* * *
Полумесяц сияет таинственный,
Воздух вешний ничем не тревожим…
Нам расстаться пора, друг единственный,
Но расстаться не можем… не можем…
Ветер нежный шевелит украдкою
Ароматной листвою березы…
Сердце чует, с тревогою сладкою:
Близки летние, жаркие грозы.
(Эйно Лейно, перевод Куприна)
НА КЛАДБИЩЕ
Не сомкнет своих усталых глаз
Ночь июньская, на землю опускаясь.
А цветы кладбища в этот час
Чутко дремлют, в думу погружаясь.
Счастье, счастье… Все, чем жизнь полна,
Все звучит здесь позабытой сказкой.
Нежная склонилась тишина
Надо мню с материнской лаской.
Чую я внимательной душой,
Как проходит мимо чрез кладбище
Та, что и меня возьмет с собой
В вечное спокойное жилище.
(Вейкко Коскенниеми, перевод Куприна)
1885-1962
Вернуться к списку >>>
ПРЕДСКАЗАНИЕ НОСТРАДАМА НА 2000 ГОД
Свидетель Генриха Четвертого рожденья,
Великий Нострадам, ученый астролог,
Однажды предсказал: "Большие превращенья
В двухтысячном году покажет людям рок.
В Париже в этот год близ Луврского чертога
Раздастся жалкий стон средь радостных людей:
"Французы добрые, подайте ради Бога
Подайте правнуку французских королей".
Так у толпы, к его страданьям равнодушной,
Попросит милости больной, без башмаков,
Изгнанник с юности, худой и золотушный,
Отрепанный старик — потеха школяров.
И скажет гражданин: "Эй, человек с сумою!
Ведь нищих всех изгнал закон страны моей!"
"Простите, господин! Мой род умрет со мною,
Подайте что-нибудь потомку королей!"
"Ты что толкуешь там о королевском сане?"
"Да! — гордо скажет он, скрывая в сердце страх. —
На царство прадед мой венчался в Ватикане,
С короной на челе, со скипетром в руках.
Он продал их потом, платя толпе безбожной
Газетных крикунов, шпионов и вралей.
Взгляните — вот мой жезл. То посох мой дорожный.
Подайте что-нибудь потомку королей!
Скончался мой отец в долгах, в тюрьме холодной.
К труду я не привык… И, нищих жизнь влача,
Изведать мне пришлось, что чувствует голодный
И как безжалостна десница богача.
Я вновь пришел в твои прекрасные владенья,
О ты, моих отцов изгнавшая земля!
Из сострадания к безмерности паденья
Подайте что-нибудь потомку короля!"
И скажет гражданин: "Иди, бедняк, за мною,
Жилища моего переступи порог.
Мы больше королей не чтим своей враждою, —
Остатки их родов лежат у наших ног.
Покуда наш сенат в торжественном собранье
Решение судьбы произнесет твоей,
Я, внук цареубийц, не откажу в даянье
Тебе, последнему потомку королей!"
И дальше говорит великий предсказатель:
"Республика решит назначить королю
Сто луидоров в год. Потом, как избиратель,
В парламент он войдет от города Saint-Cloud.
В двухтысячном году, в эпоху процветанья
Науки и труда, узнают средь людей
О том, как Франция свершила подаянье
Последнему потомку королей!"
(Пьер-Жан Беранже, перевод Куприна )
1780-1857
Вернуться к списку >>>
LIBER CIAPHAS (Благородный Кайафа)
Et musit eum Annas ligatum ad Caiaphas pontifecum.
Uh. XVIII, 24
(Анна послал Его связанного к первосвященнику Каиафе (от Иоанна, XVIII, 24) (лат.))
Увы!
О, Романья свободная!
Твоя кровь благородная,
Кровь царей и богов,
Стала пища доходная
Для ханжей и попов.
Львица, чада вскормившая
На обильных грудях,
Ныне жалкая, нищая,
Ты поверглась во прах.
И в кровавых слезах,
Мессе внемлешь, затихшая!
Вернуться к списку >>>
Смотрите, осел, чуть живой, изнуренный,
Избитый, хромой, еле движет ногами,
Свой груз непомерный влачит полусонно,
Пыль знойную жадно хватая ноздрями.
Над острой спиною, трудом искривленной,
Жужжат овода и роятся роями
На жалкий ослиный хребет изъязвленный,
И жалят нечистую кожу с костями!
Последние силы… Толчок напряженный…
И с дрожью предсмертной, с тупыми глазами,
Он грудою пал на песок раскаленный.
Зеваки на падаль сбежались толпами.
Погонщик-убийца, ничуть не смущенный,
Смеется и молвит: "Пойдет на салями!"
И я, как осел, изнурен до упада,
Как скот подъяремный, дрожу от страданья,
Влачу я свой груз чрез ущелья и грады
По кучам, обрывам, теряя сознанье.
Горят мои язвы, мучительней ада,
И мысли о прошлом их жалят с жужжаньем.
Душе и уму утешенья не надо,
В истерзанном сердце нет больше желанья.
Ко мне не вернутся с беспечной отрадой
Любовь, и веселье, и радость дыханья.
Я пал, я судьбою добит без пощады.
Друзья, наступила минута прощанья!
Друзья, я ловлю ваши нежные взгляды.
Да, фарс мой ужасный пришел к окончанью!
(Лоренцо Стекетти, перевод Куприна)
1854-1916
Вернуться к списку >>>
Каллы, холст, масло, сухая кисть.
*
А.И.Куприн: Стрелы ревности – стрелы огненные. В 1153 году за аналогичное купринскому прикосновение к библейскому тексту в Бургундии был сожжён Бернар Клервоский. Сейчас, к счастью, за попытки переосмыслить "Песнь Песней" не казнят. Да и Куприн практически уже ничем не рисковал. В книге "Суламифь" мы встречаемся не то с легендой, не то с исторической поэмой о любви Соломона и Суламифи, дщери Надавля, прекрасной, как завесы Соломона, как шатры Кидарские.
Жанр книги — гимн женской красоте и молодости. Это — страстная, вечная песнь о любви под немилосердно палящим солнцем на фоне пустынь, гор и холмов с виноградниками. А кажущаяся бессюжетность первоисточника мастерски преобразована Александром Куприным в семь дней ненасытной любви в царском дворце.
Наступила "седьмая ночь великой любви Соломона. Странно тихи и глубоко нежны были в эту ночь ласки царя и Суламифи. Точно какая-то задумчивая печаль, осторожная стыдливость, отдалённое предчувствие окутывали лёгкой тенью их слова, поцелуи и объятья". Образы царя и смуглой девушки из виноградника, погибшей от ревности царицы Астис, одни из самых запоминающихся в мировой любовной литературе. Впрочем, как и другие образы пылких и юных, зрелых и разлученных пар возлюбленных — они у нас на слуху.
Читая "Суламифь", поражаешься не столько изысканности и мастерству автора, сколько точности и достоверности в изображении восточного колорита. И даже описания обстановки, домашней утвари и дворцовой роскоши читаются без малейшей скуки и с интересом — на одном дыхании.
А богатейший, цветистый и образный язык "Песни Песней", который бережно сохранён и лишь чуть-чуть стилизован в "Суламифи"? От страницы к странице читатель погружается в потрясающий мир утончённой любви, отдаёт себя во власть телесного и тонкого, страстного и радостного купринского таланта.
Да. В этой замечательной библейской истории действительно всё заслоняется любовью, которая сильнее смерти. И потрясающий финал-цитата Куприна: "Положи меня, как печать, на сердце своём, как перстень, на руке твоей, потому что крепка, как смерть, любовь и жестока, как ад, ревность; стрелы её — стрелы огненные".
*
А.И.Куприн: И потому эта улица, или, верней, эта Яма…
Для нас, студентов и старшеклассников, после «Милого друга» Мопассана куприновская «Яма» уже не была культурным шоком, но родители по инерции ещё долгие годы продолжали прятать эту повесть от наших молодых и пытливых глаз. И это притом, что повесть посвящается юношеству и матерям.
По-моему, жанр «Ямы» — это нечто среднее между социальной драмой и крепкой публицистикой. Хорошо известно, что проституцию Александр Иванович Куприн рассматривал как вопиющее проявление социальной несправедливости. Он считал, что в ночных притонах действуют обычные законы мещанских отношений, царят «деловые, дневные, коммерческие расчёты», грубо говоря, процветает сермяжный бизнес. Но Куприн показал всё это с такой страстью и художественной силой, что «Яма» стала одной из самых скандальных, жареных книг о социальных, моральных и психологических тупиках современности.
Сюжет достаточно прост: расцвет и крах «клоаки свободной любви» — киевской Ямской слободы, Ямы и, в частности, двухрублёвого заведения Анны Марковны Шайбес. Сразу же нужно отметить растянутость отдельных эпизодов повести, их рыхловатость (при общей мускулистости текста) и, как мне показалось, разностильность 1, 2, и 3-ей частей повести. А местами текст был похож на газетные сообщения о торговле женщинами, о «метастазах сети агентов», которые поставляли девиц в кафешантаны, публичные дома и частным лицам-любителям.
К персонажам повести, к их способности выживать не благодаря, но вопреки и держаться за любую соломинку проникаешься невольным сочувствием. Вот, например, Женя. Девица трезва умом, насмешлива, практична и цинично зла. Она – высокая, худая брюнетка с прекрасными карими, горящими глазами, маленьким гордым ртом, усиками и со смуглым, нездоровым румянцем на щеках.
Тамара же – тихая, уютная, хорошенькая рыжеватая девушка с оттенком волос, который бывает у лисы зимою на хребте. Она умеет бегло говорить по-французски и по-немецки. В ней есть какая-то внутренняя сдержанная сила. Это — истинный султан дома терпимости, всеобщая гроза и герой. Тамара «глядела твёрдым, гневным непереносимо-презрительным взглядом и медленно, медленно подымала снизу и, наконец, подняла в уровень с лицом экономки маленький, блестящий белым металлом предмет». Что ж, аргументированно.
Диалоги в повести выразительны, сдержанны и, в основном, кратки. Но в разговорах проституток о садизме гостей эмоции хлещут через край. Обстановка, быт дома терпимости описаны с бухгалтерской точностью, а нравы – с потрясающей, шокирующей откровенностью. Вот всего несколько фраз, обрывков женькиных мыслей: Коля, теперь от тебя пахнет мёдом и молоком; и вот сейчас заражу, как и всех других; а ты никогда не боялся заразиться? Правая рука, правая нога умирают, живёт не человек, получеловек-полутруп; шучу? Иди сюда! Что это? Теперь одевайся и благодари Бога.
И то, как откровенно Куприн обнажает «бездну зла» просто поражает и даже шокирует. По-моему, протест автора «Ямы» против насилия и рабства отчасти созвучен и перекликается с социальным пафосом «Хижины дяди Тома». Хотя, понятно, там — другой континент, совершенно иная среда. И всё же, всё же. Повторюсь: как читатель, я восхищаюсь мастерством Куприна-художника, восхищает также его смелость в хлёстком и правдивом обнажении «зловещего маятника зла».
И совершенно некстати почему-то вспоминаются слова кинематографического Чапаева, обращённые к Петьке и Анке-пулемётчице: «у вас в будущем такая жизня начнётся – помирать не захочется». Да уж.
*
А.И.Куприн: Да святится имя Твоё!
Автор скандально нашумевшей в своё время "Ямы" в книге "Гранатовый браслет" изящно и трепетно показал столь высокую, вежливую, но трагически-безответную любовь, что читающая публика была просто поражена, тронута и буквально зачарована на десятилетия. Произведение стало ещё более популярным после выхода одноимённого кинофильма и передачи "Театр у микрофона"(Геннадий Бортников), которые по уровню таланта вполне соответствовали классической прозе Александра Куприна.
Жанр "Гранатового браслета" — истории большой, но без взаимности, любви людей разного социального статуса — романтическая драма. Сюжет безукоризненно точно и просто ведёт нас к развязке, намёк на которую есть в тексте письма скромного телеграфиста Пе Пе Же, склонного к фетишизму, к княгине Вере Шеиной. "Кланяюсь мебели, на которой Вы сидите, паркету, по которому Вы ходите, деревьям, которые Вы мимоходом трогаете. Ваш до смерти и после смерти покорный слуга". Современная перекличка: готов целовать песок, по которому ты ходила.
Персонажи выписаны Александром Куприным точно и живо с разной степенью психологической достоверности и глубины. Особенно трогает описание внешности Желткова и его манеры держаться. Очень бледный, с нежным девичьим лицом, с голубыми глазами и упрямым детским подбородком с ямочкой посредине. Его дрожащие руки забегали, теребя пуговицы, щипля светлые рыжеватые усы, трогая без нужды лицо.
Диалоги драматургически блестящи, именно поэтому "Гранатовый браслет" получил столь замечательное кинематографическое воплощение.
Каждый план окружающей обстановки богат точными, ёмкими деталями: у графа в изысканном доме — на тенистых дорожках парка — при съезде гостей — на террасе — в комнате Желткова — заплёванная лестница пахла мышами, кошками, керосином и стиркой. Да?
Читая, наслаждался безукоризненным русским языком высочайшей пробы.
По-видимому, с "Гранатовым браслетом" может с большой долей условности сравниться только одна такая же тонкая история любви — "Виктория" Кнута Гамсуна.
Что можно сказать, прочитав очередную, царапающую сердце, замечательную купринскую книгу? Да святится имя Твоё!
Чарующая простота текста и тема глубокого, поглощающего чувства
складывается для меня в некую мировую Вечную Песнь Любви.
*
Пресвятая Богородице, отжени от мене, смиренного и окаянного
раба твоего, уныние, забвение, неразумие, нерадение, и вся скверная,
лукавая и хульная помышления от окаянного сердца моего.
Да святится и славится
пречестное имя Твое
во веки веков.
Прочитала. Очарована поэтикой Вашей прозы, Игорь.
И музыкой. И удивительно, что в таком поэтико-музыкальном тексте глубочайший смысл заложен.
И "Песнь песней" здесь и Куприн и Гамсун.
И всё так по полочкам, с чувством, с толком.
Затянуло меня Вашим текстом,Игорь, в тину-паутину и вылезать не хочется оттуда.
Безумно понравилось эссе.
Лена!
на безумие не рассчитывал,
скорее на благоразумие
и утешение в нашей суетной, железобетонной
с уходящими на Радугу мамонтами.
.
с Уважением
к прилежной читательнице,
Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и законодательства Российской Федерации. Данные пользователей обрабатываются на основании Политики обработки персональных данных. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Проза.ру – порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021. Портал работает под эгидой Российского союза писателей. 18+
Иван Бунин, Александр Куприн, Антон Чехов
© ЗАО «Олма Медиа Групп», состав, издание и оформление, 2013
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ( www.litres.ru)
«Какой простор!» Репин И. Е.
Как часто мы слышим и произносим слово «любовь»… На протяжении многих веков поэты, писатели, философы и самые обычные люди пытались найти определение этому чувству, описать его. Но до сих пор так никто и не смог ответить на вопрос: что такое любовь? Наверное потому, что это чувство многогранно и противоречиво: оно может возвысить, но может и низвергнуть на самое дно, может подарить крылья, а может лишить желания жить, может заставить совершить прекрасные безрассудные поступки и толкнуть человека на подлость и предательство.
В Библии говорится: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится». Не каждый может разглядеть ее в каждодневной суете и далеко не каждый найдет в себе силы на такую любовь, которая дарит не только радость, но и причиняет боль, а иногда иубивает, ведь многие великие истории любви в литературе трагичны.
В нашу книгу включены прозаические произведения ярчайших представителей Серебряного века отечественной литературы – И. Бунина, А. Куприна и А. Чехова, посвятивших свои лучшие творения этому чувству – мучительной первой любви; любви внезапной, поражающей, как молния; любви, что становится смыслом всей жизни и дарует величайшее счастье, а иногда делается настоящим наваждением и мукой.
Наш выбор не случайно пал на этих трех великих писателей. Тема взаимоотношений между мужчиной и женщиной занимает в их творчестве едва ли не самое главное место. Перед вами пронзительные истории любви, написанные непревзойденным языком классики и нашедшие свое выражение в короткой литературной форме – форме рассказа.
В произведениях Ивана Бунина любовь всегда трагична, она одухотворяется в своей краткости и обреченности и, достигнув пика, заканчивается разлукой, а зачастую и смертью одного из главных героев, как в «Митиной любви» и «Солнечном ударе». Любовь рассматривалась писателем как возносящая «в бесконечную высь ценность человеческой личности», дарующая равно «нежное целомудренное благоухание» и «трепет опьянения» чистой страстью.
«Гранатовый браслет» – шедевр Александра Куприна – одно из самых томительных и печальных произведений о любви, любви самоотверженной, всепрощающей и необычайной. Сюжет рассказа «Леночка», напротив, узнаваем и поэтому так близок многим. Герои, влюбленные друг в друга в юности, случайно встречаются много лет спустя и понимают, что их чистая и искренняя юношеская любовь, возможно, была самым главным, самым настоящим и прекрасным, что случилось в их жизни.
Истории, рассказанные Антоном Чеховым, так же окрашены тоской по настоящему и несбывшемуся чувству. Писатель считал, что «любовь – это или остаток чего-то вырождающегося, бывшего когда-то громадным, или же это часть того, что в будущем разовьется в нечто громадное, в настоящем же оно не удовлетворяет, дает гораздо меньше, чем ждешь». Любовь в его знаменитом рассказе «Дама с собачкой» имеет привкус горечи от невозможности двух любящих людей обрести счастье. Герои, встретив настоящую любовь уже в зрелом возрасте, понимают, как пуста и бессмысленна их жизнь, и досадуют на жестокость судьбы, которая сыграла с ними злую шутку: подарила любовь слишком поздно, когда у каждого есть уже семья, груз безрадостной личной жизни, тщетности надежд на лучшее.
А в рассказе «Ариадна» любовь – это способ манипулирования одного человека другим. Героиня, красивая, но такая холодная, ведет с влюбленным в нее мужчиной жестокую игру, то отталкивая, то даря ему надежду, превращая его в несчастную марионетку.
Насладитесь лучшими историями любви, вышедшими из-под пера русских классиков, они посвящены прекрасному и неоднозначному чувству, без которого наша жизнь лишена всякого смысла!
Москворецкий мост (фрагмент). Коровин. К. А.
В Москве последний счастливый день Мити был девятого марта. Так, по крайней мере, казалось ему.
Они с Катей шли в двенадцатом часу утра вверх по Тверскому бульвару. Зима внезапно уступила весне, на солнце было почти жарко. Как будто правда прилетели жаворонки и принесли с собой тепло, радость. Все было мокро, все таяло, с домов капали капели, дворники скалывали лед с тротуаров, сбрасывали липкий снег с крыш, всюду было многолюдно, оживленно. Высокие облака расходились тонким белым дымом, сливаясь с влажно-синеющим небом. Вдали с благостной задумчивостью высился Пушкин, сиял Страстной монастырь. Но лучше всего было то, что Катя, в этот день особенно хорошенькая, вся дышала простосердечием и близостью, часто с детской доверчивостью брала Митю под руку и снизу заглядывала в лицо ему, счастливому даже как будто чуть-чуть высокомерно, шагавшему так широко, что она едва поспевала за ним.
Возле Пушкина она неожиданно сказала:
– Как ты смешно, с какой-то милой мальчишеской неловкостью растягиваешь свой большой рот, когда смеешься. Не обижайся, за эту-то улыбку я и люблю тебя. Да вот еще за твои византийские глаза…
Стараясь не улыбаться, пересиливая и тайное довольство и легкую обиду, Митя дружелюбно ответил, глядя на памятник, теперь уже высоко поднявшийся перед ними:
– Что до мальчишества, то в этом отношении мы, кажется, недалеко ушли друг от друга. А на византийца я похож так же, как ты на китайскую императрицу. Вы все просто помешались на этих Византиях, Возрождениях… Не понимаю я твоей матери!
– Что ж, ты бы на ее месте меня в терем запер? – спросила Катя.
– Не в терем, а просто на порог не пускал бы всю эту якобы артистическую богему, всех этих будущих знаменитостей из студий и консерваторий, из театральных школ, – ответил Митя, продолжая стараться быть спокойным и дружелюбно небрежным. – Ты же сама мне говорила, что Буковецкий уже звал тебя ужинать в Стрельну, а Егоров предлагал лепить голую, в виде какой-то умирающей морской волны, и, конечно, страшно польщена такой честью.
– Я все равно даже ради тебя не откажусь от искусства, – сказала Катя. – Может быть, я и гадкая, как ты часто говоришь, – сказала она, хотя Митя никогда не говорил ей этого, – может, я испорченная, но бери меня такую, какая я есть. И не будем ссориться, перестань ты меня ревновать хоть нынче, в такой чудный день! Как ты не понимаешь, что ты для меня все-таки лучше всех, единственный? – негромко и настойчиво спросила она, уже с деланной обольстительностью заглядывая ему в глаза, и задумчиво, медлительно продекламировала:
Это последнее, эти стихи уже совсем больно задели Митю. Вообще, многое даже и в этот день было неприятно и больно. Неприятна была шутка насчет мальчишеской неловкости: подобные шутки он слышал от Кати уже не в первый раз, и они были не случайны, – Катя нередко проявляла себя то в том, то в другом более взрослой, чем он, нередко (и невольно, то есть вполне естественно) выказывала свое превосходство над ним, и он с болью воспринимал это как признак ее какой-то тайной порочной опытности. Неприятно было «все-таки» («ты все-таки для меня лучше всех») и то, что это было сказано почему-то внезапно пониженным голосом, особенно же неприятны были стихи, их манерное чтение. Однако даже стихи и это чтение, то есть то самое, что больше всего напоминало Мите среду, отнимавшую у него Катю, остро возбуждавшую его ненависть и ревность, он перенес сравнительно легко в этот счастливый день девятого марта, его последний счастливый день в Москве, как часто казалось ему потом.
