И если б где-нибудь меня спросили,
Ответил бы спокойно и светло,
Что в самом лучшем уголке России,
Стоит мое заветное село.
***
СТАВРОПОЛЬЕ
Я видел Ставрополье на картинах,
в окно вагона, через дым костров…
Лежит оно в равнинах и горбинах,
лежит на стыке четырех ветров.
Здесь голубые облака гороха
и голубой полыни облака,
и за людьми на динамитный грохот,
в степную марь, торопится река.
Здесь мериносы моют ноги в росах,
метелки проса – словно бьют ключи,
и от зари расходятся прокосы,
широкие, прямые, как лучи…
Поля вплотную подступили к селам.
Из сел, в разведку выслав тополя,
сады выходят воинством веселым
и смело наступают на поля.
Ах, Ставрополье, синий край России,
ты – песня эскадронная отцов.
Меня сады, поля твои растили
под птичий грай и перезвон овсов.
Мне открывали даль твою рассветы,
а стрепеты – немятую траву…
Куда б меня не заманили ветры –
тебя от сердца я не оторву.
(1962 г.)
***
РОДИНА
С этим словом мне всегда рисуется
ясень у дощатого крыльца,
гуси косолапые на улице
и поля без края и конца.
Память сердца сберегла мне многое:
только гляну мысленно назад –
вижу, как орава босоногая
мчится в школу через Жуков сад.
Вот мальчишкам сливы переспелые
ветка, нагибаясь, подает;
вот над степью, от полыни белою,
солнце недоспавшее встает.
Дед Кузьмич с дубинкою кизиловой
гонит стадо к Михневой горе,
а в яру, заросшем девясилами,
я смотрю картинки в букваре.
Сенокос, костер, толкуют бороды,
кони щиплют сладкую траву, —
это все мне памятно и дорого,
это все я родиной зову.
С этим словом мне всегда рисуется
ясень у дощатого крыльца,
палисадник, дремлющая улица
и поля без края и конца.
(1955 г.)
***
ПОЮЩАЯ СТЕПЬ
Вы были в осенней степи или не были,
когда, журавлей провожая в полет,
равнина ли щедрая, доброе небо ли
и грустно, и радостно вслед им поет?
А это все так начинается: медленно
холодная тень заогнится вдали,
и солнце тяжелое, иссиня-медное
встает из-за дымного края земли.
Потом просыпается ветер и с нежностью
туманы разносит по мрачным ярам.
Над степью,
пронизанной солнцем и свежестью,
он дует напористо, молод и прям.
На сивых буграх, словно скрипки, неистово
выводят осенний мотив ковыли.
С высокого звука до самого низкого
печаль в поднебесье несут журавли.
Но вот сковородник серебряным голосом
лишь вступит за флейтой полыни, и вдруг –
вся древняя степь, вся – курганная, голая –
былинкой любой отзовется вокруг.
Тут звуки слоятся, дробятся, сплетаются
в какой-то языческий утренний гимн.
Мне кажется, звезды над степью слетаются,
чтоб вторить взволнованным ритмам земным.
Тут ветер каспийский в осенние месяцы
на крыльях широких – и крепок, и смел –
десятой симфонией радости мечется,
которой Бетховен создать не успел.
…Я травы певучие бережно трогаю.
Они для меня – словно воздух и хлеб.
а вы потеряли, друзья мои, многое,
ни разу не слушав поющую степь.
(1959 г.)
***
СТЕПЬ
Солончаки.
Вихры полыни сивые
Да коршунов ленивые виражи…
Скажи мне, степь,
ну что в тебе красивого,
на чём тут глазу отдохнуть,
скажи?
Быть может,
эти жилистые донники
тебя преображают по весне,
когда ветров серебряные
дольники
звучат на зеленеющей волне?
Эх, степь родная,
воля ястребиная,
Росы алмазный высверк
под лучом.
Но красота твоя неистребимая
живёт в душе,
и вёсны ни при чём.
***
НИКТО НЕ ЗНАЕТ
Никто не знает, что я ранен,-
работой боль свою глушу.
Я только с виду горожанин
и эту видимость ношу.
Я помню сто степных дорожек
и свист косы, и пот с лица,
и это все меня тревожит,
болит и ноет без конца.
Привычен к лифту в доме нашем,
хожу по скверам, площадям.
А сердцем рвусь в просторы пашен
да к ветроногим лошадям.
Не знаю, что мне жизнь подскажет,
как помирю себя с собой?
Мне в городской квартире даже
перепелиный слышен бой.
(1965 г.)
***
И ЕСЛИ Б Я ПОДУМАЛ
И если б я подумал мало-мальски,
То сам себе признался бы не раз:
Семенов ключ –
навек мой ключ Кастальский,
гора Орлова – гордый мой Парнас.
С годами состраданье и сорадость
Здесь открывались сердцу моему.
Что ж заставляло, непомерно тратясь,
стремиться вдаль за Каму? за Куму.
Ужель и вправду где-то слава-душка
ждала меня – в руке букетик роз.
Да, может быть, телушка там – полушка,
но только рубль-целковый – перевоз.
Заходит ум за разум от сомнений,
и ветер странний под руки берет.
Но всхлипнет былка средь степи осенней –
и тускнет голос утренний: вперед!
И вновь слыхать, как Малые Ягуры
да Куликовы Копани поют.
Кругом родное – ясный день иль хмурый –
в душе покой, а на земле уют…
Так и живу. Не очень ровно, может,
но ты, мой край, навек судьбой мне дан.
Я верный сын твой, я твоя надежа,
и я твой Пимен – Кашпуров Иван.
(1984 г.)
***
НАС ОБОЛЬЩАЮТ СТО ДОРОГ
Едва прорезался басок,
заметил я: наш домик – низок,
а небосвод над ним – высок,
и мимо окон – шлях, как вызов,
как искушение, что мне
судьба послала ненароком,
и я родительским порогом
стал тяготиться по весне.
Куда он вел, старинный шлях,
в какие дни, в какие дали?
На речке гуси гоготали,
урчали тракторы в полях.
Но это было и вчера,
и год назад, и два, и боле,
все те же хаты, речка, поле,
а дальше – Лысая гора.
Что за горою – я не знал.
И мысли буйно рисовали,
как луч, прямые магистрали
и синий, в мареве, вокзал.
Там – пульс, там – бег,
там жизнь была.
Здесь – прозябание сплошное.
И я с котомкой за спиною
ушел однажды из села.
Меня тепло встречал рассвет,
толпой цветы сбегали с горки.
И долго мать в печали горькой
с крыльца глядела мне вослед.
И, словно пальцы рук, легли
пути-дороги врастопырку,
и кобылицей ветер фыркал,
и нес меня на край земли.
Тогда не думал я о том,
что просто кинуть дом свой белый,
но что вернуться в этот дом –
порою жизни мало целой.
Прости, родительский порог,
не знал я, зелен, как травинка,
что обольщают сто дорог,
а возвращает лишь тропинка.
(1969 г.)
***
Я ВЕРНУСЬ
Отпечалятся трубы, привыкшие к горю,
и нетвердой походкой уйдут трубачи.
Над могилой моей холмик вырастет вскоре,
и взгрустнет в изголовье побег алычи.
В повседневных заботах утешатся дома
и начнут привыкать к слову жесткому – был.
В это время вернусь я не грохотом грома, —
песней трав, что когда-то сложил и забыл…
Я любил мою землю любовью звериной,
и она отвечала взаимностью мне;
и найдется строка, что другие отринув,
прозвенит в молодых ковылях по весне.
Прозвенит по степям предкавказским России,
что иду я лощиной, сбивая репье,
что роса холодит мои ноги босые,
как в далекое сирое детство мое…
Вон горошек цветет,
а вот – солнечный лютик,
и спокойное небо над миром над всем…
Отдохните от слез, мои близкие люди, —
я вернусь к вам,
вернусь не на срок – насовсем.
(1997 г.)
