Все стихи Дмитрия Быкова
- Басня
- Виноград растёт на крутой горе.
- Всё валится у меня из рук
- Душа под счастьем спит
- Если бы кто-то меня спросил
- Жизнь выше литературы, хотя скучнее стократ…
- Жизнь – это роман с журналисткой.
- На самом деле, мне нравилась только ты
- О, как всё ликовало в первые пять минут.
- Одна песенка о первой любви
- Она любила Баха, но не нас…
- Памяти Чехова
- Счастья не будет
- У меня насчёт моего таланта иллюзий нет
- Я назову без ложного стыда
- Я не был в жизни счастлив ни минуты
- …А между тем Благая весть
Басня
Да, подлый муравей, пойду и попляшу
И больше ни о чём тебя не попрошу.
На стёклах ледяных играет мерзкий глянец.
Зима сковала пруд, а вот и снег пошёл.
Смотри, как я пляшу, последний стрекозел,
Смотри, уродина, на мой прощальный танец.
Ах, были времена! Под каждым мне листком
Был столик, вазочки, и чайник со свистком,
И радужный огонь росистого напитка.
Мне только то и впрок в обители мирской,
Что добывается не потом и тоской,
А так, из милости, задаром, от избытка.
Замёрзли все цветы, ветра сошли с ума,
Все, у кого был дом, попрятались в дома,
Повсюду муравьи соломинки таскают.
А мы, не годные к работе и борьбе,
Умеем лишь просить: «Пусти меня к себе!» –
И гордо подыхать, когда нас не пускают.
Когда-нибудь в раю, где пляшет в тишине
Весёлый рой теней, – ты подползёшь ко мне,
Худой, мозолистый, угрюмый, большеротый, –
И, с завистью следя воздушный мой прыжок,
Попросишь: «СТРЕКОЗА, ПУСТИ МЕНЯ В КРУЖОК!»
А я скажу: «Дружок! Пойди-ка поработай!»
Виноград растёт на крутой горе, непохожей на Арарат.
Над приморским городом в сентябре виноград растёт, виноград.
Кисло-сладкий вкус холодит язык – земляники и мёда смесь.
Под горой слепит золотая зыбь, и в глазах золотая резь.
Виноград растёт на горе крутой. Он опутывает стволы,
Заплетаясь усиком-запятой в буйный синтаксис мушмулы,
Оплетая колкую речь куста, он клубится, витиеват.
На разломе глинистого пласта виноград растёт, виноград.
По сыпучим склонам дома ползут, выгрызая слоистый туф,
Под крутой горой, что они грызут, пароходик идёт в Гурзуф,
А другой, навстречу, идёт в Мисхор, лёгкой музыкой голося,
А за ними – только пустой простор, обещанье всего и вся.
Перебор во всём: в синеве, в жаре, в хищной цепкости лоз-лиан,
Без какой расти на крутой горе мог бы только сухой бурьян,
В обнажённой, выжженной рыжине на обрывах окрестных гор:
Недобор любезен другим, а мне – перебор во всём, перебор.
Этих синих ягод упруга плоть. Эта цепкая жизнь крепка.
Молодая лиственная щепоть словно сложена для щипка.
Здесь кусты упрямы, стволы кривы. Обтекая столбы оград,
На склерозной глине, камнях, крови – виноград растёт, виноград!
Я глотал твой мёд, я вдыхал твой яд, я вкушал от твоих щедрот,
Твой зыбучий песок наполнял мой взгляд, виноград освежал мне рот,
Я бывал в Париже, я жил в Крыму, я гулял на твоем пиру –
И в каком-то смысле тебя пойму, если всё-таки весь умру.
Всё валится у меня из рук.
Ранний снег, ноябрь холодущий.
Жизнь заходит на новый круг, более круглый,
Небо ниже день ото дня. Житель дна, гражданин трущобы
Явно хочет, чтобы меня чёрт задрал. И впрямь хорошо бы.
Это ты, ты, ты думаешь обо мне, щуря глаз, нагоняя порчу,
Сотворяя кирпич в стене из борца, которого корчу;
Заставляешь дрожать кусты, стекло – дребезжать уныло,
А машину – гнить, и это всё ты, ты, ты,
Ты, что прежде меня хранила.
Но и я, я, я думаю о тебе, воздавая вдвое, превысив меру,
Нагоняя трещину на губе, грипп, задержку, чуму, холеру,
Отнимая веру, что есть края, где запасы тепла и защиты
Для тебя хранится. И всё это я, я, я –
Тоже, в общем, не лыком шитый.
Сыплем снегом, ревём циклоном, дудим в дуду
От Чучмекистана до Индостана,
Тратим, тратим, всё не потратим то, что в прошлом году
Было жизнью и вот чем стало.
И когда на невинных вас из промозглой тьмы
Прелью, гнилью, могилой веет, –
Не валите на осень: всё это мы, мы, мы,
Больше так никто не умеет.
Душа под счастьем спит
Душа под счастьем спит, как спит земля под снегом.
Ей снится дождь в Москве или весна в Крыму.
Пускает пузыри и предаётся негам,
Не помня ни о чём, глухая ко всему.
Душа под счастьем спит. И как под рёв метельный
Ребёнку снится сон про радужный прибой, –
Так ей легко сейчас весь этот ад бесцельный
Принять за райский сад под твердью голубой.
В закушенных губах ей видится улыбка,
Повсюду лёд и смерть – ей блазнится уют.
Гуляют сквозняки и воют в шахте лифта –
Ей кажется, что рай и ангелы поют.
Пока метался я ночами по квартире,
Пока ходил в ярме угрюмого труда,
Пока я был один – я больше знал о мире.
Несчастному видней. Я больше знал тогда.
Я больше знал о тех, что нищи и убоги.
Я больше знал о тех, кого нельзя спасти.
Я больше знал о зле – и, может быть, о Боге
Я тоже больше знал, Господь меня прости.
Теперь я всё забыл. Измученным и сирым
К лицу всезнание, любви же не к лицу.
Как снегом скрыт асфальт, так я окутан миром.
Мне в холоде его тепло, как мертвецу.
…Земля под снегом спит, как спит душа под счастьем.
Туманный диск горит негреющим огнём.
Кругом белым-бело, и мы друг другу застим
Весь свет, не стоящий того, чтоб знать о нём.
Блажен, кто всё забыл, кто ничего не строит,
Не знает, не хранит, не видит наяву.
Ни нота, ни строка, ни статуя не стоит
Того, чем я живу, – хоть я и не живу.
Когда-нибудь потом я вспомню запах ада,
Всю эту бестолочь, всю эту гнусь и взвесь, –
Когда-нибудь потом я вспомню всё, что надо.
Потом, когда проснусь. Но я проснусь не здесь.
Если бы кто-то меня спросил,
Как я чую присутствие высших сил –
Дрожь в хребте, мурашки по шее,
Слабость рук, подгибание ног, –
Я бы ответил: если страшнее,
Чем можно придумать, то это Бог.
Сюжетом не предусмотренный поворот,
Небесный тунгусский камень в твой огород,
Лёд и пламень, война и смута,
Тамерлан и Наполеон,
Приказ немедленно прыгать без парашюта
С горящего самолёта, – всё это Он.
А если среди зимы запахло весной,
Если есть парашют, а к нему ещё запасной,
В огне просматривается дорога,
Во тьме прорезывается просвет, –
Это почерк дьявола, а не Бога,
Это дьявол под маской Бога
Внушает надежду там, где надежды нет.
Но если ты входишь во тьму, а она бела,
Прыгнул, а у тебя отросли крыла, –
То Бог, или ангел, Его посредник,
С хурмой «Тамерлан» и тортом «Наполеон»:
Последний шанс последнего из последних,
Поскольку после последнего – сразу Он.
Это то, чего не учёл Иуда.
Это то, чему не учил Дада.
Чудо наступает там, где, помимо чуда,
Не спасёт никто, ничто, никогда.
А если ты в бездну шагнул и не воспарил,
Вошёл в огонь, и огонь тебя опалил,
Ринулся в чащу, а там берлога,
Шёл на медведя, а там их шесть, –
Это почерк дьявола, а не Бога,
Это дьявол под маской Бога
Отнимает надежду там, где надежда есть.
Жизнь выше литературы, хотя скучнее стократ…
Жизнь выше литературы, хотя скучнее стократ.
Все наши фиоритуры не стоят наших затрат.
Умение строить куры, искусство уличных драк –
Всё выше литературы. Я правда думаю так.
Покупка вина, картошки, авоська, рубли, безмен
Важнее спящих в обложке банальностей и подмен.
Уменье свободно плавать в пахучей густой возне
Важнее уменья плавить слова на бледном огне.
Жизнь выше любой удачи в познании ремесла,
Поскольку она богаче названия и числа.
Жизнь выше паскудной страсти её загонять в строку,
Как целое больше части, кипящей в своём соку.
Искусство – род сухофрукта, ужатый вес и объём,
Потребный только тому, кто не видел фрукта живьём.
Страдальцу, увы, не внове забвенья искать в труде,
Но что до бессмертия в слове – бессмертия нет нигде.
И ежели в нашей братье найдётся один из ста,
Который пошлёт проклятье войне пера и листа,
И выскочит вон из круга в размокнутый мир живой –
Его обниму, как друга, к плечу припав головой.
Скорее туда, товарищ, где сплавлены рай и ад
В огне весёлых пожарищ, – а я побреду назад,
Где светит тепло и нежаще убогий настольный свет –
Единственное прибежище для всех, кому жизни нет.
Жизнь – это роман с журналисткой. Стремительных встреч череда
С любимой, далёкой и близкой, родной, не твоей никогда.
Поверхностна и глуповата и быстро выходит в тираж, –
Всегда она там, где чревато. И я устремлялся туда ж.
За склонной к эффектам дешёвым, впадающей в удаль и грусть,
Питающей слабость к обновам китайского качества – пусть.
Зато мы её не подселим в убогое наше жильё.
Порой её нет по неделям. Люблю и за это её.
Не жду ни поблажек, ни выгод. Счастливей не стал, но умней.
Я понял: единственный выход – во всём соответствовать ей.
Мы знаем, ты всех нас морочишь и всем наставляешь рога.
Как знаешь. Беги куда хочешь. Не так уж ты мне дорога.
Пусть думает некий богатый с отвисшею нижней губой,
Что я неудачник рогатый, а он обладает тобой, –
Лишь я среди вечного бега порой обращал тебя вспять,
Поскольку, во-первых, коллега, а в-главных, такая же б@@@ь.
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
- Previous Entry
- Next Entry
- Recent Entries
- Archive
- Friends’ Entries
- Profile
- Memories
Вот тут я вспомнил, кстати, довольно интересную вещь насчёт того, что водка — это такой смазочный материал для русской жизни. Когда-то Оксана Акиньшина мне в интервью сказала (она ведь очень умная девочка, не просто красивая): «Секс — это вообще не самоцель в любви. Секс — это смазочный материал в любви». Вот любовь — это всегда очень трудные, очень сложные отношения; трудно притираться к другому человеку, трудно с ним жить. А секс — это такой способ сделать совместную жизнь чуть более приятной, чуть более привлекательной. Да, это, наверное, так.
Что помогло ему выстоять? Совершенно очевидно, что ему выстоять помогла любовь. Когда-то Мандельштам сказал, что «поэзия — это сознание своей правоты» (в статье «О собеседнике»). Но сознание своей правоты даёт нам любовь. И тогда, когда мы не одни, мы укреплены в этой правоте, мы можем с ней продолжать писать.
«Как по-вашему, почему человека может иррационально тянуть к другому человеку при условии, что конструктивных отношений не складывается? Это русская любовь к страданию или что?»
Мне кажется, это заблуждение. Я не верю в невзаимную любовь. Если вас тянет к человеку, значит и его тянет к вам. Если вас к нему тянет и вы не встречаете взаимности, то попробуйте найти, где ошибка. Проанализировать и найти, где ошибка. Может быть, вы недостаточно ярко спозиционировали себя, и вас не поняли.
«Вы назвали лучшим фильмом последних лет картину «Загадочная история Бенджамина Баттона». Почему вы так считаете?»
Во-первых, он, несмотря на свою некоторую велеречивость и затянутость, очень печальный, лиричный и точный фильм. Но главная точность его в том, что… Понимаете, простая, вроде выдуманная абстрактно Фицджеральдом история ложится очень точно на моё самоощущение: мне кажется, что я с годами молодею. Я в детстве очень серьёзно воспринимал мир, трагически. И в детстве большие вещи встречаются — ты знакомишься с миром впервые. А потом как-то привыкаешь, многое легче. В детстве, в юности любовная неудача — это трагедия. Тебя не любят — и как жить? А в зрелости как-то отряхнулся — и дальше пошёл. А иногда даже не отряхнулся. Поэтому «История Бенджамина Баттона» очень точная в этом смысле.
«Если вы пойдёте к психоаналитику, он скажет, что с проблемой жить не надо, а надо её исправлять. Если сам человек называет её проблемой, он не считает её даром или особенностью развития. Если у человека проблемы с общением, это значит, что он хочет раскрепоститься, иначе вопросов не было бы. Проблема таких людей в том, что они слишком много себя критикуют, и если им на жизненном пути попадаются сволочи, которые смеются над ними, то они считают, что виноваты сами. Заслужить уважение хулигана — ложная цель. А добиться уважения к себе — реальная проблема, которую одинокие люди пытаются решить, найдя себе друзей».
Знаете, это как Лев Чандр «искал себе друзей». Нельзя найти себе друзей! Друзья появляются или нет, вот и всё. А найти прицельно друга невозможно и не нужно. Как нельзя найти любовницу (или любовника), она приходит сама. Кто ищет, тот никогда не найдёт. А вот кто сам умеет жить, кто самодостаточен, к тому все потянутся и прибегут.
«Разделяете ли вы понятия «любовь» и «влюблённость» или считаете их равнозначными?»
Разделяю, конечно. И вообще, если в языке есть для этого два разных слова, то естественно, что и понятия эти не тождественны. Но я влюблённость люблю больше, честно вам скажу. Одна очень умная русская актриса, очень сильный и умный человек (не буду её называть), мне когда-то в интервью сказала: «Я всегда к состоянию любви относилась с ненавистью. Это мучительная зависимость, страшная зацикленность на другом. И я считала это всегда слабостью, недостойной себя. И мне тяжело об этом вспоминать, больно. Два раза в жизни была влюблена [любила] — и оба раза была страшно несчастна. При том, что была полная взаимность, но это меня парализовало. А влюблённость — это всегда так прекрасно!» И неслучайно у Блока сказано: «О, Влюблённость! Ты повелительней звуков военной трубы!»… «О, Влюблённость! Ты слаще любви!» — по-моему, даже так там сказано. Конечно слаще. Влюблённость — это такой вечный конфетно-букетный период.
Знаете, Костя, что я даже рискну вам сказать? Состояние влюблённости всегда было и остаётся для меня очень творческим. Когда ты влюблён, ты пишешь легко, ты как-то хорошо к себе относишься. А особенно возникает повышенное самоуважение, когда после первого раза (как правило, удачного всё-таки) возвращаешься домой вечером или ночью. Вот идёшь такой счастливый! Даже не ещё одна победа одержана, а просто ещё раз ты подтвердил, что ты кому-то нужен. А любовь приводит к совершенно другому ощущению. Грех себя цитировать, но:
И после затянувшейся беседы
Выходит в ночь, в московские сады,
С неясным ощущением победы
И ясным ощущением беды.
У некоторых женщин очень честных, когда я видел в их глазах (случалось) любовь, я видел и состояние испуга и беспомощности, потому что — вот теперь это случилось, и мы теперь связаны. И как жить? Помните, как у Толстого: «Ещё один крючок всажен в плоть, ещё одна болезненная дёргается нитка». Вот так и здесь: влюблённость — это весело и приятно, а любовь — это тяжело и страшно. Это [любовь] тоже очень хорошо, конечно, но это состояние ответственности и мучения.
«. вопрос о любви. Я согласна с вашими словами о влюблённости. Как вы восстанавливались после краха любви (если у вас такое, конечно, было)?»
Ну, у кого же такого не было? Было. Как восстанавливался? Работой. Труд — это самый сильный самогипноз. Ничего не остаётся человеку, кроме как в какой-то момент заставить себя сесть — тогда за машинку, потому что в эпохе всякого краха любви ещё были машинки. А потом, когда уже появились компьютеры, я научился не влюбляться в плохих. Но у меня были плохие иногда.
Вот тут спрашивают, как на меня подействовал роман Моэма «Бремя страстей человеческих». Я прочитал его почти сразу после армии, как раз после того, как меня не дождалась оттуда тогдашняя моя девушка… Но мы с ней потом всё равно помирились. Мы с ней, по-моему, три раза подавали заявление в загс, это был мой рекорд. Девушка довольно трезвая была, и она сама трезво считала, что она немножко похожа на Милдред. Моэм замечательно заклеймил этот тип. Что можно с таким типом сделать? Только научиться от него не зависеть. Хорошо, что этот опыт был у меня одним из первых. Я на нём сильно обжёгся и с тех пор уже женщинами-вамп никогда не увлекался. Хотя, конечно, я за многое ей благодарен, но прежде всего это благодарность именно за опыт. С тех пор уже я это гениально разоблачал во всех. Но надо сказать, что были минуты большого счастья тоже.
Я всегда в таких случаях, в минуты краха любви утешался, вероятно, только тем, что всё-таки я что-то из этого сделал, что-то я с этого стряс, какие-то стихи. Я в любом случае не в накладе. Тексты из этого были сделаны, и они от этого остались. А крах… Я очень поздно научился любить действительно хороших людей. Но научился. Перестал увлекаться вот этой мишурой всей, перестал попадаться на дешёвые примочки. Но зато перестал уж теперь точно. И теперь стоит девушке начать какие-то дурновкусные атаки или начать играть во что-то роковое — как сразу, простите, включаются фильтры.
«Один. Совсем один. И давно…»
Милый, не отчаивайтесь. Может быть, ваше одиночество — такая же иллюзия, как и моё одиночество в этой студии. Во-первых, я не один, а со мной звукооператор всегда. Но ещё при этом я не один, потому что все ваши ответные токи я чувствую. Может быть, и вы тоже не один. Может быть, на вас тоже устремлены чьи-то взгляды. Попробуйте думать так — и будете утешены. А там и люди подтянутся.
.
