1. История создания группы.
2. Поэтика.
3. Творчество Д. Хармса.
1. Ванна Архимеда. Л., 1991.
2. Хармс Д. Полет в небеса. Л., 1990.
3. Олейников Н. Пучина страстей. Л., 1990.
4. Вагинов К. Романы. М., 1991.
Сегодня мы с вами будем говорить об авторах, принадлежавших к одной из ветвей русского литературного авангарда 20–30 гг. ХХ века.
В связи с этим скажем несколько слов о генеалогии авангарда.
Литературный авангард 20–30 гг. – явление разнородное. Оно включает в себя романы о Москве А.Белого, мажорные призывы В.Маяковского и мрачную насмешку А.Введенского.
Почти все представители авангарда выступили в поддержку революции. Но затем, к середине 20–х гг., авангард разъединился. Одна его часть, все более политизируясь, смыкалась с официальным искусством. Представители этого крыла авангарда делались яростными пропагандистами большевистских идей, переводя их на язык плаката, лозунга, памфлета.
Другая часть русского авангарда постепенно отворачивалась от революции, погружалась в глубины индивидуального сознания.
К этой части авангарда принадлежали и ленинградские писатели, входившие в группу ОБЭРИУ; об их творчестве мы и будем говорит на сегодняшней лекции.
ОБЭРИУ расшифровывается как объединение реального искусства. В группу входили Даниил Хармс, Александр Введенский, Николай Заболоцкий, Константин Вагинов, Игорь Бахтерев, Борис Левин. К группе примыкал также Николай Олейников.
Обэриуты хотели на базе «реального искусства» объединиться с художниками, композиторами, деятелями театра и кино. И таким образом осуществить идею, заложенную в названии группы. Однако данная идея не получила воплощения. Не получила потому, что входила в явное противоречие с государственной политикой в области культуры. Общественный строй эволюционировал в сторону ограничения деятельности независимых групп, готовясь к тому, чтобы в будущем их вообще запретить.
История группы ОБЭРИУ занимает небольшой отрезок времени – с 1928 (когда была опубликована декларация группы) по 1931 гг.
Затем начинается постистория. Это 30–е гг. Для бывших обэриутов – это время уничтожения надежд, злобной критики и репрессий. Объединения в эти годы давно не существует – есть редкие встречи бывших друзей, писание в стол. 30–е гг. в контексте ОБЭРИУ – это история изолированного существования бывших обэриутов, крайне неохотно вспоминавших свою недавнюю молодость. Это время их арестов, смертей, физического уничтожения.
Группа распалась после того, как в 1931 г. Введенский, Хармс, Бахтерев были арестованы. Обвинения, выдвинутые против них, носили вымышленный характер. После полугода тюрьмы поэты были высланы в Курск. Ссылка продолжалась недолго. Уже в ноябре 1932 г. Хармс и Введенский вернулись в Ленинград. Но забыть данный факт своей биографии они уже не могли. Выпущенные на свободу, они все время помнили о нависшей над ними угрозе.
В начале 30–х г. от туберкулеза умирает Константин Вагинов. В 1933 «клеветнической» и «кулацкой» объявлена поэма Н. Заболоцкого «Торжество Земледелия». В 1937 г. – арестовывают Н. Олейникова. В 1938 г. – Заболоцкого. В 1941 г. – Хармса и Введенского. Поэты погибли в заключении, обстоятельства их смерти до сих пор невыяснены.
Таков трагический финал «реального искусства».
Как уже говорилось, сокращение ОБЭРИУ составлено из следующих элементов: ОБ – общество, ЭР– реальное, И– искусство. Ну а У – приставлено просто так, смеха ради, по веселой логике детской присказки: потому, что кончается на «у».
Ключевым в этом сокращении является слово «реальное», открывающее дверь в поэтику обэриутов.
В применении к искусству слово «реальное» означало у обэриутов то, что искусство реально, как сама жизнь. Искусство ничего не отражает. Живет само по себе.
Из утверждения, что искусство реально, как и действительность, следовало, что оно живет по своим законам, имеет свою логику. Она у обэриутов необычна, странна, обратна принятому.
«Может быть, вы будете утверждать, – писали обэриуты в Декларации,– что наши сюжеты «не – реальны» и «не логичны»? Мы поражаемся красотой нарисованной женщины, несмотря на то, что, вопреки анатомической логике, художник вывернул лопатку своей героине и отвел ее в сторону. У искусства своя логика, и она не разрушает предмет, но помогает его познать».
Особенностью этой логики были фантастичность действия и персонажей, условность пространства, а время у обэриутов то двигалось рывками, то скручивалось жгутом.
Обэриуты заставляли говорить покойников, переносили действие с земли на небеса, подслушивали беседу лошадей и воробьев, по русскому лесу у них разгуливает жирафа, а молодой человек из–под носа дворничихи улетает на небо. Обэриуты катили время в обратную сторону, а когда надоедало – растягивали его, как резиновый шланг.
И все это делалось с одной целью – посредством художественного слова обэриуты стремились выразить свои представления о мире, суть которых, несмотря на столь характерные для обэриутов балаганное балагурство, гиперболу, гротеск, иронию, пародию, глубоко серьезна. И нередко трагична.
ОБЭРИУ — так называли себя представители литературной группы поэтов, писателей и деятелей культуры, организованной при Ленинградском Доме печати, директор которого Н. Баскаков довольно доброжелательно относился к представителям «левого» искусства. Этот термин произошел от сокращенного названия «Объединение реального искусства» (ОБЭРИУ), причем буква «у» была добавлена в аббревиатуру как принято сейчас выражаться, «для прикола», что как нельзя нагляднее демонстрирует суть творческого мировоззрения участников группы.
Датой образования ОБЭРИУ считается 24 января 1928 года, когда в Ленинградском Доме печати состоялся вечер «Три левых часа». Именно на нем обэриуты впервые заявили об образовании группы, представляющей «отряд левого искусства». В ОБЭРИУ вошли И. Бахтерев, А. Введенский, Д. Хармс (Ювачев), К. Вагинов (Вагенгейм),Н. Заболоцкий, писатель Б. Левин. Хотя состав группы менялся: после ухода Вагинова к ней присоединились Ю. Владимиров и Н. Тювелев. К обэриутам были близки Н. Олейников, Е. Шварц, а также художники К. Малевич и П. Филонов.
Тогда же увидел свет первый (и последний) манифест нового литературного объединения, в котором декларировался отказ от традиционных форм поэзии, излагались взгляды обэриутов на различные виды искусства. Там же было заявлено, что эстетические предпочтения членов группы находятся в сфере авангардного искусства.
Следует добавить, что еще до появления в литературе обэриутов возникло неофициальное литературно-философское содружество, участники которого — Введенский, Хармс и Л. Липавский — называли себя «чинарями».
«Слово „чинарь“ придумано А. И. Введенским — пишет друг обэриутов, литературовед Яков Друскин. — Произведено оно, я думаю, от слова „чин“; имеется в виду, конечно, не официальный чин, а духовный ранг. С 1925 до 1926 или 1927 года Введенский подписывал свои стихи: „Чинарь авторитет бессмыслицы“, Даниил Иванович Хармс называл себя „чинарем-взиральником“. »
«Чинари» писали в авангардистском духе, присущий им «нигилизм» носил юмористический характер. Они были противниками официоза и литературной приглаженности. Но первые эксперименты «чинарей» с рифмой и ритмом, а главное — со смыслами слов имели успех лишь в узком дружеском кругу. Их опусы не только не печатали, но и подвергали насмешкам и освистанию на выступлениях. Один из таких скандалов едва не закончился плачевно, когда ведущая ленинградская газета опубликовала разгромную статью о происшествии, омрачившем собрание литературного кружка Высших курсов искусствоведения. В ней было подчеркнуто, что поэты не просто нахулиганили, но и оскорбили советское (!) высшее учебное заведение. К счастью, в тот раз инцидент не получил никакого продолжения.
После этого, решив расширить свой состав, «чинари» образовали литературную группу, которую первоначально хотели назвать «Академия левых классиков». Но в результате получилось то, что получилось,— ОБЭРИУ.
Обэриуты попытались в конце 1920-х годов вернуться к некоторым традициям русского модернизма, в частности футуризма, обогатив их гротескностью и алогизмом. Они культивировали поэтику абсурда, предвосхитив европейскую литературу абсурда, по крайней мере, на два десятилетия.
Поэтика обэриутов основывалась на понимании ими слова «реальность». В Декларации ОБЭРИУ говорилось: «Может быть, вы будете утверждать, что наши сюжеты „не-реальны“ и „не-логичны“? А кто сказал, что „житейская“ логика обязательна для искусства? Мы поражаемся красотой нарисованной женщины, несмотря на то, что, вопреки анатомической логике, художник вывернул лопатку своей героине и отвел ее в сторону. У искусства своя логика, и она не разрушает предмет, но помогает его познать».
«Истинное искусство,— писал Хармс,— стоит в ряду первой реальности, оно создает мир и является его первым отражением». В таком понимании искусства обэриуты являлись «наследниками» футуристов, которые также утверждали, что искусство существует вне быта и пользы.
С футуристами соотносится обэриутская эксцентричность и парадоксальность, а также антиэстетический эпатаж, который в полной мере проявлялся во время публичных выступлений.
Выступления обэриутов проходили повсеместно: в Кружке друзей камерной музыки, в студенческих общежитиях, в воинских частях, в клубах, в театрах и даже в тюрьме. В зале развешивались плакаты с абсурдистскими надписями: «Искусство — это шкап», «Мы не пироги», а в концертах почему-то участвовали фокусник и балерина.
Желая положить конец выступлениям обэриутов, ленинградская молодежная газета «Смена» поместила статью с подзаголовком «Об одной вылазке литературных хулиганов», в которой прямо говорилось, что «литературные хулиганы» (т. е. обэриуты) ничем не отличаются от классового врага. Автор заметки (некто Л. Нильвич) воспроизводит, по всей вероятности, фрагменты реальной дискуссии, имевшей место во время выступления обэриутов в студенческой аудитории: «. Владимиров [Юрий Владимиров, самый молодой обэриут] с неподражаемой наглостью назвал собравшихся дикарями, которые, попав в европейский город, увидели там автомобиль. Левин заявил, что их „пока“ (!) не понимают, но что они единственные представители (!) действительно нового искусства, которые строят большое здание. — Для кого строите? — спросили его. — Для всей России, — последовал классический ответ. »
В этой же статье, разумеется, в негативном контексте, говорилось о прозе Левина.
Нападки со стороны официозной критики, невозможность печататься заставили некоторых обэриутов (Введенский, Хармс, Владимиров и др.) переместиться в сферу детской литературы. По предложению С. Маршака они начали сотрудничать с детской редакцией ленинградского Госиздата, где с конца 1928 г. стал выходить забавный журнал для школьников «Еж» (Ежемесячный журнал), а несколько позже — «Чиж» (Чрезвычайно интересный журнал), для младшего возраста. Здесь большую роль сыграл Н. Олейников, который, формально не являясь членом группы, творчески был близок ей. Будучи главным редактором «Ежа», он привлек обэриутов к работе в журнале. В 1930-е годы, с началом идеологической травли, тексты для детей были единственными публикуемыми произведениями обэриутов.
Однако и в этой нише они продержались недолго. Свободное художественное мироощущение абсурдистов-обэриутов, их неумещаемость в контролируемые рамки не могли не вызвать недовольства властей. Вслед за резкими откликами на их публичные выступления в печати прошла «дискуссия о детской литературе», где подверглись жестокой критике К. Чуковский, С. Маршак и другие идеологически невыдержанные писатели, в том числе молодые авторы детской редакции Ленгиза. После этого группа обэриутов перестала существовать как объединение. В конце 1931 года Хармс, Введенский и некоторые другие сотрудники редакции были арестованы.
В предисловии к Полному собранию сочинений А. Введенского, вышедшему в Америке, его редактор и составитель М. Мейлах пишет: «Неприемлемая в условиях тридцатых годов и официально приравненная к контрреволюции позиция поэтов-обэриутов не могла, конечно, не играть своей роли. Известно, во всяком случае, что, несмотря на предъявленные им обвинения в контрреволюционной деятельности по 58 статье, шли они по „литературному отделу“ ГПУ, и им инкриминировалось, что они отвлекают людей от задач строительства своими „заумными стихами“».
Что касается зауми, то ее новая власть не жаловала особенно рьяно (хотя это изобретение А. Крученых, по принадлежности — футуриста, чьи соратники активно поддержали эту самую власть). В начале 1920-х годов к заумному творчеству обращается поэт и теоретик Александр Туфанов, на короткое время к нему примкнули будущие обэриуты Хармс и Введенский, что позволило Туфанову в 1925 году образовать «Орден Заумников». И хотя Хармс и Введенский вскоре перешли от зауми фонетической к алогизму и абсурду, это не помешало ОГПУ провести в 1931 году обэриутов и Туфанова по одному делу о зауми как подрывной работе против советской власти.
Заумь была изведена под корень. По приговору от 21 марта 1932 года Туфанов получил пять лет концлагеря. Был уничтожен И. Терентьев, талантливый ученик А. Крученых. Сам же основатель зауми чудом уцелел, но до конца своих дней был полностью выведен из литературного процесса.
Хармс, Введенский и Бахтерев полгода провели в тюрьме на Шпалерной (питерской Лубянке), а затем были сосланы в Курск Хармса приговорили к трем годам заключения, а Бахтерев и Введенский на несколько лет были лишены прав проживания в Московской, Ленинградской областях, а также в крупных городах.
В 1933—1934 гг. вернувшиеся в Ленинград обэриуты продолжали встречаться, несмотря на то, что литературная группа распалась. Их беседы были записаны литератором Л. Липавским и составили не опубликованную при жизни обэриутов книгу «Разговоры». Так же не был издан при жизни авторов коллективный сборник обэриутов «Ванна Архимеда».
Судьба всех участников группы была на редкость печальной: арестованы были почти все, одни расстреляны, другие прошли через лагеря, третьи были репрессированы, погибли в заключении.
Первым покинул ряды обэриутов Ю. Владимиров, самый молодой из них (умер от туберкулеза в 1931 г., в возрасте 22 лет).
К. Вагинов умер в Ленинграде 26 апреля 1934 г. Вскоре после смерти писателя была арестована его мать; тогда-то выяснилось, что имелся ордер и на арест самого Вагинова.
Н. Олейников вместе с другими детскими писателями Ленинграда арестован в 1937 г. по следам убийства Кирова. Расстрелян в тюрьме 24 ноября 1937 г. Официально датой его смерти было объявлено 5 мая 1942 г., от тифа.
Н. Тювелев был арестован в 1938 г. и погиб. Н. Заболоцкий арестован в 1938 г. и сослан в ГУЛАГ, в Сибирь, позднее — ссылка в Казахстан. Освобожден после войны. Б. Левин погиб в 1941 г. у села Погостье недалеко от Ленинграда.
А. Введенский после ссылки переехал в Харьков в 1936-м. Был вновь арестован в 1941 г. Умер при неизвестных обстоятельствах. Точное время и место его гибели неизвестны. Видимо, это произошло на железной дороге между Воронежем и Казанью, где он, мертвый или полуживой от дизентерии, был выброшен из вагона, а может быть, ослабевший, застрелен конвоем. Официальная дата смерти Введенского — 20 декабря 1941 г.
Д. Хармс вторично подвергся аресту в августе 1941 г. и после недолгого рассмотрения своего дела был направлен в психиатрическую больницу, где и умер 2 февраля 1942 г.
И. Бахтерев уцелел ценой отказа от всяких попыток обнародовать что-либо непонятное.
Хармс и Введенский, чьи творческие установки лежали в основе поэтики обэриутов, при всем различии их литературной манеры имели одну общую черту: и алогичность Хармса, и «бессмыслица» Введенского были призваны демонстрировать, что только абсурд передает бессвязность жизни и смерти в постоянно меняющемся пространстве и времени Проводимые в стране новой властью абсурдные социальные преобразования, современниками которых оказались обэриуты, подтверждали актуальность их художественно-философских установок.
В феврале 2020 года активисты определили, где именно на Пискарёвском кладбище находится могила Даниила Хармса. Он был похоронен там в 1942 году. Как и у большинства других обэриутов, его судьба сложилась трагично. Но ещё до этого они смогли внести свой вклад в советскую детскую литературу и сделать её, возможно, самой авангардной в мире.
Содержание
Советский быт в стихах
Может быть, кто-то из вас помнит стихотворение «Ниночкины покупки». Ещё в 1990-е годы оно встречалось в разных хрестоматиях для дошкольного и школьного возраста.
Мама сказала Нине:
«Нина, купи в магазине:
Фунт мяса,
Бутылку кваса,
Сахарный песок,
Спичек коробок,
Масло и компот.
Деньги — вот».
Далее по тексту Нина твердит перечень покупок на бегу, по пути в магазин. А в очереди в кассу вдруг забывает:
«Дайте фунт кваса,
Бутылку мяса,
Спичечный песок,
Сахарный коробок,
Масло и компот.
Деньги — вот».
Кассир говорит в ответ:
«Такого, простите, нет!
Как же вам свесить квасу,
Не влезет в бутылку мясо…
На масло и компот
Чек — вот!
А про сахарный коробок
И спичечный песок
Никогда не слыхал я лично —
Верно, товар заграничный…»
Вроде бы просто забавная нескладушка, причем многие обстоятельства действия могут и вовсе ускользнуть от современного читателя. Например, сколько мяса в фунте и что за чек берёт Нина. Однако несколько поколений советских читателей, знавших механику покупок в магазине и понимавших иронию о «заграничном», неслыханном товаре, шутку любили. Она могла быть считана почти в любую эпоху советского государства.
Автор стихотворения — некий Юрий Владимиров. Если попытаться найти о нём информацию, окажется, что писатель умер в 22 года. Отчего — узнать ещё сложнее. Не то утонул, не то болел туберкулезом. Что написал, почти не сохранилось: осталось ещё несколько стихотворений «для самых маленьких» и черновик рассказа про человека, который ходил сквозь стены.
Как выглядел наследник старинного дворянского рода, умерший в Ленинграде в 1931 году, тоже совершенно неизвестно! Нет ни одной, даже предположительной, его фотографии. Зато точно известно, что он был членом кружка ОБЭРИУ.
ОБЭРИУ, или «Объединение реального искусства»
Само объединение существовало недолго даже по меркам поэтического кружка, всего года два-три, образовавшись в 1927 году. Его состав никогда не был точно определен. Скажем, Константин Вагинов формально входил в число основателей, но почти не принимал участия в деятельности общества. Дойвбер Левин имел большое влияние на товарищей, но писал исключительно прозу и сегодня полузабыт.
Несомненными обэриутами были молодые поэты Даниил Хармс и Александр Введенский. Они давно дружили, пережили влияние футуристов и зауми и находились в поисках нового языка. К ним присоединились Владимиров, Николай Заболоцкий. Само название группы придумал двадцатилетний поэт Игорь Бахтерев. Кроме того, к футуристам были близки некоторые философы, кинематографисты, художники.
Биография многих обэриутов была почти столь же мистифицирована или позабыта, как в случае Владимирова. Это касается даже сверхпопулярного ныне Хармса. Мы знаем его настоящую фамилию, Ювачев, но не можем представить его лицо в повседневной жизни. Есть только пара постановочных фотопортретов Хармса, в чужом монокле или в образе Шерлока Холмса на балконе.
Есть излучающие ужас снимки уже в тюрьме. Словно он не мог быть запечатлен в «простом», бытовом обличии. И, наверное, не хотел, если вспомнить рассказы о том, как Хармс ходил по Невскому в пилотке с ослиными ушами и с автомобильным клаксоном на трости.
Что вполне соответствовало философии обэриутов, которые искали новый язык для реальности, отменившей прежний мир. Намеренная алогичность, сопоставление несопоставимого, саморазрушающиеся конструкции языка и смысла, приоткрывающие прореху в новое пространство.
Творчество поэтов кружка реализовалось прежде всего в нескольких перформансах. Самый известный из них первый, названный «Три левых часа» (1928). Чтение стихов на вечере сменила постановка хармсовской пьесы «Елизавета Бам» и показ фильма обэриута-режиссера Александра Разумовского «Мясорубка».
Фильм не сохранился, как и большинство обэриутских текстов. Остался мультфильм Михаила Цехановского «Почта» по стихотворению Маршака, но таинственно исчезла его версия, озвученная голосом Хармса! Зато другие плоды сотрудничества Хармса с друзьями и Маршаком уже не исчезнут никогда.
Из авангардистов — в детские поэты
Именно после «Трёх левых часов» Хармсу и Введенскому сделали предложение, от которого нельзя было отказаться. Судите сами: у авангардных, даже «андеграундных» писателей в условиях ужесточения режима появилась возможность постоянно печататься в государственном журнале с тиражом в десятки тысяч экземпляров! Журнал этот был детский и назывался «Ёж».
Как портной без иглы,
Как столяр без пилы,
Как румяный мясник без ножа,
Как трубач без трубы,
Как избач без избы, —
Вот таков пионер без «Ежа».
Гумилёв или Хармс: попробуйте угадать, как чудили русские писатели
Предложение, по легенде, исходило от неразлучной пары Николая Олейникова и Евгения Шварца. Первый, автор приведённого выше стихотворения, был красным казаком, якобы убившим собственного отца. Второй — бывший белогвардеец. Оба — блестящие литераторы в «Детгизе», который возглавлял Самуил Маршак. Фактически же они были главными редакторами «Ежа» («Ежемесячного Журнала»), а затем и «Чижа» («Чрезвычайно Интересного Журнала»). В них дошкольники и пионеры первого десятилетия советской власти могли читать экспериментальную литературу под видом детской.
Редакция находилась в сердце Ленинграда, в доме Зингера, где сейчас расположен офис «ВКонтакте». В процессе подготовки номера писатели постоянно пародировали опыты друг друга. Многие стихи существовали в печатном и непечатном варианте, а сами планерки рассматривались как площадка для остроумия. Кстати, Хармс «вживую» был не так быстр на язык, как друзья, поэтому он отыгрывался на бумаге, в рассказах, где поочередно убивал ехидным словом своих коллег.
Взрослые — не поворачивается язык сказать «серьёзные» — эстетические и литературные опыты обэриутов, окончательно переоткрытые уже во времена перестройки, с тех пор многократно разобрали. На их фоне детские стихи и проза членов кружка словно бы потеряли в значении. А между тем именно эти книги читали несколько поколений жителей нашей страны, они формировали и меняли их литературные вкусы (если не отношение к миру).
Огромной популярностью у родителей дошкольников до сих пор пользуется книга Николая Радлова «Рассказы в картинках», впервые изданная в 1937 году. Немногие знают, что одним из авторов коротких шутливых подписей к этим советским комиксам был Даниил Хармс.
Дети и абсурд
Едва ли в какой-то другой стране детская литература была настолько же связана с авангардными опытами, как в СССР. Хотя толика абсурдизма, игры, фантастичности вообще характерна для сказок и детского фольклора. Этим, например, пользовались англичане Льюис Кэрролл и Эдвард Лири (которых крайне высоко ценил Хармс). Но в СССР 1920-х годов работали не английские эстеты, а уцелевшие в столкновении эпох молодые люди. Им хотелось обрести свой голос в безъязыком мире, научиться снова называть предметы в обществе, где отменили старую культуру. И чехарда детских стихов и рассказов совпала с этими песнями новых людей.
Говоря более конкретно, взрослые и детские стихи обэриутов похожи за счёт нескольких качеств: упрощенный синтаксис, прозрачный язык в стихах. Короткие предложения, перемежаемые наивными восклицаниями, а также классическими «сказочными» формулами. Так, известный рассказ Хармса про рыжего человека начинается традиционно: «Жил один рыжий человек», а потом выясняется, что рыжим он был лишь «условно», и так далее. Сказочно-детская свобода вымысла оказывается прямо связана с обэриутовской бессмыслицей.
В детских произведениях Хармса также спорадически возникает тема насилия. Но если в неподцензурной прозе писателя предполагаемая реакция читателя на все эти внезапные убийства и несчастные случаи балансирует между смертью и ужасом, в «детском мире» страх снимается, ведь там все понарошку. Как во сне.
6 детских писателей, которые не любили детей
К слову, писатели, знающие детскую психологию, хорошо понимают, как детям интересны эти мрачные темы. Их привлекает насилие, смерть, загробный мир. Разумеется, в случае явно детских текстов от темы остаются в основном завуалированные намеки да полуслучайные упоминания пуделя на топоре. Или такие строчки у Введенского:
В перемену в нашей школе
Говорил Степанов Коля:
— Самый меткий я стрелок,
Самый меткий, самый ловкий.
Помню, как-то из винтовки
Комара я ранил в бок.
Я к боям всегда готов.
Дайте тысячу врагов,
Из винтовки, из ружья
Уложу всю тыщу я!
В первой четверти XX века, впрочем, можно было писать и ещё откровеннее. Например, о войне и химическом оружии, как далее в том же стихотворении «Четыре хвастуна»:
А я, — говорит Сережа Ногин, —
Не растеряюсь во время тревоги,
Не испугаюсь удушливых газов,
Противогаз я достану сразу.
Противогаз помчится вперед,
Враг испугается и удерет.
Сны, насилие, время, вечность и смерть — это же темы «Елки у Ивановых» Введенского. Конечно, это совершенно недетская пьеса, но большинство её героев — дети, которым, согласно ремаркам, может быть от 1 до 80 лет.
Хармс и Введенский были, наверное, самые постоянные, плодовитые, неутомимые и, конечно, самые известные писатели в журналах
Правда, уже в 1931 году оба будут арестованы по обвинению в участии в «антисоветской группе писателей» и отправятся в ссылку. С этого момента, совпавшего со смертью Юрия Владимирова, фактически нельзя говорить про ОБЭРИУ. Время экспериментов, новой мелодики и поэтики уходило, ненадолго задержавшись в литературной «детской».
Хармс и Введенский в итоге оказываются в ссылке и сперва живут вместе в Курске. Когда они возвращаются в Ленинград, в журналах они больше не печатаются.
В июле 1937 года арестовывают редактора «ЕЖа» Николая Олейникова, в ноябре его расстреляли. Введенского и Хармса арестовали позже, в 1941-м, они сгинули в тюрьме и на этапе с разницей в несколько месяцев (первый погиб в декабре 1941 года после ареста по дороге в Казань, а второй умер в психиатрическом отделении тюрьмы «Кресты» в феврале 1942 года). Дойвбер Левин погиб на фронте в первые месяцы войны. Как и в случае Владимирова, от всех этих людей не осталось даже именной могилы.
Зато долгожителем оказался основатель кружка Бахтерев. Он писал патриотические пьесы вместе с Разумовским — для Союза писателей — и экспериментальные стихи — для себя, а умер уже в 1990-е годы, оставив множество воспоминаний.
Последнее, возможно, прижизненно напечатанное стихотворение Хармса — об ушедшем в путь человеке.
…Он шел все прямо и вперед
И все вперед глядел.
Не спал, не пил,
Не пил, не спал,
Не спал, не пил, не ел.
И вот однажды на заре
Вошел он в темный лес
И с той поры,
И с той поры,
И с той поры исчез.
Но если как-нибудь его
Случится встретить вам,
Тогда скорей,
Тогда скорей,
Скорей скажите нам.
Не рифмуется ли это немного пугающее стихотворение Хармса с более бодрыми, но в глубине своей и меланхоличными известными стихами Введенского:
Потом от пристани веслом
Я ловко оттолкнусь.
Плыви, челнок! Прощай, мой дом!
Не скоро я вернусь.
Сначала лес увижу я,
А там, за лесом тем,
Пойдут места, которых я
И не видал совсем.
И, конечно, тут же есть параллель с «Песней туриста» Николая Заболоцкого:
Настанет осень,
К занятьям новым
Вернусь я крепким,
Вернусь здоровым.
Теперь пора мне
В далекий путь.
Прощай, товарищ,
Не позабудь!
«Я унаследовал в равной мере веру в будущее, присущую моему отцу, и вечные тревоги матери»
Как известно, Заболоцкий в самом деле вернулся из своего «пути» и первым среди бывших обэриутов вновь попал в официальную печать со своими взрослыми стихами (то есть, как и Бахтерев, пережил репрессии и войну). Даже получил Орден Красного Знамени — правда, как переводчик грузинской поэзии. Ну, а детские стихи обэриутов с конца 1950-х снова начали публиковать отдельными книжечками и в хрестоматиях.
Дети и смерть
Еще одно искусство, которое с трудом делится на возрастные категории, — мультипликация. Здесь обэриуты тоже давно были признаны «своими». Если и не считать «Почту» Цехановского, первая экранизация-мультфильм Хармса («Веселый старичок» Анатолия Петрова) вышел еще в 1972-м. Гротеск мультфильмов вообще соответствует настроению обэриутских текстов. Причем инфантильная их притягательность грозит обернуться настоящей жутью. Как, скажем, легендарный мультик Александра Федулова «Потец» по одноименной поэме Введенского.
Впрочем, и эта жуть — то, что притягивает детский взгляд. Или взгляд любого человека, настроившегося на определенный, «колдовской» лад. Не зря первые строчки «Расскажи-ка нам, отец, что такое есть потец» перекликаются с «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца». Смерть и дети — вот общие герои андеграундного авангарда и пушкинской классики. В этом свете панибратство Хармса с «анекдотами» о Пушкине получает некоторое оправдание.
Так именно невидимые, неузнанные обэриуты стали прямыми наследниками самого известного русского поэта в деле конструирования русской литературы. И тот и другие отваживаются впервые назвать предметы мира исходя из своей воли и фантазии. Что есть качество ребенка, поэта, волшебника. Для них смерти на самом деле нет, потому что нет мертвого порядка и единственно верного языка, ограничивающего мир. Кошмарный сон открывает двери в рай детства, где нет времени, а есть только вечность. В частности, Введенский переработал пушкинскую легкость удачнее всех. Это касается как традиционных размеров и рифмовок, так и внешней простоты языка, в которой прячется загадка.
Если Хармс очень смешон, Олейников временами страшен, Заболоцкий слишком эстетичен, то Введенский лиричен и светел
Оттого, возможно, его неслабеющая популярность у маленьких и больших, рок-музыкантов и филологов — популярность, которую не подорвал ни советский запрет, ни техническое отсутствие изданий в 1990-е годы.
