А теперь в конце путешествия по пути Твардовского задержимся на одном из важнейших его стихотворений этих лет. Оно входит в цикл «Памяти матери» (1965), о котором уже не раз кратко говорилось выше и который можно считать вершиной всей его лирики — и одной из вершин мировой лирики. Цикл завершил многолетнее движение одной из ключевых тем всего творчества Твардовского, начиная с 1927 года, в переплетении с другими ключевыми темами и мотивами, особенно развитыми в последнем периоде, в переплетении тем — жизни и смерти, памяти, человеческой общности, судеб человека и судеб народных.
«Памяти матери» — это четыре стихотворения, представляющих единый непосредственный отклик на смерть матери поэта в 1965 году. В нем совмещены главный мотив прощания («Прощаемся мы с матерями» — первая строчка первого стихотворения) и мотивы воспоминаний и автора, и матери. Структура этого движения не отвечает простой хронологической последовательности — ни только что пережитого события, ни жизни матери, ни движения памяти, что резко отличает поэтику цикла от «Братьев» и всей предыдущей «семейной» лирики Твардовского. Но, как и в этой лирике, ряд кусков содержит последовательные фрагменты истории жизни, воспоминаний, движения времени, судеб автора, матери, многих людей, часто как бы бессвязные, но внутренне целостные.
В лирике Твардовского 60-х годов «Памяти матери» выделяется и этой многоплановостью, сложностью структуры, и насыщенностью повествовательными, диалогическими, драматическими элементами, сквозным единым лирико-психологическим сюжетом, благодаря чему цикл приближается к своеобразной лирической поэме.
Могут спросить — почему именно этот цикл, а в нем стихотворение, описывающее похороны, выбрано для наиболее детального анализа? Почему стихотворение о смерти, а не о жизни, певцом которой был Твардовский? Этот вопрос можно было бы переадресовать и самому Твардовскому — почему смерть матери дала толчок самому крупному и художественно значительному лирическому циклу 60-х годов? Ответ на этот вопрос дает все предыдущее движение его творчества и этой книги. Напомню также, для сравнения, что такие выдающиеся произведения советской поэзии, как «Смерть пионерки» Багрицкого, как «Мать» Николая Дементьева, также говорят о смерти и вместе с тем, конечно, о жизни. Напомню, что одним из самых сильных и самых жизнеутверждающих мест поэмы Маяковского о Ленине является лирическое описание похорон Ленина. Ибо часто как раз на границе жизни и смерти раскрывается вся полнота жизни. И поэтому решительно все великие поэты так или иначе касались этой темы, этой границы. А для Твардовского этот цикл был также завершающим всю серию его стихов, посвященных матери и материнскому началу жизни, во всех его столь многообразных смыслах и связях. И цикл «Памяти матери» — это не только цикл стихов о ее смерти, это цикл стихов о памяти всей жизни, времени, о важных судьбах человеческих и народных, о силе и смысле жизни. Цикл перекликается с лирическими циклами 30-х годов, прежде всего с незавершенной «Семьей», но и резко отличается от них в соответствии с общими отличиями последнего периода пути Твардовского.
Анализ цикла в целом заслуживает особого исследования. Здесь остановимся только на стихотворении «Как не спеша садовники орудуют. », очень важном для понимания и цикла в целом, и всего Твардовского. Мы видели еще в главе IV , как совсем молодой Твардовский описал в дневнике похороны своего сына. и видели, какое значение имели в его поэзии 30-х годов стихотворения о смерти и похоронах близких людей близкими. И вот теперь появилось это стихотворение, соединившее и обновившее ряд мотивов и традиций — от самых древних фольклорных плачей до самых новых. В нем поражает прежде всего необычность, новизна. Многие поэты писали о своих матерях — вспомним хотя бы Некрасова и Есенина. Но, кажется, никто еще не описывал самые похороны своей матери. И как описал их Твардовский!
Жанр стихотворения продолжает обычные для Твардовского— с 1928 года — лирические рассказы-очерки в форме дневниковых записей.
В первых двух стихотворениях «Памяти матери» намечен и развит ряд мотивов, которые имеют и самостоятельное значение и вместе с тем подготовляют третье стихотворение. В первом стихотворении — и общее размышление о прощаниях с матерями, прощаниях всех сыновей и всех матерей, и обобщенный лирический рассказ истории жизней матерей и сыновей, их отношений, с горькой нотой сожаления, сознания неравноценности любви матерей и сыновей.
В начале стихотворения намечается образ матери, материнской любви и значительности последней разлуки, хотя непосредственно об этой матери, об этом сыне еще ничего не говорится. Во втором стихотворении эта тема развивается уже как история матери, драматической судьбы русской женщины-крестьянки, на фоне большой истории народа, как слитный рассказ-воспоминание и сына и матери, и матери о самой себе и как в самом этом прошлом предвосхищение последней разлуки. Непосредственно на авансцену выступает тема самого последнего прощания — похорон, тех, о которых когда-то мечтала мать — «на севере, тайгою запертом», и тех, которые сейчас реально наступили, и горько-скорбный лирический комментарий сына. Таким образом, концовка второго стихотворения цикла уже и непосредственно подготовляет, подводит нас к третьему — к картине последнего прощания. «Как не спеша садовники орудуют» воспринимается как элемент цикла, следующая ступень развития чувства, мысли, события. Но вместе с тем это и самостоятельное стихотворение. Здесь остановимся на анализе только этой ее самостоятельной целостности. Контекст цикла дает ей дополнительную почву и атмосферу, и разбираемое стихотворение подводит нас к заключительному стихотворению («Ты откуда эту песню. »). Тема цикла в целом здесь уплотнена, сжата в самом близком эпизоде памяти, когда воспоминание еще свежо, выступает как только что пережитое, еще сейчас существующее, продолжающееся. И внутри картины похорон выделен также один небольшой отрезок времени — кульминационный момент прощания. Один, но во всей его многоплановости.
При всей концентрированности хронотопа стихотворения по сравнению с другими, более широкозахватными стихотворениями цикла оно делится на три четко обособленные части — из 8, 12 и 4 строк. Части разделены многоточиями, что оттеняет их относительную самостоятельность. Каждая часть в свою очередь разделяется на строфы — четверостишия, с перекрестной рифмовкой, и каждое четверостишие также отвечает законченному элементу события, чувства, мысли; внутри строф наблюдается дальнейшее столь же четкое подразделение. Но эти ясно разграниченные подразделения объединены единой господствующей интонацией, поэтической мыслью. Перечитаем первую часть:
Как не спеша садовники орудуют
Над ямой, заготовленной для дерева;
На корни грунт не сваливают грудою,
По горсточке отмеривают.
Как будто птицам корм из рук,
Крошат его для яблони.
И обойдут приствольный круг
Вслед за лопатой граблями.
Обратим внимание на парадоксальность этого начала: картина похорон начинается с микроэпизода труда садовников, засыпающих ямки для посадки деревьев. Если бы мы не знали предыдущего стихотворения цикла, то вообще могли бы подумать, что эти строчки никакого отношения к похоронам матери и ее памяти не имеют. И акцент сделан, также несколько неожиданно, на психологической особенности этого труда — его неторопливости, выражающей его заботливость, внимательность, любовность. Описание идет с дотошной подробностью, отвечающей неторопливости, дотошности самой работы — вплоть до того, как по горсточке отмеривают и крошат грунт. Это как замедленная киносъемка. Мы движемся вместе с самим садовником. Причем начинается движение где-то с середины, когда яма для посадки яблони уже выкопана. И рассказ идет с середины, как продолжение и оценка, показана только заключительная стадия труда — закапывание и выравнивание.
Александр ТВАРДОВСКИЙ
ПАМЯТИ МАТЕРИ
Прощаемся мы с матерями
Задолго до крайнего срока —
Еще в нашей юности ранней,
Еще у родного порога,
Когда нам платочки, носочки
Уложат их добрые руки,
А мы, опасаясь отсрочки,
К назначенной рвемся разлуке.
Разлука еще безусловней
Для них наступает попозже,
Когда мы о воле сыновней
Спешим известить их по почте.
И карточки им посылая
Каких-то девчонок безвестных,
От щедрой души позволяем
Заочно любить их невесток.
А там — за невестками — внуки.
И вдруг назовет телеграмма
Для самой последней разлуки
Ту старую бабушку мамой.
В краю, куда их вывезли гуртом,
Где ни села вблизи, не то что города,
На севере, тайгою запертом,
Всего там было — холода и голода.
Но непременно вспоминала мать,
Чуть речь зайдет про все про то, что минуло,
Как не хотелось там ей помирать, —
Уж очень было кладбище немилое.
Кругом леса без края и конца —
Что видит глаз — глухие, нелюдимые.
А на погосте том — ни деревца,
Ни даже тебе прутика единого.
Так-сяк, не в ряд нарытая земля
Меж вековыми пнями да корягами,
И хоть бы где подальше от жилья,
А то — могилки сразу за бараками.
И ей, бывало, виделись во сне
Не столько дом и двор со всеми справами,
А взгорок тот в родимой стороне
С крестами под березами кудрявыми.
Такая то краса и благодать,
Вдали большак, дымит пыльца дорожная,
— Проснусь, проснусь, — рассказывала мать, —
А за стеною — кладбище таежное.
Теперь над ней березы, хоть не те,
Что снились за тайгою чужедальнею.
Досталось прописаться в тесноте
На вечную квартиру коммунальную.
И не в обиде. И не все ль равно.
Какою метой вечность сверху мечена.
А тех берез кудрявых — их давно
На свете нету. Сниться больше нечему.
Как не спеша садовники орудуют
Над ямой, заготовленной для дерева:
На корни грунт не сваливают грудою,
По горсточке отмеривают.
Как будто птицам корм из рук,
Крошат его для яблони.
И обойдут приствольный круг
Вслед за лопатой граблями.
Но как могильщики — рывком —
Давай, давай без передышки, —
Едва свалился первый ком,
И вот уже не слышно крышки.
Они минутой дорожат,
У них иной, пожарный навык:
Как будто откопать спешат,
А не закапывают навек.
Спешат, — меж двух затяжек срок, —
Песок, гнилушки, битый камень
Кой-как содвинуть в бугорок,
Чтоб завалить его венками.
Но ту сноровку не порочь, —
Оправдан этот спех рабочий:
Ведь ты им сам готов помочь,
Чтоб только все — еще короче.
Перевозчик-водогребщик,
Парень молодой,
Перевези меня на ту сторону,
Сторону — домой.
Из песни
— Ты откуда эту песню,
Мать, на старость запасла?
— Не откуда — все оттуда,
Где у матери росла.
Все из той своей рожимой
Приднепровской стороны,
Из далекой-предалекой
Деревенской старины.
Там считалось, что прощалась
Навек с матерью родной,
Если замуж выходила
Девка на берег другой.
Перевозчик-водогребщик,
Парень молодой,
Перевези меня на ту сторону,
Сторону — домой.
Давней молодости слезы,
Не до тех девичьих слез,
Как иные перевозы
В жизни видеть привелось.
Как с земли родного края
Вдаль спровадила пора.
Там текла река другая —
Шире нашего Днепра.
В том краю леса темнее,
Зимы дольше и лютей,
Даже снег визжал больнее
Под полозьями саней.
Но была, пускай не пета,
Песня в памяти жива.
Были эти на край света
Завезенные слова.
Перевозчик-водогребщик,
Парень молодой,
перевези меня на ту сторону,
Сторону — домой.
Отжитое — пережито,
А с кого какой же спрос?
Да уже неподалеку
И последний перевоз.
Перевозчик-водогребщик,
Старичок седой,
Перевези меня на ту сторону
Сторону — домой.
