Лошадь
сказала,
взглянув на верблюда:
«Какая
гигантская
лошадь-ублюдок».
Верблюд же
вскричал:
«Да лошадь разве ты?!
Ты
просто-напросто —
верблюд недоразвитый».
И знал лишь
бог седобородый,
что это —
животные
разной породы.
Еще стихотворения:
Белые стихи (Рембо в Париже) Рано утром приходят в скверы Одинокие злые старухи, И скучающие рантьеры На скамейках читают газеты. Здесь тепло, розовато, влажно, Город заспан, как детские щеки. На кирпично-красных площадках.
Верблюд На шали зарева закатного кургана, На серебре степного блюда — Молчание верблюда. Свежо степное ветряное пойло. Мхом обволок клокастый войлок Пуды усталого мяса. По колеям небесного сосуда Аэролит протрясся. Верблюд.
Верблюд Не по-африкански, не по-русски… Нынче август по-октябрьски лют. На меня поглядывает грустно Шерстяной египетский верблюд. Я ему сказал в Александрии, Там, где тени желтые резки: — Дочка у меня. Наговори.
Разница вкусов Басня* Казалось бы, ну как не знать Иль не слыхать Старинного присловья, Что спор о вкусах — пустословье? Однако ж раз, к какой-то праздник, Случилось так, что с дедом за.
Все вечера томительны и жгучи Все вечера томительны и жгучи — Этот горел упоеннее всех… Разве я знал, что даже пафос мучит Горьким соблазном стыдных утех? Разве я знал, что мы — уже не дети.
Беспрерывная запряжка Каждое утро смотрю на каретник В окно из столовой: Кучер, надевши суровый передник, Лениво, без слова, Рыжую лошадь впрягает в пролетку. Та топчется гневно, Бьется копытами мерно и четко,- Всегда.
Хорошее отношение к лошадям Били копыта. Пели будто: — Гриб. Грабь. Гроб. Груб.- Ветром опита, льдом обута, улица скользила. Лошадь на круп грохнулась, и сразу за зевакой зевака, штаны пришедшие Кузнецким клешить, сгрудились, смех.
Стихи Г. хирургу Вульфу Во аде злобою смерть люта воспылала, И две болезни вдруг оттоль она послала, Единой — дочери моей вон дух извлечь, Другою — матери ея живот пресечь. На вспоможение пришел ко.
Не выходят стихи. Ну и ладно. Забуду, покину Не выходят стихи. Ну и ладно. Забуду, покину Стол, чернильницу, сердце, решительно влезу в пиджак. Выйду в ночь, как в отставку, с презрением шляпу надвину, Саркастически толстые губы поджав. Мама.
Сорок женщин говорили мне «люблю» Сорок женщин говорили мне «люблю», двадцати из них я то же говорил, сорок образов я в памяти леплю, и на большее, пожалуй, хватит сил. Ни одну не разлюбил я до.
Мы решили с тобой дружить Мы решили с тобой дружить, Пустяками сердец не волнуя. Мы решили, что надо быть Выше вздоха и поцелуя… Для чего непременно вздох, Звезды, встречи… скамья в аллее? Эти глупые «ах».
Баснь III. Верблюд и лисица 1 Увидев верблюд козла, кой, окружен псами, Храбро себя защищал против всех рогами, Завистью тотчас вспылал. Смутен, беспокоен, В себе ворчал, идучи: «Мне ли рок пристоен 5 Так бедный? Я.
Разлад Мы встретились У мельничной запруды. И я ей сразу Прямо все сказал! — Кому,- сказал,- Нужны твои причуды? Зачем,- сказал — Ходила на вокзал? Она сказала: — Я не виновата.
Всадник Я приехал на Кавказ, Сел на лошадь в первый раз. Люди вышли на крылечко, Люди смотрят из окна — Я схватился за уздечку, Ноги сунул в стремена. — Отойдите от.
Стихи не приказанье Стихи не приказанье, Прошедшее по ротам, Не стильное фырчанье По звездам, как по нотам, Не просто упражненье, Не любопытный опыт, Отнюдь не угожденье И не мотивный ропот, Не хиханьки над.
Есть стихи лебединой породы Есть стихи лебединой породы, Несгорающим зорям сродни. Пусть над ними проносятся годы,- Снежной свежестью дышат они. Чьи приносят их крылья, откуда? Это тень иль виденье во сне? Сколько раз белокрылое.
Скоморошьи стихи 1. Ты — Горох, Скоморох, Обезьяныч Мужичок в обезьяньей избе Почему обезумевший за ночь Я пришел за наукой к тебе? Я живой, но из жизни изъятый По своей, по чужой.
Стихи красивой женщине Приподнимет Гордо морду, Гордо стянет Профиль птичий… Сколько стоит Ваша гордость? Цену — вашему величью. Так идет. Ей очень грустно (От утрат, видать, печали!). Не твоим ли пышным Бюстом Перекоп.
Баллада об извозчике Георгию Адамовичу К дому по Бассейной, шестьдесят, Подъезжает извозчик каждый день, Чтоб везти комиссара в комиссариат — Комиссару ходить лень. Извозчик заснул, извозчик ждет, И лошадь спит и жует, И.
Пускай стихи, прочитанные просто Пускай стихи, прочитанные просто, Вам скажут все, о чем сказать должны. А каблуки высокие нужны Поэтам очень маленького роста.
Упрятана душа под перехват ребра Упрятана душа под перехват ребра… Душа — как торба, снаряженная в дорогу, И разной всячинки в ней понемногу — И медной мелочи, и серебра… Один пешком, другой трясется на возу.
В автобусе — Спасибо! — женщина сказала, Так, за улыбку, ни за что… И вдруг автобус осияло — Ну, точно солнышко взошло. А я напевным счастьем плавлюсь — И самому себе я.
Стихотворец Стихотворец — миротворец, Мира стройного творец. В этом мире тихой лире Внемлют старец и юнец. Стихотворец — громовержец, Рифма — молний пересверк! Он ее в колчане держит, Он тирана ниспроверг.
Мне неизвестно, с какой фараоновой эры Мне неизвестно, с какой фараоновой эры Здесь, в соломоновых копях, камни стоят — гулливеры Розоволицые, ртами им служат пещеры. А из пещеры слышны мне Далилы рулады, — Это поет безработная.
Простая трава Меж лесами и лугами, Где земля вовек жива, Зеленеет под ногами Бархатистая трава… Без заботы вырастая, Не фасониста на вид, Эта травушка простая Гордых взоров не дивит! Всюду розы да.
Романс М. П. Погодину от рыцаря Свистопляски Когда б он знал, что рыцарь Свистоплялки Невольно с ним сливается душой И больше рад его ученой ласке. Чем он был рад, музей продавши свой. Когда б он знал, как.
Стихи о детстве На улице мне сладко было Веселый запах встретить вдруг Простого ягодного мыла… О, запах детских щек и рук! О, детства запах! Сразу, сразу Все то предстало предо мной, О чем.
Стихи прощанья и прощенья Борису Попову Ребята, вы не правы, И ты, Борис, не прав: Прекрасно пахнут травы, Пока не тронешь трав. Пока нам лень увлечься Обманом сладких слов И с шлюхою улечься —.
Звезда Не принял Сталин Золотой Звезды. Сказал: — Ее вручают за геройство, за ратные, нелегкие труды на поле брани, в битве, а не просто. Его лишь рисовали с той Звездой художники.
Стихи о херсонесской подкове Есть у меня подкова, чтоб счастливой — по всем велениям примет — была. Ее на Херсонесе, на обрыве, на стихшем поле боя я нашла. В ней пять гвоздей, она ко.
Тупым ножом стихи кромсают Тупым ножом стихи кромсают, Отрезав, судят да рядят, Потом едят, потом бросают. Куда бросают — не глядят. И вместо слов берут словечки, И то как будто напрокат, Считают рифмой: «песня.
Стихи о счастье Каким смешным простаком В жизни бываешь часто: Я думал, что я знаком С самым предельным счастьем. Я верил, что я любил, Писал еще стихотворенья! Каким же я, право, был Наивным.
Конь Калигулы Калигула, твой конь в сенате Не мог сиять, сияя в злате; Сияют добрые дела. Державин Так поиграл в слова Державин, Негодованием объят. А мне сдается (виноват!), Что тем Калигула и.
Ложь Я ненавижу в людях ложь, Она порой бывает разной, Весьма искусной или праздной И неожиданной как нож. Я ненавижу в людях ложь, Ту, что считают безобидной, Ту, за которую мне.
У лошади была грудная жаба У лошади была грудная жаба, Но лошадь, как известно, не овца, И лошадь на парады приезжала И маршалу об этом ни словца… А маршала сразила скарлатина, Она его сразила наповал.
Одиночество Глядя в темные зрачки собаки, все ж боюсь поверить до конца, что она все понимает… враки, думаю я тускло у крыльца. И погладив лошадь возле речки, заглянув в огромные глаза.
Стихи, не претендующие на ученый трактат Бывает ли переселенье душ? Наука говорит, что не бывает. — Все, что живет, бесследно исчезает.- Так скажет вам любой ученый муж. И уточнит: — Ну, правда, не совсем, Ты станешь.
Стихи о первой любви Я встретил женщину одну И вспомнил о девчонке русой. Весь город был у ней в плену — Глаз, песенок, проказ и вкусов. Весь деревянный рай земной, Черемуховый, двухэтажный, Со средней.
Стихи о чести О нет, я никогда не ревновал, — Ревнуют там, где потерять страшатся. Я лишь порою бурно восставал, Никак не соглашаясь унижаться! Ведь имя, что ношу я с детских лет, Не.
Стихи похвальные Парижу Красное место! Драгой берег Сенски! Тебя не лучше поля Элисейски: Всех радостей дом и сладка покоя, Где ни зимня нет, ни летнего зноя. Над тобой солнце по небу катает Смеясь.
Маяковский. Стихи о разнице вкусов.
Маяковский усомнился в революционности, и ради этого-то уличность лексики применяется не только для того, чтоб радикализм похвалить от имени масс, но и для того, чтоб радикализм же осудить от имени других масс.
Маяковский – художник и нехудожник.
Среди трудностей, с которыми сталкивается интерпретатор произведения искусства, одна та, что не хватает компетентности. И на фоне обыденного отношения к произведению – нравится и всё – интерпретатор выглядит ничтожеством. Но не любой интерпретатор, а я, чуть не единственный, кто заявляет, что художественность – это ценностная и не эклектичная (а взаимосвязанная) противоречивость деталей, противоречивость, намекающая раз за разом (от одной пары противоречий к другой) на одно и то же, на одно и то же. Иди найди эту противоречивость, когда компетентности нет! А оппонент просто опирается на вкус и заявляет, что вот это стихотворение Маяковского — художественно:
СТИХИ О РАЗНИЦЕ ВКУСОВ.
взглянув на верблюда:
"Да лошадь разве ты?!
1928 г.
Я-то не могу себе позволить так же просто согласиться или нет. По-моему ж возможно, что гениальный поэт в каком-то стихотворении создал произведение прикладного искусства или иллюстрацию чего-то, и так известного. Скажем, хотел что-то утрированно сказать, понятное современному ему окружению (для чего – для утрированности – применил образы). Скажем, стал соблазняться на подзуживание власти к новому революционному перелому – к сверхбыстрой индустриализации и коллективизации сельского хозяйства. Для чего – для выражения соблазнительности – использовал уличную лексику ( “ублюдок” , “недоразвитый” , “просто-напросто” ) для описания решительности экстремистов (тех, кто пойдёт за властью и тех, кто воспротивится)… Для чего, опять же, в уже атеистической стране, грубо хохмит над оппозицией, призывающей к эволюции, а не к революции, сравнивая оппозицию с мудрым Богом, которого нет (и потому он пишется с маленькой буквы). Образы перед нами… так называемые художественные средства: сравнение, подбор слов… А на самом деле – никакого противоречия, всё одним миром мазано. И радикальность – хороша (раз уличность), и противоположность ей (этакая надмирность) – плоха: вышучена… То есть – никакого ценностного столкновения, никакой художественности. Чего и следовало ожидать, если нет подсознательного в движущей силе сочинить это.
Вдруг оно, подсознательное, всё же есть. А я его просто не чую… Заодно не чуя и противоречий.
Вдруг, скажем, Маяковский усомнился в революционности (усомнилось его подсознание; и в том есть будущий – от столкновения противочувствий – катарсис)… И ради этого-то уличность лексики применяется не только для того, чтоб радикализм похвалить от имени масс, но и для того, чтоб радикализм же осудить от имени других масс… А? – Вон, не зря ж одинаково смешны – не без того – в своей уверенности и лошадь, и верблюд. Ведь в смешности уже – до появления смешного бога с маленькой буквы – уже присутствует здравый смысл… Совсем не смешной. И за смешной для атеистов надмирностью несуществующего в умах после революции бога не брезжит ли совсем не смешная до революции Его всё же надмирность. То есть – катарсис: не должно ль после революции стать, наконец, в чём-то как и до революции? То есть – не хватит ли революций? А если это нельзя пережить революционному сознанию, то не тормоз ли оно, революционное сознание, вхождению этой идеи в сознание? То есть – побуждает разродиться произведением… С необходимостью художественным (раз подсознательное выражено). Ну и если, раз будучи выражено, это подсознательное неудержимо попадёт потом и в сознание, то что станет с Маяковским? – Он не покончит с собой. До смерти его в 1928-м оставалось два года…
Что б могло подтвердить эту догадку?
Где-то, помню, мелькнуло, что Маяковский это стихотворение поставил как бы вступлением в сборник “Туда и обратно”:
“Автографом этого стихотворения открывается в записной книжке No 64 группа стихов, написанных во время пребывания Маяковского в Париже осенью 1928 г. (см. примечание к стихотворению "Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви", стр. 594, 595 настоящего тома).
Позднее Маяковский открыл этим стихотворением сборник "Туда и обратно". В сборнике оно имеет надзаголовок "Вместо предисловия"
Поскольку черновые автографы стихотворений "Стихи о разнице вкусов", "Стихотворение о проданной телятине" и "Стихи о красотах архитектуры" были внесены в записную книжку No 64 раньше, чем стихотворение "Письмо товарищу Кострову о сущности любви" (расположение и особенности записи этих автографов не оставляют в этом сомнения), можно считать установленным, что и три перечисленных стихотворения были написаны в Париже не позднее ноября 1928 г. ” ( http://az.lib.ru/m/majakowskij_w_w/text_0610.shtml ) .
То есть за год и пять месяцев до смерти.
Сборник “Туда и обратно” вышел в конце декабря 1929 года. Четыре месяца до смерти. Чуть раньше это стихотворение и стало там "Вместо предисловия" .
Название “Туда и обратно” возникло в 1927 году в Саратове в предвидении поездки в Западную Европу:
“Поэт, достав из кармана трамвайный билет, поднял его над головой. — Этот билет я купил у вас здесь, в саратовском трамвае. Тысячи из вас ежедневно делают то же самое. А кто обратил внимание на то, что бесконечным тиражом в народ внедряется безграмотность? Кто? Вы знаете, что написано на этом билете? — Опустив руку, поэт громко прочел. — “Туда и оттуда”. А надо говорить и писать “Туда и обратно”. Свои стихи о путешествии я издам отдельной книжкой и на обложке большими буквами напишу для вас—саратовцев: “Туда и обратно”.—И, спрятав билет, продолжал прерванный доклад: — В “демократической” Америке я видел сам тысячи людей, которые живут на положении рабов.
Помните, что в случае интервенции из нас сделают таких же рабов. Поэтому не выпускайте из рук винтовки” (см. http://www.weblancer.net/download/portfolio/50240/50240.pdf ) .
То есть до поездки в Западную Европу он ещё был радикал, а после – что-то засомневался. И само название несколько отражает это: одноплановы ж эти и “туда”, и “обратно”, то есть и западное, и советское. А как может быть одноплановым столь разное? – Если появился другой план – над схваткой.
Идея проверки такова: ожидается, что стихотворения сборника – своей принадлежностью к прикладному искусству (или к иллюстрациям заранее знаемого) – полностью противоречат надзаголовку (который как-то непонятно, можно ли отнести к прикладному и иллюстративному), тогда надзаголовок этот есть-таки глубокое искусство, и вкус моего вечного оппонента его не подвёл.
Что там, в сборнике? – “Они и мы” (стр. 42 тома 10-го ПСС в 13 томах), “Монте-Карло” (стр. 47), “На Западе все спокойно” (стр. 56), “Заграничная штучка” (стр. 60), “Парижанка” (стр. 63), “Красавицы (Раздумье на открытии Grand opera)” (стр. 66), “Стихи о советском паспорте” (стр. 68), “В 12 часов по ночам” (стр. 105), “Помните!” (стр. 108), “Птичка божия” (стр. 111). Больше в 10-м томе из этого сборника ничего нет, следовательно, и в самом сборнике не было больше. 10 стихотворений. Первое – голая публицистика (сравнил нас и Францию: к нам – с презрением; и – от презрения шатнуло к приятию: призыву типа “догоним”). Второе – голая публицистика (противоречие чудной природы внешне мерзким игрокам-капиталистам). Третье – голая публицистика (внешний лоск западных миротворцев, снабжающих оружием басмачей). Точно как теперь с Сирией. Четвёртое – голая публицистика (пресыщенных пользователей проституток возбуждает безногая, на костылях; и – насмешка напоследок: как просто за кордоном сделать карьеру). Пятое – голая публицистика (осуждение условий труда уборщицы в парижском туалете). Шестое – голая публицистика (пустота внешней красоты и роскоши в антракте в Grand opera). Седьмое — “Стихи о советском паспорте” — ультрапублицистика. Восьмое – голая публицистика (ёрничанье по поводу того, что эмигранты из России – умерли в Париже). Девятое – голая публицистика (изобретателей ценят не по их гению, а по их готовности потрафлять спросу). Десятое – голая публицистика (не тот поэт, кто услаждает, а тот, кто – обратно изобретателю – полезен борцам).
То есть “Стихи о разнице вкусов” есть по глубине своей полная противоположность плоскости публицистики, которой они являются надзаголовком.
ЧТД, как мы писали в школе в конце решения задачи: Что и Требовалось Доказать.
Но я не только торжествую над своим вечным оппонентом (что я сумел рационально выразить его иррациональное одобрение конкретному стихотворению). Я ещё и хочу повиниться. Перед ним и всеми, кто читал, как я призывал к созданию музеев околоискусства для произведений, подсознательное не выражающих. Меня до этой крайности довела обстановка оранжевой предреволюционности в России, когда любые успехи такого прикладного искусства, как polit-art, превозносятся как якобы успехи того искусства, которое по умолчанию признаётся более высоким, чем прикладное.
(Очень жаль, что качественное разделение музыки на лёгкую и серьёзную осталось только в границах собственно музыки.)
Так когда исполнителям панкмолебна присуждают “16-е место в рейтинге 100 самых влиятельных мыслителей года” (Википедия) , то можно просто ухмыльнуться. Но совсем не смешно, если Андрей Ерофеев похвально говорит о языке детского хулиганства и озорства панкмолебна, ибо это напоминает уличную лексику, связываемую с Маяковским. А Маяковский – гений. И принципиально важно в нём отличать то, что возносит его к высокому искусству, скажем так, как про серьёзную музыку говорят сравнительно с лёгкой, — принципиально важно отличать в Маяковском от, скажем, низкого искусства.
Мой вечный оппонент (он мой и политический оппонент, не только эстетический) где-то на заднем плане имеет, конечно, задачу в уравнивании всего, что именуют словом “искусство”, подпустить шпильку мне, огрызающемуся на Pussy Riot, в частности, и предложением организовать музеи, аудио- и библиотеки ОКОЛОИСКУССТВА. Шпильку – этим стихом про “лошадь-ублюдок” . Ведь у меня таки слабая позиция, когда я квалифицирую как вообще неискусство то, что, как жизнь, воздействует непосредственно и принуждающе: например, скандал в кафе, затеваемый стихами футуристом-Маяковским (с синяком под глазом оппонента, пришедшего пить в кафе кофе), или, например, скандал в Храме Христа Спасителя, затеянный панкмолящимися пуськами, и оскорбивший пришедших молиться. Тот стих (и тот панкмолебен) издадут в книге (поставят в интернет) и больше это произведение не сможет воздействовать как жизнь (то есть не быть условностью, чем характерно и прикладное, и неприкладное искусство). Отныне люди, к нему приобщающиеся, имеют с ним дело как всего лишь с условностью, то есть нежизнью. И ранжирование всего условного становится… для меня необходимостью, для моего вечного оппонента нежелательностью. Зачем ему ранжир? Вкус он – имеет. Тот ему обеспечивает непогрешимость в оценках. И он мне, тугодуму, может строить длинный нос всегда правого в своей естественности.
А естественность – это большая ценность.
И мне на днях стало очень стыдно за мою, получается, борьбу с нею.
На днях был какой-то юбилей фестиваля песни в Сан-Ремо. И его отмечали на центральном телевидении. И я, во-первых, впервые узнал о существовании такого фестиваля и такого слова “Сан-Ремо” (я ж всегда придерживался принципа, что телевизор это такая вещь, которая должна быть выключена). И, во-вторых, я с удивлением обнаружил, что неведомо каким образом я наизусть знаю много-премного мелодий песен, становившихся в разные годы победителями на этом фестивале. Песни счастья… Я б сказал, что я вот уж десятки лет как люблю их (и потому знаю мелодии), если б отдавал себе отчёт, откуда я их вообще слышал в своей аскетической жизни.
Я не знаю, о чём эти песни, но ощущаю, что это – песни счастья и красоты. Счастья и красоты естественности, можно уточнить.
Знаете, что неорганическая, неживая материя имеет свойство самоорганизовываться… Самый известный всем пример – образование воронки над дыркой, через которую вытекает из ванны вода. Это – красиво: любая самоорганизация. Даже простого вытекания воды.
Песни-победители в Сан-Ремо – как та воронка.
Что с того, что в воронке самое низкое – неживое… Что с того, что песни счастья есть прикладное, — то есть призванное усиливать чувство счастья, — искусство…
Я улыбался весь вечер.
И застыдился своей идеи музеев околоискусства.
Но в музыке всё-таки лёгкую музыку от серьёзной отличают и в одном месте не исполняют. Эстрада – не филармония. Чтиво – не чтение. Сериал – не искусство кино. Бег туристов за экскурсоводом по музею – не приход в одиночестве на свидание к одной-единственной картине. И Маяковский есть как художник, так и нехудожник.
