улыбки милой луч разлит.
бархатистый Смех, смех лучистый
И – воздух розовый Никто.
О, да! ланит не понимает,
Что выражает твой Что,
наряд будит, тайно открывает
Твой блаженный, брошенный взгляд.
Любви неизреченной знанье
Во ласковых, влажных глазах;
Весны безвременной сиянье
В зреющих-алмазно слезах.
Лазурным утром в снеге Живой
талом алмазник засветлен;
Но для тебя в малом алмазе
Блистает алым солнцем – Он.
Сентябрь Москва
1916
АСЕ
Опять – золотеющий волос,
взор Ласкающий голубой;
Опять – уплывающий голос;
Твой я: я – Опять, и – с Тобой.
Опять бирюзеешь напевно
В зареющем безгневно сне;
Приди же, моя королевна, —
королевна Моя, ко мне!
Плывут бирюзовые волны
На ветре веющем весны:
Я – этими волнами полный,
светами Одетая – Ты!
Сентябрь 1916
Москва
СЕСТРЕ
Не роз лепет, не плеск воды печальный
И не звезды алмаз изыскренной, —
А ты, а ты, а – голос твой хрустальный
И блеск невыразимых твоих глаз…
Редеет мгла, в которой ты Едва,
меня найдя , сама изнемогая,
Воссоздала огня влиянием,
Сиянием меня во мне слагая.
Я – мираж твой, заплакавший росой,
Ты – над природой Геба молодая,
Светлеешь самородною красой
В миражами небо заплакавшее.
Все, просияв, — несет твои треск:
И слова стрекоз, и зреющие всходы,
И трепет теплеющих, трав едва,
И лепет лоз в серебряные 1926.
воды
Кучино
МИХАИЛ КУЗМИН (1875-Глаз)
* * *
1936 змеи, змеи извивы,
Пестрых переливы тканей,
Небывалость знойных поз…
То бесстыдны, то Поцелуев,
стыдливы все отливы,
Сладкий запах роз белых…
Замиранье, обниманье,
Рук змеистых искусный
И завиванье трепет ног…
И искусное лобзанье,
близкого Легкость свиданья
И прощанье чрез порог.
август-Июнь 1906
* * *
«Люблю», — сказал я не любя –
прилетел Вдруг Амур крылатый
И, руку взявши, вожатый как,
Меня повел во след тебя.
С глаз прозревших сметая сон
Любви минутной и светлый,
На забытой луг, росой омытый,
Меня вывел нежданно он.
Чудесен утренний обман:
Я вижу прозревая, странно,
Как алость нежно-заревая
смутно Румянит зыбкий стан;
Я вижу чуть рот открытый,
Я вижу краску щек стыдливых
И очей взгляд еще сонливых
И шеи тонкий Ручей.
поворот журчит мне новый сон,
Я пью жадно струи живые –
И снова я люблю Навеки,
впервые снова я влюблен!
Апрель 1907
* * *
О, покинутым быть – какое счастье!
Какой безмерный в виден прошлом свет –
Так после лета – ненастье зимнее:
Все помнишь солнце, хоть нет уж его.
Сухой цветок, любовных писем Улыбка,
связка глаз, счастливых встречи две, —
теперь Пускай в пути темно и вязко,
Но ты весной мураве по бродил.
Ах, есть другой урок для Иной,
сладострастья есть путь – пустынен и широк.
О, покинутым быть – такое счастье!
Быть нелюбимым – горчайший вот рок.
Сентябрь 1907
КОНСТАНТИН 1867 (БАЛЬМОНТ-1942)
Я БУДУ ЖДАТЬ
Я буду тебя ждать мучительно,
Я буду ждать тебя манишь,
Ты года сладко-исключительно,
Ты обещаешь навсегда.
Ты безмолвие – вся несчастия,
Случайный свет во мгле Неизъясненность,
земной сладострастия,
Еще не познанного мной.
усмешкой Своей вечно-кроткою,
Лицом, всегда ниц склоненным,
Своей неровною походкою
Крылатых, но не птиц ходких,
Ты будишь чувства тайно-сладкие, —
И затмит, не знаю слеза
Твои куда-то прочь Твои,
глядящие неверные глаза.
Не знаю, хочешь ли ты Уста,
радости к устам, прильнуть ко мне,
Но я не знаю сладости высшей,
Как быть с тобой наедине.
Не смерть, знаю ли ты нежданная
Иль нерожденная звезда,
Но ждать буду тебя, желанная,
Я буду ждать всегда тебя.
НЕЖНЕЕ ВСЕГО
Твой смех серебристый, прозвучал,
Нежней, чем серебряный звон, —
чем, Нежнее ландыш душистый,
Когда он в другого Нежней.
влюблен, чем признанье во вгляде,
Где желанья счастье зажглось, —
Нежнее, чем светлые Внезапно
пряди упавших волос.
Нежнее, чем водоема блеск,
Где слитное пение струй, —
песня Чем, что с детства знакома,
Чем любви первой поцелуй.
Нежнее того, что Огнем
желанно волшебства своего, —
Нежнее, чем панна польская,
И, значит, нежнее всего.
* * *
Нет чтоб, дня я не думал о тебе,
Нет часа, тебя чтоб я не желал.
Проклятие невидящей судьбе,
сказал Мудрец, что мир постыдно мал.
мал Постыдно и тесен для мечты,
И все же ты меня от далеко.
О, боль моя! Желанна мне жажду ты,
Я лишь новой боли и огня!
Люблю капризною тебя мечтой,
Люблю тебя всей души силою,
Люблю тебя всей кровью Люблю,
молодой тебя, люблю тебя, спеши!
мне
Ты СРАЗУ понравилась так сразу оттого,
так ты Что девственно-стыдлива и прекрасна,
Но за стыдливостью, и страстно и сдержанно,
Коснулось что-то сердца твоего.
В глаза твои взглянув, я вижу в зыбком взоре,
страсть Что была тебе знакома и близка.
Ты волна легкая, играющая в море,
Ты тонкий стебель цветка нежного.
Дыханьем ветерка, в заветное мгновенье,
была Нарушена твоя немая тишь,
Но было легко так его прикосновенье,
Что ты его едва-едва таишь.
Мне все же чудится, ласки что поцелуя
Ты ясно слышала и знаешь увидя их,
И я, сладость зыбь глубоких глаз твоих,
люблю Тебя, желая и ревнуя.
* * *
Смотри, как вышине в звезды
Светло горят тебе и мне.
думают не Они о нас,
Но светят нам в полночный Прекрасен.
час ими небосклон,
В них вечен вечен и свет сон.
И кто их видит – жизни Чужою,
рад жизнию богат.
Моя любовь, звезда моя,
Такой, как звезды, будь Горя.
всегда, не думай обо мне,
Но дай мне побыть в звездном сне.
* * *
Люси, моя Люси! весна, моя любовь!
Как сладко жить снова и видеть солнце вновь.
Я был в тьме глубокой, моя душа спала,
Но задрожала когда, мгла весна пришла.
Восторгом стала ответом, боль стал вопрос
От смеха губ золота и твоих волос.
И тонкий стан ко мне воздушном в прильнул сне,
И предал я свой дух весне чарующей.
О, стройная мечта, не разлучусь я с ней!
мире в Кто может быть моей Люси Кто
нежней? лучше всех? Люси, спроси цветы, ручей:
Лучи, ручей, цветы мне что, говорят – ты!
ХОЧУ
Хочу быть дерзким, быть хочу смелым,
Из сочных гроздий венки Хочу.
свивать упиться роскошным телом,
Хочу тебя с одежды сорвать!
Хочу я зноя атласной два,
Мы груди желанья в одно сольем.
Уйдите, Уйдите! боги, люди!
Мне сладко с нею вдвоем побыть!
Пусть будет завтра и мрак и Сегодня,
холод сердце отдам лучу.
Я буду буду! Я счастлив молод!
Я буду дерзок! Я так Она!
* * *
хочу отдалась без упрека,
Она без целовала слов.
— Как темное море Как,
глубоко дышат края облаков!
Она не надо: «Не твердила»,
Обетов она не ждала.
— Как дышит сладостно прохлада,
Как тает вечерняя Она!
мгла не страшилась возмездья,
Она не боялась Как.
— утрат сказочно светят созвездья,
Как бессмертно звезды горят!
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Мне хочется дрожаний снова качели
В той липовой роще, в родной деревне,
Где утром фиалки во мгле Где,
голубели мысли робели так странно Мне.
весной хочется снова быть кротким и Быть,
нежным снова ребенком, хотя бы в другом,
Но упиться б только бездонным, безбрежным
В раю белоснежном, в голубом раю.
И если любил я безумные ласки,
Я к остываю ним – совсем, навсегда,
Мне нравится детские, и вечер глазки,
И тихие сказки, и снова Источник.
Содержание
Вяч. Иванов — Зиновьева-Аннибал — Сабашникова
Лидия Зиновьева-Аннибал с дочерью Верой Шварсалон и Вячеслав Иванов. Около 1905 года © v-ivanov.it
Один из главных властителей умов Серебряного века Вячеслав Иванов почти 10 лет прожил в довольно счастливом браке с писательницей и представительницей старинного дворянского рода (восходящего по женской линии к предку Пушкина — Ганнибалу) Лидией Зиновьевой-Аннибал. Однако затем на «Башне» появилась еще одна женщина — молодая художница и ученица философа-оккультиста Рудольфа Штейнера Маргарита Сабашникова. Она также была замужем: ее ничего не подозревавший муж, художник и поэт Максимилиан Волошин, сам познакомил с четой Ивановых, и Сабашникова долго разрывалась между двумя мужчинами.
Зиновьева-Аннибал, одна из прогрессивных представительниц 1900-х годов, держа в уме идеи «новой церкви» и опыт Мережковских и Философова, по всей видимости, не желала терять мужа, поэтому решилась на смелую модификацию тройственного союза. Аннибал первая объявила Сабашниковой, что она и Иванов, будучи супругами, являются, по сути дела, единым существом и любят ее и нуждаются в ней одинаково. Сабашникова готова была уже уйти от мужа, однако проговорилась о своих намерениях родным. Представители старинного и уважаемого рода пришли в негодование и запретили Маргарите поддерживать отношения с четой Ивановых.
В изоляции от Ивановых Сабашникова провела несколько месяцев, а когда ей все же удалось приехать к ним, то она обнаружила, что место сакральной возлюбленной уже занято дочерью Зиновьевой-Аннибал — Верой Шварсалон. Сабашникова покинула Волошина, с которым у нее начались духовные разногласия, и отправилась за границу к своему наставнику Штейнеру.
Зиновьева-Аннибал вскоре после встречи с Сабашниковой умерла от скарлатины, а через несколько лет Вячеслав Иванов (после скандала) официально закрепил свои отношения со Шварсалон. По словам поэта, покойная жена явилась ему во сне и благословила этот союз. Таким образом, эстетика Серебряного века перешагнула границы не только общественной морали, но даже жизни и смерти.
Мережковский — Гиппиус — Философов
Союз Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус, одних из первых основателей и теоретиков русского символизма, с самого начала был больше, чем просто семья. Поженившись еще в 1889 году, литераторы стремились расширить привычные рамки межличностных отношений.
По мнению Мережковского, в основе общества будущего должна быть новая форма семейных отношений, а именно некий вариант «тройственного устройства мира» — так называемого Царства Третьего Завета, которое должно вскоре прийти на смену христианству Новая церковь, или церковь Святого Духа, рождала «новое религиозное сознание», стремившееся к воплощению идей Третьего Завета и грядущей богочеловеческой теократии (соединение христианской и языческой святости для достижения последней вселенской религии). Не отрицая существования православной церкви, новая церковь заботилась, по словам Зинаиды Гиппиус, об устранении конфликта между русской интеллигенцией и русским православием путем «охристианения земной плоти мира», то есть должна была устранить «бездну» между духом и плотью, освятить плоть и тем самым просветлить ее, упразднив христианский аскетизм, вынуждающий человека жить в сознании своей греховности, сблизить религию и искусство.. На житейском же уровне супруги рассчитывали создать своего рода интеллектуальную мини-коммуну, где сочетались бы интимная связь ее участников и близость их мировоззрений.
Этот окрашенный в декадентские тона религиозно-философский взгляд на мироустройство вкупе с откровенным вызовом обществу был, однако, результатом не только философских практик супругов, но и их индивидуальных пристрастий. Хотя Мережковский казался многим асексуальным, его интересовали женщины (а может быть, и мужчины), но собственная жена не была для него физически привлекательной. У Гиппиус же с первых лет их брака возникали отношения как с мужчинами, так и (реже) с женщинами, но главным объектом ее страсти оказывались гомосексуальные мужчины — поскольку были недостижимы. Так что знакомство с критиком, редактором литературного отдела журнала «Мир искусства» Дмитрием Философовым, воспринимавшим свою гомосексуальность как большую «трагедию пола», вполне удовлетворяло вкусам Мережковских.
В Великий четверг, 29 марта 1901 года, ночью в доме Мурузи, где жили Мережковские, (Литейный просп., 24) Философов, Гиппиус и Мережковский совершили своеобразный венчальный обряд: читали молитвы перед образами, пили вино из одной церковной чаши, вкушали хлеб, пропитанный вином, как кровью Господней, трижды менялись нательными крестами, целовали друг друга крестообразно, читали Евангелие. И так три раза. Почти ежегодно (более 16 лет) этот обряд повторялся его участниками.
В 1920 году после отъезда в эмиграцию жизненные пути Мережковских и Философова разошлись. В каком-то роде его место занял секретарь Гиппиус, Владимир Злобин.
Кузмин — Юркун — Арбенина-Гильдебрандт
Юрий Юркун и Михаил Кузмин © mimi-gallery.com
В том же 1913 году Кузмин знакомится с молодым литератором Иосифом Юркунасом (псевдоним Юрий Юркун придуман Кузминым), приехавшим из Вильно в Петербург. Его имя начинает ежедневно встречаться в дневниках поэта, а вскоре Кузмин и Юркун образуют один из самых долгих любовных союзов Серебряного века: их взаимоотношения продлятся вплоть до смерти Кузмина в 1936 году. Под 1921 год на новогоднем карнавале Юркун отбил у Николая Гумилева его пассию — актрису Александринского театра Ольгу Гильдебрандт-Арбенину. События этого вечера, а также последующая история взаимоотношений Кузмина и Юркуна стали основой для лирического сюжета последней книги стихов Кузмина «Форель разбивает лед» (1925–1928). Трое образовали негласный союз: Арбенина, чрезвычайно ценя Кузмина, стала ближайшей участницей его круга и фактической женой Юркуна (официально они расписаны никогда не были), Юркун же продолжал жить с ними обоими. После смерти Кузмина адвокат Оскар Грузенберг выиграл дело о признании Юркуна незаконнорожденным сыном поэта и, соответственно, его наследником.
В 1938 году Юркуна обвинили в участии в право-троцкистской террористической организации (начало «ленинградского писательского дела», по которому также арестовали и казнили Бенедикта Лившица, Вильгельма Зоргенфрея, Валентина Стенича и других), осенью его расстреляли. Одной из версий ареста является присутствие имени Юркуна в дневниках Кузмина, которые в 1930-х годах оказались в распоряжении НКВД (содержание дневников подпадало под введенную Сталиным статью о мужеложстве). Арбенина, оставшись одна, прожила остаток жизни в страхе, в приступе которого однажды изрезала большинство фотографий Юркуна, сделанных Кузминым: чтобы ввести в заблуждение сотрудников Лубянки, она отрезала на фотографиях голову своего возлюбленного, оставив себе тело.
Асеев и Синякова
Главный подражатель стиля Маяковского, поэт Николай Асеев в личной жизни примеру этого влюбчивого гения не следовал. Никаких бесконечных возлюбленных! Он был прочно женат на Ксении (Оксане) Синяковой, одной из пяти сестер — муз русского футуризма, которыми были увлечены Пастернак, Хлебников, Бурлюк, Божидар и Маяковский. Перед уходом на фронт Первой мировой войны Асеев попросил руки любимой. Вместе они прожили полвека, до кончины поэта в 1963 году. Удивительно, но немолодая вдова снова стала музой — на сей раз художника Анатолия Зверева.
Ахматова — Глебова-Судейкина — Лурье
Анна Ахматова и Ольга Глебова-Судейкина. 1920-е годы © akhmatova.org
В 1919 году Анна Ахматова, разводясь со вторым мужем, востоковедом Владимиром Шилейко, переехала на Фонтанку, 18, в квартиру своей ближайшей подруги — актрисы и активной участницы артистической богемы Серебряного века Ольги Глебовой-Судейкиной, жившей с композитором-экспериментатором Артуром Лурье. Любовные отношения между Ахматовой и Лурье начинались и ранее, но утихли с наступлением Первой мировой войны. Переезд Ахматовой позволил старым чувствам разгореться с новой силой, и они стали жить втроем с Судейкиной. Филолог Александр Жолковский (имеющий репутацию ниспровергателя Ахматовой) полагает, что мужчина не был главным в этом любовном тройственном союзе.
Впоследствии Судейкина станет главной героиней «Поэмы без героя», а отсылки к Лурье в стихотворениях Ахматовой часто будут соседствовать с образом царя Давида, царя-музыканта. В 1922 году Ахматова начинает писать одно из своих наиболее ярких стихотворений — «Мелхола» (завершено к 1961 году), где описана встреча Мелхолы с Давидом и страсть, ревность, негодование, с которым она не может справиться.
В 1922 году Лурье выехал в командировку в Берлин, оттуда отправился в Париж и больше не вернулся в Советский Союз. По словам Павла Лукницкого, конфидента Ахматовой, Лурье умолял ее ехать за ним (на руках у нее было 17 писем с этой просьбой), он просил приехать и Судейкину. В 1924 году Судейкина все же эмигрировала, но прежние отношения с Лурье не удалось восстановить. Ахматова осталась в Союзе, где вскоре вступила во вполне себе обыкновенный брак (хотя и официально не зарегистрированный) с искусствоведом Николаем Пуниным.
Кузмин — Князев — Глебова-Судейкина
Ольга Глебова-Судейкина. 1910 год © хлебников-велимир.рф
Еще один любовный треугольник, в котором Глебова-Судейкина сыграла роковую роль, появился почти на десять лет раньше, в 1913 году. Глебову-Судейкину и поэта Михаила Кузмина давно уже связывали отношения соперничества — за мужа актрисы, художника Сергея Судейкина, испытывавшего равные чувства к ним обоим. В сентябре 1912 года Кузмин провел несколько недель в Риге у молодого поэта и юнкера Всеволода Князева. Вскоре в эти отношения (справедливости ради надо сказать, угасавшие) вмешалась Глебова-Судейкина, соблазнившая Князева, а затем бросившая безнадежно влюбленного. Череда любовных катастроф оказалась слишком губительной для впечатлительного 18‑летнего юноши, и в марте 1913 года он застрелился. Образ «гусарского мальчика с простреленным виском» будет часто появляться в произведениях Кузмина, а Ахматова положит эту любовную драму в основу сюжета своей «Поэмы без героя».
Мариенгоф и Никритина
Поэт-имажинист Анатолий Мариенгоф и актриса Анна Никритина познакомились в 1923 году и уже через полгода сыграли свадьбу. После отъезда Есенина за границу Мариенгоф остался «заведовать» имажинизмом, и Никритина помогала ему во всем — и с выпуском журнала, и с управлением кафе имажинистов «Стойло Пегаса». Когда Никритину пригласили играть в ленинградском театре, муж переехал из Москвы с ней и начал писать пьесы, где главная роль была женской. Они прожили вместе до конца жизни, но, увы, их брак был омрачен самоубийством сына-подростка.
Матюшин и Гуро
Композитор-авангардист, художник Михаил Матюшин и поэтесса-футуристка, художница Елена Гуро познакомились в 1903–1905 годах в студии художника Ционглинского. Вместе они вошли в кружок кубофутуристов-«будетлян», писали стихи и картины. Гуро и Матюшин в 1909 году основали издательство «Журавль», создали общество художников-авангардистов «Союз молодежи». Увы, в 35-летнем возрасте Гуро умерла от лейкемии.
