Содержание
Какие стихи вы предпочитаете?
Стихи — Анна Ахматова. стихи
Так много камней брошено в меня,
Что ни один из них уже не страшен,
И стройной башней стала западня,
Высокою среди высоких башен.
Строителей ее благодарю,
Пусть их забота и печаль минует.
Отсюда раньше вижу я зарю,
Здесь солнца луч последний торжествует.
И часто в окна комнаты моей
Влетают ветры северных морей,
И голубь ест из рук моих пшеницу.
А не дописанную мной страницу,
Божественно спокойна и легка,
Допишет Музы смуглая рука.
6 июня 1914, Слепнево
Анна Ахматова. Сочинения.
Стихи — Сын смолчал
Сын смолчал… Судьба – не мёд,
Горечь ей знакома,
А невестка, тли помёт,
Выгнала из дома.
Где родился, рос и жил
И в апрельском цвете
Я девчонку полюбил,
Лучшую на свете.
Ни нательного креста,
Ни угла, ни денег.
Впрочем, деньги — суета,
Нынче – день рожденья!
День рождения души,
Что ж так сердцу больно?
Ну, давай, казак, пляши,
Ты же – ветер вольный…
На погосте закурю,
Погутарю с батей,
Стих прочту по псалтырю
Мамке на закате.
Бабка, дед и вся родня,
Вот я – на ладони…
И.
Стихи — Сын мой, мальчишка родной
Сын мой, мальчишка родной,
Мы в мире живём в таком разном –
В малом, и страшно большом,
Полном потерь и соблазнов.
Хочу я тебя уберечь
От чёрной, недоброй напасти.
И снять с твоих юных плеч
Тяжёлые дни ненастья.
Ты не познай грехи,
Что я всё пытаюсь сбросить,
Печать их легла на виски,
Рассыпав раннюю проседь.
Моё отраженье, мой свет,
Листочек ствола родового,
Собьют меня ветры лет –
Тебе же расти от былого.
Стихи — Сыну, ко Дню Рождения — Дню Космонавтики!
Итак, прошёл по Жизни треть,
Мой Сын, уже, в одно мгновенье,
Вместе с тобой, — готов воспеть,
Строкой тернистой изумленья!
Тридцатилетие, мой Сын,
Уж – за спиной твоей, — родился
И аккуратностью прослыл,
Честью Любви не поскупился…
Я – сожалею, Александр,
Что шёл с тобой по параллели,
Не рядом… Как сказал Сократ, —
Коль загнан был, — не сожалею!
Перед тобой проходит Жизнь
Твоих Родителей «примером» —
Впрок для тебя! — Стремится ввысь
Взлететь Душа, моя, Полпредом…
Стихи — Сыну
Стихи — Сын степей
Вы не ждите послушания,
От того кто рос в степях.
Он не любит приказания,
И в нём крик не будит страх.
С другом он учтив и мягок,
Справедлив к своим врагам.
Уважает он порядок,
Только тот, что выбрал сам.
Всем поделится он с вами,
Если вы к нему с добром.
И отдав, потом не станет,
Сожалеть в душе о том.
Сын степей, открыт душою,
В ней простор их и размах.
Мир весь меряя собою,
Ложь не любит он в делах.
Послушания не ждите,
Сын степей решает сам.
Вы по дружески спросите.
Стихи — Сыну
Звездная сказка и месяц в окне золотой —
Этих минут волшебство не забудется мне,-
Лучшая звездочка, спит мой сыночек родной,
Спит, улыбаясь, дрожит только пальчик во сне.
Детство твое сохранилось за тонкой стеной —
Добрый ум твой люблю, тихий и ласковый смех,
Ты остаешься ребенком всегда, милый мой —
Ты навсегда, мой сынок, для меня лучше всех.
Ясной зарей я в пути поднимусь молодой,
Счастья тебе под своею прекрасной звездой,-
Сердцем, мой мальчик, с тобой и желаю тепла –
Знай.
Стихи — Сыну.
Белый лебедь поплыл по широкой реке.
Вот, крылом прикоснулся к моей он руке
и к стремнине поплыл без присмотра, один.
Это сын! Это быстро взрослеющий сын!
Что ж… Пусть будет просторна река!
Пусть по ней проплывают мечты – облака.
Ну и совесть, сынок, пусть пребудет с тобой,
чтобы жил ты в согласье и в мире с судьбой!
Стихи — Сын Земли
Туманно-зыбким силуэтом,
Абрис фигуры — сын Земли.
Уйдя из тела вслед за светом,
Бредёт душой, меж звёзд вдали.
Поэт, мыслитель и романтик,
Он и седым став, не старел.
В его душе наивный мальчик,
Остаться, на всю жизнь сумел.
Глупцов нападки отражая,
Сердитым он — не злобным был.
И так, как есть, всё принимая,
В добро не верил — он им жил.
Он сын Земли и всё земное,
Ему не чуждо, но он смог,
В любви очиститься душою,
И даровал, ей Вечность Бог.
Туманно-зыбкий силуэт,
Меж.
Стихи — Сыну
Ну, что же с тобой, родной мой опять?
Ошибся снова невольно?
Как посоветовать? Как дать понять,
Что лгать и противно, и больно?
Что людям предписано жить на земле,
Чтоб честью и правдой гордиться.
И делать добро, чтоб не сгинуть во мгле,
Иначе не стоит родиться.
Что много препятствий на этом пути
Тебя ожидать будут, — помни.
Душе же придется трудиться, — учти,
Не меньше, чем в каменоломне.
Огнем она будет гореть от стыда,
Ошибок, читая повесть.
А, коль проживешь, не оставив.
Об этом нужно знать
Анна Ахматова и Лев Гумилев — мать и сын
"Лучший стих" Анны и Николая
Автобиография Анны Ахматовой "Коротко о себе", написанная незадолго до смерти, насчитывает всего пару страниц. Между упоминаниями о выходе первой и второй книги строка: "1 октября 1912 года родился мой единственный сын Лев".
За два с половиной года до этого состоялась скромная свадьба Анны Горенко и Николая Гумилева, талантливого и уже известного поэта. Вскоре под псевдонимом Ахматова Анна выпустила свою первую книгу "Вечер" — всего триста экземпляров. Читатели и критики приняли стихи благосклонно. В русскую литературу вошел яркий поэт, быстро, впрочем, скрывшийся с поэтического небосклона в небольшом имении Слепнево — по причине последних месяцев беременности.
Окрестности города Бежецка в Тверской губернии, где располагалось Слепнево, особой живописностью не отличались. Но Ахматовой понравились неяркая северная природа, уютный старинный дом. В семье мужа держалась особняком, работала над стихами до поздней ночи. Вставала поздно, приходила с отсутствующим видом в столовую, говорила: "Здравствуйте все!". И после завтрака снова исчезала в свою комнату.
Рожать Анна поехала в столицу, схватки начались прямо в поезде. Гумилев разволновался так, что на Витебском вокзале проскочил мимо свободных извозчиков. До родовспомогательного приюта на Васильевском острове они шли пешком. Утром на свет появился их "лучший стих", названный Львом. Бабушка Аня в честь рождения внука собрала местных крестьян, простила все долги и одарила лучшими яблоками из барского сада.
К радости Анны Ивановны Гумилевой молодые родители передали внука ей на руки и исчезли в водоворотах петербургской культурной жизни.
Развод
Сборник стихов "Четки" вывел Ахматову в литературный авангард, ее слава росла, а отношения с мужем охладевали. Но Лева восхищался отцом: тот плавал по далеким морям, охотился на диких зверей, пересекал пустыни. Приезжая к сыну, играл с ним, привозил удивительные подарки, рассказывал еще более удивительные истории. Мать тоже приезжала, но не оставалась даже на ночь, настолько накалялась обстановка с ее появлением. Тетя Шура ревновала Ахматову к брату и племяннику, Анна даже не могла остаться с ребенком наедине — тетка караулила как цербер.
Забрать сына Анна не могла, отношения с мужем становились все более зыбкими. Первая мировая война окончательно разлучила Ахматову и Гумилева. Николай ушел на фронт, в августе 1914 года заехал проститься с сыном и матерью. Короткие письма жене, чуть длиннее — матушке и Леве. Над рыжеволосой головой сына двух поэтов прозвучало стихотворное пророчество: "Рыжий львёныш с глазами зелёными, страшное наследие тебе нести!" — Марина Цветаева, как всегда, почувствовала трагедию задолго до того, как ее предсказание сбылось.
Николай Гумилев с двумя георгиевскими крестами на гимнастерке вернулся домой в феврале 1917 года, прямо к революции. В августе вновь уехал — во Францию, в составе русского экспедиционного корпуса. Вернулся уже в страну победившего Октября.
23 июня 1918 года, на Троицын день, Ахматова и Гумилев в последний раз навестили сына вместе. Через несколько месяцев они развелись.
Обида сына
Гумилев женился снова, Ахматова вышла за востоковеда Владимира Шилейко. В голодном промерзлом Петрограде она колола дрова, топила печь и добывала еду себе, мужу-востоковеду и мужниной собаке, о которой тот заботился явно больше, чем о супруге. Не могло быть и речи о том, чтобы забрать Леву у бабушки. Там ребенок хотя бы не мерз и ел досыта.
В августе 1921 года Николая Гумилева арестовали, обвинив в контрреволюционном заговоре. 25 августа поэта расстреляли. Тетя Шура билась в истерике, Анна Ивановна сохраняла спокойствие. Она была уверена, что сын сбежал из тюрьмы и уехал из России в свою любимую Африку. Это убеждение бабушка Аня сохранила до конца дней. Коля уехал, значит нужно сберечь Леву до возвращения отца. Когда через несколько месяцев Ахматова приехала за сыном, бабушка уговорила оставить мальчика с ней. Гумилевы переехали в Бежецк, Лева пошел в школу.
Ахматова мучительно решала, как жить дальше. Еще оставалась возможность выезда из России, но ценой вопроса становилось расставание с сыном. Тем временем Александра Сверчкова продолжала взращивать в племяннике миф об идеальном отце и о "бросившей сироту" матери. О том, что мать половину заработков привозит в бежецкий дом, не говорилось совсем.
В битву за сына она вступила лишь однажды.
Тетя Шура объявила, что собирается усыновить ребенка, потому что фамилия Гумилев сломает ему жизнь. Анна Андреевна отчеканила: "В этом случае он будет Ахматовым, а не Сверчковым". Бабушка Аня поддержала невестку — внук сохранит фамилию отца, Лев будет встречаться с матерью. Если Александра не хочет пускать Ахматову в свой дом, то бабушка будет возить Леву. Несколько раз в год Анна Ивановна и Лева приезжали в столицу, которая теперь именовалась Ленинградом, но останавливались у знакомых — своего угла у Ахматовой так и не появилось. Теткино воспитание даром не прошло, Лев затаил на мать глубокую обиду за развод с отцом, и за то, что "мать бросила сироту".
Два письма Сталину
Ахматова рассталась с Шилейко и вышла замуж в третий раз, за искусствоведа Николая Пунина. Теперь она жила в коммунальной квартире во флигеле Шереметьевского дворца — знаменитом Фонтанном Доме. Семья получилась странная, Пунин поселил вместе Ахматову и бывшую жену с дочкой Ирочкой. Двухлетняя малышка Анну признала сразу, прибегала к ней в комнату, забиралась на колени. Вместо "Ахматова" у Ирины получалось "Акума", имя стало семейным прозвищем Ахматовой.
В 1929 году Лев Гумилев окончил школу и приехал в Ленинград готовиться к поступлению в институт. Ему нашлось место на сундуке в неотапливаемом коридоре, тарелку супа, принесенную соседкой, они с матерью делили пополам. Работал в геологическом коллекторе, на железной дороге, был санитаром в таджикском совхозе — отправили на борьбу с малярией. В письме матери сообщил о своем выборе: "И все-таки я буду историком". Летом 1934 года поступил на истфак Ленинградского университета.
И быстро попал в историю.
На лекции по литературе одному из преподавателей вздумалось разоблачить Николая Гумилева. "Поэт писал про Абиссинию, — восклицал он, — а сам не был дальше Алжира. Вот пример отечественного Тартарена!" В тишине аудитории громко прозвучало: "Нет, он был в Абиссинии!". Профессор поинтересовался: "Молодой человек, кому лучше знать, вам или мне?" "Конечно, мне — я его сын!"
23 октября 1935 года Льва Гумилева арестовали, заодно взяли и Николая Пунина.
Ахматова бросилась в Москву с письмом к Сталину; составить текст ей помог Михаил Булгаков, искушенный в играх с властью. Арестованных освободили за отсутствием состава преступления, а через год Льва Гумилева восстановили на втором курсе университета. Он все так же ночевал на сундуке в коридоре, Ахматову по-прежнему не печатали — она зарабатывала на жизнь себе и сыну переводами.
На Рождество 1938 года Лева навестил бабушку и тетю Шуру. Бабушка Аня больше не увиделась с внуком — вскоре Гумилева арестовали по обвинению в терроризме.
"Взяли весь цвет молодого поколения, будущих звезд русской науки", — говорила Ахматова.
Восемь дней из Льва выбивали показания, следователи пытались доказать, что к антисоветской деятельности его подтолкнула Ахматова. Показаний против матери Гумилев не дал, но в руководстве контрреволюционной организацией признался. На суде ему как "руководителю" дали "десятку".
Ахматова наивно считала, что и в этот раз Леву выпустят. Он запомнил строчки из безмятежного материнского письма: "Сегодня пойду в сад, шуршать осенними листьями. " Когда до нее дошло, что сына через неделю отправляют на этап, она бросилась выпрашивать ему у знакомых теплые вещи.
2 декабря Гумилев отбыл строить Беломорканал. Мать убеждала себя: "Он очень вынослив, потому что всегда привык жить в плохих условиях, не избалован. Привык спать на полу, мало есть". Но на ледяном ветру как свечки сгорали даже крепкие деревенские мужики, понемногу "дошел" и Лев. Спасла его отправка в Ленинград на доследование. Гумилев опять вернулся в Кресты, а его мать — в тюремные очереди, боль переплавлялась в бессмертные строки ее "Реквиема".
6 апреля 1939 года она тайком от всех отправила второе письмо Сталину, умоляя вернуть сына. Льва не освободили, но приговор вынесли относительно мягкий — пять лет лагерей и поражение в правах. Гумилев уехал в Норильск на медноникелевый рудник.
Новый приговор
Когда началась война, Ахматову вывезли из осажденного Ленинграда в Ташкент. Она переболела тифом, получила осложнение на сердце, стала быстро полнеть. 10 марта 1943 года Лев сообщил матери, что срок кончился, он находится на спецпоселении. Отправившись в геологическую экспедицию на Нижнюю Тунгуску, Гумилев открыл большое месторождение железа.
В качестве поощрения попросился на фронт.
Ушел на войну добровольцем, закончил ее в Берлине. Но из наград получил только две медали — представить к ордену не позволила анкета.
Вернувшись в Ленинград, восстановился в университете, защитил диплом, поступил в аспирантуру Института востоковедения при Академии наук. Ахматова тоже много работала, поэтические вечера следовали один за другим — в Москве, в Ленинграде, всюду триумф. На одном из выступлений зал встретил ее стоя и устроил овацию. Последствия не заставили себя ждать: вышло печально известное постановление ЦК партии о творчестве Ахматовой и Зощенко.
1 сентября Ахматову исключили из Союза писателей. На собрании в Институте востоковедения от Льва Гумилева потребовали осудить мать. После отказа отчислили из аспирантуры.
Лишь через полгода ему с трудом удалось устроиться на должность библиотекаря в психиатрической клинике. В конце 1948 года Лев защитил кандидатскую на истфаке ЛГУ, перед ним вновь замаячила перспектива возвращения в науку. А в 1949м, вскоре после 60-летнего юбилея Анны Ахматовой, в Фонтанном Доме произошло странное событие: в комнате Гумилева упал со стены крест — подарок матери.
6 ноября Льва арестовали и отправили в Москву, где вынесли приговор — десять лет каторжных лагерей.
Это заключение разъединило мать и сына. Гумилеву казалось, что мать о нем забыла, редко пишет, экономит на посылках. Лев страдал от невозможности продолжать исследования, он просил, умолял, требовал сделать хоть что-нибудь для своего освобождения. А мать и без того непрерывно пыталась добиться пересмотра дела. Но. Когда сын просил выслать табаку и "каких-нибудь жиров" — лагерной валюты — Анна Андреевна отправляла печенье. Когда заказывал необходимую книгу, мать покупала другую — дорогую и совершенно ненужную. Когда спрашивал, жива ли его возлюбленная, — подробно писала о приходе весны и о клейких тополиных листочках.
"Мамин эпистолярный стиль несколько похож на издевательство, но знаю, что это неумышленно", — в отчаянии сообщал Гумилев знакомым.
А она никак не понимала, почему сын сердится.
Встреча
Амнистия по случаю смерти Сталина, коснулась многих — но не Льва Гумилева. Не изменились и отношения с матерью: любовь и взаимные обиды. Окружение Ахматовой тоже способствовало этому: в 1955 году она собралась поехать на свидание к сыну. Выросшая Ирина Пунина с дочкой Аней сделали все, чтобы эта встреча не состоялась, убедив Акуму, что ее сын может умереть от радости. Узнав о такой "заботе", Гумилев понял: в мамином "ближнем кругу" рады ему не будут. Когда после ХХ съезда перед ним распахнулись ворота лагеря, о своем возвращении он сообщать не стал; через четыре дня добрался из Омска в Москву, зашел на Ордынку к Ардовым.
Неожиданно в дверь вошла. Анна Ахматова. Ничего не зная о приезде сына, она вдруг сорвалась из Ленинграда и помчалась ему навстречу.
Очевидцы вспоминали, что никогда не видели Ахматову такой счастливой и умиротворенной. Даже царственный голос изменился, зазвучал уютно, мягко. Но мать и сын не обрели понимания. Анна Андреевна хотела, чтобы сын заботился о ней, постаревшей, грузной, больной. Ахматова обижалась на его резкость и абсолютно не понимала, через что ему пришлось пройти. Лев не выдерживал величавых манер матери, взрывался: "Мама, не королевствуй!".
Ирина Пунина умело подливала масла в огонь. Пока сын был в лагере, Ахматова завещала ей все имущество и архив. С возвращением Гумилева расклад сил изменился, атаки на него стали непрерывными.
Сын с матерью расстались, как оказалось — навсегда.
Гумилев расспрашивал знакомых о мамином здоровье, она — о его научных успехах, гордилась, что сын стал доктором наук. Незадолго до смерти тайком побывала у нотариуса и отменила завещание в пользу Пуниных, единственным наследником должен был стать сын. В феврале 1966 года в Москве Ахматова слегла в больницу с инфарктом. Лев примчался из Ленинграда навестить мать, но в палату Пунины его не допустили. 5 марта, в годовщину смерти Сталина, Анна Ахматова умерла.
Прощание
Лев Гумилев вместе с друзьями матери занялся организацией похорон, в Москве отслужили панихиду в храме Николы в Кузнецах. В Ленинграде, куда тело Ахматовой привезли вечером 9 февраля, в Никольском Морском соборе тоже прошла панихида. Похоронить Ахматову на ленинградских кладбищах было невозможно, удалось получить разрешение на похороны в Комарово. Утром должно было состояться гражданское прощание, потом траурная процессия отправлялась к месту упокоения. Но Гумилев спутал планы, назначив на утро отпевание матери по полному чину.
К Никольскому собору потянулись тысячи людей, собор сиял от множества свечей. Власти отправили милицейские патрули сопровождать траурный кортеж, чтобы не допустить стихийных волнений. Лев Гумилев, знающий, как мать любила Пушкина, наклонился ко гробу: "Мама, вот и у тебя фельдегеря!"
На девятый день после смерти матери Лев Гумилев поминал ее вместе с Михаилом Ардовым. Налили по стопке водки, молча выпили. Ардов достал из-за пазухи небольшой томик стихов Ахматовой. Та подписала его сыну за четыре дня до смерти, как раз тогда, когда того не пустили к ней. Она не знала, что Лев рядом, но почувствовала. Просила Ардова передать подарок, надеялась помириться.
Гумилев прочел надпись, голос дрогнул: "Вы знаете, что это такое? Это — ласка, то, чего я добивался все эти годы. "
Лев Николаевич получил по завещанию матери ее сбережения, но архив Пунины так и не отдали, распродав его по частям. Все деньги Ахматовой сын потратил на памятник. На могиле в Комарово он установил кованый крест и своими руками сложил из камней стену в память о сотнях часов, проведенных матерью под стенами Крестов.
Лев Николаевич пережил мать на двадцать шесть лет, он умер в 1992 году, успев узнать о реабилитации своего отца, Николая Гумилева.
Нет, и не под чуждым небосводом,
И не под защитой чуждых крыл, —
Я была тогда с моим народом,
Там, где мой народ, к несчастью, был.
1961
В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то «опознал» меня. Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда в жизни не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом):
— А это вы можете описать?
И я сказала:
— Могу.
Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом.1 апреля 1957 г., Ленинград
Перед этим горем гнутся горы,
Не течет великая река,
Но крепки тюремные затворы,
А за ними «каторжные норы»
И смертельная тоска.
Для кого-то веет ветер свежий,
Для кого-то нежится закат —
Мы не знаем, мы повсюду те же,
Слышим лишь ключей постылый скрежет
Да шаги тяжелые солдат.
Подымались как к обедне ранней,
По столице одичалой шли,
Там встречались, мертвых бездыханней,
Солнце ниже, и Нева туманней,
А надежда все поет вдали.
Приговор… И сразу слезы хлынут,
Ото всех уже отделена,
Словно с болью жизнь из сердца вынут,
Словно грубо навзничь опрокинут,
Но идет… Шатается… Одна.
Где теперь невольные подруги
Двух моих осатанелых лет?
Что им чудится в сибирской вьюге,
Что мерещится им в лунном круге?
Им я шлю прощальный мой привет.
Март 1940 г.
Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки,
Шли уже осужденных полки,
И короткую песню разлуки
Паровозные пели гудки,
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.
Уводили тебя на рассвете,
За тобой, как на выносе, шла,
В темной горнице плакали дети,
У божницы свеча оплыла.
На губах твоих холод иконки,
Смертный пот на челе… Не забыть!
Буду я, как стрелецкие женки,
Под кремлевскими башнями выть.
[Ноябрь] 1935 г., Москва
Тихо льется тихий Дон,
Желтый месяц входит в дом.
Входит в шапке набекрень.
Видит желтый месяц тень.
Эта женщина больна,
Эта женщина одна.
Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.
1938
Нет, это не я, это кто-то другой страдает,
Я бы так не могла, а то, что случилось,
Пусть черные сукна покроют,
И пусть унесут фонари…
Ночь.
1939
Показать бы тебе, насмешнице
И любимице всех друзей,
Царскосельской веселой грешнице,
Что случится с жизнью твоей —
Как трехсотая, с передачею,
Под Крестами будешь стоять
И своею слезой горячею
Новогодний лед прожигать.
Там тюремный тополь качается,
И ни звука — а сколько там
Неповинных жизней кончается…
1938
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой,
Кидалась в ноги палачу,
Ты сын и ужас мой.
Все перепуталось навек,
И мне не разобрать
Теперь, кто зверь, кто человек,
И долго ль казни ждать.
И только пышные цветы,
И звон кадильный, и следы
Куда-то в никуда.
И прямо мне в глаза глядит
И скорой гибелью грозит
Огромная звезда.
1939
Легкие летят недели.
Что случилось, не пойму,
Как тебе, сынок, в тюрьму
Ночи белые глядели,
Как они опять глядят
Ястребиным жарким оком,
О твоем кресте высоком
И о смерти говорят.
Весна 1939 г.
И упало каменное слово
На мою еще живую грудь.
Ничего, ведь я была готова,
Справлюсь с этим как-нибудь.У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.А не то… Горячий шелест лета
Словно праздник за моим окном.
Я давно предчувствовала этот
Светлый день и опустелый дом.
[22 июня] 1939 г., Фонтанный Дом
Ты все равно придешь — зачем же не теперь?
Я жду тебя — мне очень трудно.
Я потушила свет и отворила дверь
Тебе, такой простой и чудной.
Прими для этого какой угодно вид,
Ворвись отравленным снарядом
Иль с гирькой подкрадись, как опытный бандит,
Иль отрави тифозным чадом.
Иль сказочкой, придуманной тобой
И всем до тошноты знакомой, —
Чтоб я увидела верх шапки голубой
И бледного от страха управдома.
Мне все равно теперь. Клубится Енисей,
Звезда Полярная сияет.
И синий блеск возлюбленных очей
Последний ужас застилает.
19 августа 1939 г., Фонтанный Дом
Уже безумие крылом
Души накрыло половину,
И поит огненным вином,
И манит в черную долину.И поняла я, что ему
Должна я уступить победу,
Прислушиваясь к своему
Уже как бы чужому бреду.И не позволит ничего
Оно мне унести с собою
(Как ни упрашивай его
И как ни докучай мольбою): Ни сына страшные глаза —
Окаменелое страданье,
Ни день, когда пришла гроза,
Ни час тюремного свиданья, Ни милую прохладу рук,
Ни лип взволнованные тени,
Ни отдаленный легкий звук —
Слова последних утешений.
4 мая 1940 г., Фонтанный Дом
«Не рыдай Мене, Мати, во гробе зрящи»
Хор ангелов великий час восславил,
И небеса расплавились в огне.
Отцу сказал: «Почто Меня оставил!»
А Матери: «О, не рыдай Мене…»
1938
Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.
1940, Фонтанный Дом
Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жесткие страницы
Страдание выводит на щеках,
Как локоны из пепельных и черных
Серебряными делаются вдруг,
Улыбка вянет на губах покорных,
И в сухоньком смешке дрожит испуг.
И я молюсь не о себе одной,
А обо всех, кто там стоял со мною
И в лютый холод, и в июльский зной
Под красною, ослепшею стеною.
Опять поминальный приблизился час.
Я вижу, я слышу, я чувствую вас:
И ту, что едва до окна довели,
И ту, что родимой не топчет земли,
И ту, что, красивой тряхнув головой,
Сказала: «Сюда прихожу, как домой».
Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать.
Для них соткала я широкий покров
Из бедных, у них же подслушанных слов.
О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде,
И если зажмут мой измученный рот,
Которым кричит стомильонный народ,
Пусть так же они поминают меня
В канун моего поминального дня.
А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне,
Согласье на это даю торжество,
Но только с условьем — не ставить его
Ни около моря, где я родилась:
Последняя с морем разорвана связь,
Ни в царском саду у заветного пня,
Где тень безутешная ищет меня,
А здесь, где стояла я триста часов
И где для меня не открыли засов.
Затем, что и в смерти блаженной боюсь
Забыть громыхание черных марусь,
Забыть, как постылая хлопала дверь
И выла старуха, как раненый зверь.
И пусть с неподвижных и бронзовых век,
Как слезы, струится подтаявший снег,
И голубь тюремный пусть гулит вдали,
И тихо идут по Неве корабли.
Около 10 марта 1940 г., Фонтанный Дом
Долгие годы эта поэма из отдельных стихов существовала только в памяти нескольких доверенных лиц, которым Ахматова доверяла больше, чем себе. Только 1962 году, после того, как «Новый мир» опубликовал повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича», А.А.А. позволила друзьям ее переписывать.
О том, как это происходило, вспоминает поэтесса Наталья Горбаневская: «У нее дома — не дома, конечно, а на тех московских квартирах, где она жила в ту зиму, — переписывали десятки людей, и почти каждый из них, разумеется, продолжал распространение.
От меня одной в течение зимы — весны 1963 года (хоть у меня и не было своей машинки) разошлось не менее сотни экземпляров… По моей оценке, уже в течение 1963 года самиздатовский тираж «Реквиема» исчислялся тысячами».
