Каждый выбирает по себе
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку —
Каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает для себя
Слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
Каждый выбирает для себя.
Каждый выбирает по себе.
Щит и латы, посох и заплаты,
Меру окончательной расплаты
Каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает для себя…
И мы тоже выбираем — как умеем.
… показать весь текст …
— Что происходит на свете?— А просто зима.
— Просто зима, полагаете вы?— Полагаю.
Я ведь и сам, как умею, следы пролагаю
в ваши уснувшие ранней порою дома.
— Что же за всем этим будет?— А будет январь.
— Будет январь, вы считаете?— Да, я считаю.
Я ведь давно эту белую книгу читаю,
этот, с картинками вьюги, старинный букварь.
— Чем же все это окончится?— Будет апрель.
— Будет апрель, вы уверены?— Да, я уверен.
Я уже слышал, и слух этот мною проверен,
будто бы в роще сегодня звенела свирель.
… показать весь текст …
Содержание
Сто друзей
Ста рублей не копил — не умел.
Ста друзей все равно не имел.
Ишь чего захотел — сто друзей!
Сто друзей — это ж целый музей!
Сто, как Библия, мудрых томов.
Сто умов.
Сто высотных домов.
Сто морей.
Сто дремучих лесов.
Ста вселенных заманчивых зов:
скажешь слово одно —
и оно
повторится на сто голосов.
Ах, друзья,
… показать весь текст …
Собирались наскоро,
обнимались ласково,
пели, балагурили,
пили и курили.
День прошёл — как не было.
Не поговорили.
Виделись, не виделись,
ни за что обиделись,
помирились, встретились,
шуму натворили.
Год прошёл — как не было.
Не поговорили.
… показать весь текст …
«Кто-то так уже писал. »
К сведению помешанных на поиске перефразов
— Кто-то так уже писал.
Для чего ж ты пишешь, если
кто-то где-то, там ли, здесь ли,
точно так уже писал!
Кто-то так уже любил.
Так зачем тебе все это,
если кто-то уже где-то
так же в точности любил!
— Не желаю, не хочу
повторять и повторяться.
Как иголка
затеряться
… показать весь текст …
Горящими листьями пахнет в саду,
прощайте, я больше сюда не приду.
Дымится бумага, чернеют листы.
Сжигаю мосты.
Чернеют листы, тяжелеет рука.
Бикфордовым шнуром дымится строка.
Последние листья, деревья пусты.
Сжигаю мосты.
Прощайте, прощальный свершаю обряд.
Осенние листья, как порох, горят.
И капли на стеклах, как слезы, чисты.
Сжигаю мосты.
… показать весь текст …
Всё проходит в этом мире, снег сменяется дождём,
всё проходит, всё проходит, мы пришли, и мы уйдём.
Всё приходит и уходит в никуда из ничего.
Всё проходит, но бесследно не проходит ничего,
потому что в этой драме, будь ты шут или король,
дважды роли не играют, только раз играют роль.
Вот приходит замысел рисунка.
Поединок сердца и рассудка.
Иногда рассудок побеждает:
он довольно трезво рассуждает,
здравые высказывает мысли —
ну, и побеждает в этом смысле…
Сердце бьется, сердце не сдается,
ибо сердце сердцем остается.
Пусть оно почаще побеждает!
Это как-то больше убеждает.
Музыка, свет неближний,
дождь, на воде круги.
Музыка, третий лишний,
что же ты, ну, беги!
Выдохлась? Притомилась?
Хочешь не хочешь — пой?
Музыка, сделай милость,
очередь за тобой.
С каждою перебежкой —
дождь, на воде круги.
Музыка, ну, не мешкай,
музыка, ну, беги!
… показать весь текст …
Еще не осень — так, едва-едва.
Ни опыта еще, ни мастерства.
Она еще разучивает гаммы.
Не вставлены еще вторые рамы,
и тополя бульвара за окном
еще монументальны, как скульптура.
Еще упруга их мускулатура,
но день-другой —
и все пойдет на спад,
проявится осенняя натура,
и, предваряя близкий листопад,
листва зашелестит, как партитура,
и дождь забарабанит невпопад
по клавишам,
… показать весь текст …
22 января 1922 года родился Юрий Левитанский — русский, советский поэт, прошедший ту Войну от начала и до самого конца, и уже на этом основании имевший полное право писать и о Жизни, и о Смерти. Каждый выбирает для себя, а свой выбор Юрий Давидович сделал еще в 1941, едва не с первого дня добровольцем уйдя на фронт. А потом постоянным рефреном, чтобы ни происходило, в его стихах звучало — следует жить! Жить, между делом шить сарафаны и легкие платья из ситца и так далее.
Я, побывавший там, где вы не бывали,
я, повидавший то, чего вы не видали,
я, уже т, а м стоявший одной ногою,
я говорю вам — жизнь все равно прекрасна.
Да, говорю я, жизнь все равно прекрасна,
даже когда трудна и когда опасна,
даже когда несносна, почти ужасна —
жизнь, говорю я, жизнь все равно прекрасна.
Вот оглянусь назад — далека дорога.
Вот погляжу вперед — впереди немного.
Что же там позади? Города и страны.
Женщины были — Жанны, Марии, Анны.
… показать весь текст …
Я люблю эти дни, когда замысел весь уже ясен и тема угадана,
а потом все быстрей и быстрей, подчиняясь ключу, —
как в «Прощальной симфонии» — ближе к финалу — ты помнишь, у Гайдна -музыкант, доиграв свою партию, гасит свечуи уходит — в лесу все просторней теперь — музыканты уходят —
партитура листвы обгорает строка за строкой —
гаснут свечи в оркестре одна за другой — музыканты уходят -скоро-скоро все свечи в оркестре погаснут одна за другой -тихо гаснут березы в осеннем лесу, догорают рябины,
и…
… показать весь текст …
Давно ли покупали календарь,
а вот уже почти перелистали,
и вот уже на прежнем пьедестале
себе воздвигли новый календарь
и он стоит, как новый государь,
чей норов до поры еще неведом,
и подданным пока не угадать,
дарует ли он мир и благодать,
а, может быть, проявится не в этом.
Ах, государь мой, новый календарь,
три с половиной сотни, чуть поболе,
страниц надежды, радости и боли,
спрессованная стопочка листов,
билетов именных и пропусков
… показать весь текст …
Что-то случилось, нас все покидают.
Старые дружбы, как листья опали.
…Что-то тарелки давно не летают.
Снежные люди куда-то пропали.
А ведь летали над нами, летали.
А ведь кружили по снегу, кружили.
Добрые феи над нами витали.
Добрые ангелы с нами дружили.
Добрые ангелы, что ж вас не видно?
Добрые феи, мне вас не хватает!
Все-таки это ужасно обидно —
знать, что никто над тобой не летает.
… показать весь текст …
Зачем послал тебя Господь
и в качестве кого?
Ведь ты не кровь моя, не плоть
и, более того,
ты даже не из этих лет —
ты из другого дня.
Зачем послал тебя Господь
испытывать меня
и сделал так, чтоб я и ты-
как выдох и как вдох —
сошлись у края, у черты,
на стыке двух эпох,
на том незримом рубеже,
как бы вневременном,
… показать весь текст …
Не изменить цветам, что здесь цветут
И ревновать к попутным поездам,
Но что за мука оставаться тут,
Когда ты должен находиться там.
Ну что тебе сияние тех планет?
Зачем тебя опять влечет туда?
Но что за мука… Отвернуться — нет,
Когда ты должен задохнуться — да.
Но двух страстей опасна эта смесь,
И эта спесь тебе не по летам,
Но что за мука оставаться здесь,
Когда ты должен — там, и только там…
… показать весь текст …
Листья мокли под окном,
намокали…
— Дело к осени идет! —
намекали.
Протрубили журавли,
пролетели,
Прокричали про снега,
про метели.
Эти голые поля,
эти дали
тоже мненье журавлей
подтверждали.
… показать весь текст …
Утро — вечер, утро — вечер, день и ночь.
Стрелки, цифры, циферблаты — сутки прочь.
Гири, маятники, цепи, медный гуд.
Все торопятся куда-то, все бегут.
На ходу махнуть рукою, крикнуть «будь!»,
Съесть сосиску на ходу и снова в путь.
Сдать багаж, и в самолет, и в облака.
— Как там наши? — как там ваши? — ну, пока!
Гири, цепи, шестеренки, медный звон.
Телеграмма — вместо писем — телефон,
… показать весь текст …
Координаты времени условны.
Привычно говорим — задолго до.
До нас. До наших дней. До нашей эры.
До Рима. До Пилата. До Голгофы.
До Ноя. До ковчега. До потопа.
История — вся сплошь — задолго до.
Живущие меж прошлым и грядущим,
все тщимся заглянуть как можно дальше.
За нами — тьма, и перед нами — тьма.
Так и живем меж тою тьмой и этой,
на крохотном пространстве между ними —
живем, как в ожидании Годо.
И как ни жаль, о друг мой, но похоже,
что мы с тобой живем на свете тоже
… показать весь текст …
Время, бесстрашный художник,
словно на белых страницах,
что-то все пишет и пишет
на человеческих лицах.
Грифелем водит по коже.
Перышком тоненьким — тоже.
Острой иглою гравера.
Точной рукою гримера…
Таинство света и тени.
Стрелы, круги и квадраты.
Ранние наши потери.
Поздние наши утраты.
… показать весь текст …
22 –го июня 1941 года Юрий Левитанский добровольцем уходит на фронт. От рядового до лейтенанта проходит его военная карьера. Он становится фронтовым корреспондентом, начав печататься в 1943 году во фронтовых газетах. Войну он закончил в Чехословакии, и летом 1945 года был переброшен в Японию, где опять участвовал в боевых действиях. Только в 1947 году его демобилизовали.
Опоздало письмо.Опоздало.
Ты его не получишь,не вскроешь и мне не напишешь.
Одеяло откинул.К стене повернулся устало.
И упала рука.И не видишь.Не слышишь.Не дышишь.
Вот и кончено все.С той поры ты не стар и не молод,
и не будет ни весен,ни лет,ни дождя,ни восхода.
Остается навеки один нескончаемый холод —
продолженье далекой зимы сорок первого года.
Смерть летала над нами,витала, почта ощутима.
Были вьюгою белой оплаканы мы и отпеты.
Но война,только пулей отметив,тебя пощадила,
чтоб убить через несколько лет после нашей победы.
Вот еще один холмик под этим большим небосклоном.
Обелиски, фанерные звездочки — нет им предела.
Эта снежная полночь стоит на земле
Пантеоном, где без края могилы погибших за правое дело.
Колоннадой тяжелой застыли вдали водопады.
Млечный Путь перекинут над ними, как вечная арка.
И рядами гранитных ступеней уходят Карпаты под торжественный купол,
где звезды мерцают неярко.
Сколько в мире холмов!Как надгробные надписи скупы.
Это скорбные вехипути моего поколенья.
Я иду между ними.До крови закушены губы.
Я на миг у могилы твоей становлюсь на колени.
И теряю тебя. Бесполезны слова утешенья.
Что мне делать с печалью!Мое поколенье на марше.
Но годам не подвластен железный закон притяженья
к неостывшей земле, где зарыты ровесники наши.
НО ЧТО С ТОГО ЧТО Я ТАМ БЫЛ..
Ну что с того, что я там был.Я был давно. Я все забыл.
Не помню дней. Не помню дат.Ни тех форсированных рек.
(Я неопознанный солдат.Я рядовой. Я имярек.
Я меткой пули недолет.Я лед кровавый в январе.
Я прочно впаян в этот лед —я в нем, как мушка в янтаре.)
Но что с того, что я там был.Я все избыл. Я все забыл.
Не помню дат. Не помню дней.Названий вспомнить не могу.
(Я топот загнанных коней.Я хриплый окрик на бегу.
Я миг непрожитого дня.Я бой на дальнем рубеже.
Я пламя Вечного огняи пламя гильзы в блиндаже.)
Но что с того, что я там был,в том грозном быть или не быть.
Я это все почти забыл.Я это все хочу забыть.
Я не участвую в войне —она участвует во мне.
И отблеск Вечного огнядрожит на скулах у меня.
(Уже меня не исключить из этих лет, из той войны.
Уже меня не излечить от той зимы, от тех снегов.
И с той землей, и с той зимой уже меня не разлучить,
до тех снегов, где вам уже моих следов не различить.)
Снегом времени нас заносит — все больше белеем.
Многих и вовсе в этом снегу погребли.
Один за другим приближаемся к своим юбилеям,
белые, словно парусные корабли.
И не трубы, не марши, не речи, не почести пышные.
И не флаги расцвечиванья, не фейерверки вслед.
Пятидесяти орудий залпы неслышные.
Пятидесяти невидимых молний свет.
И три, навсегда растянувшиеся, минуты молчанья.
И вечным прощеньем пахнущая трава.
. Море Терпенья. Берег Забвенья. Бухта Отчаянья.
Последней Надежды туманные острова.
И снова подводные рифы и скалы опасные.
И снова к глазам подступает белая мгла.
Ну, что ж, наше дело такое — плывите, парусные!
Может, еще и вправду земля кругла.
И снова нас треплет качка осатанелая.
И оста и веста попеременна прыть.
. В белом снегу, как в белом тумане, флотилия белая.
Неведомо, сколько кому остается плыть.
Белые хлопья вьются над нами, чайки летают.
След за кормою, тоненькая полоса.
В белом снегу, как в белом тумане, медленно тают
попутного ветра не ждущие паруса.
В ожидании дел невиданных из чужой страны
в сапогах, под Берлином выданных, я пришел с войны.
Огляделся.Над белым бережком бегут облака.
Горожанки проносят бережно куски молока.
И скользят, на глаза на самые натянув платок.
И скрежещут полозья санные, и звенит ледок.
Очень белое все и светлое — ах, как снег слепит!
Начинаю житье оседлое — позабытый быт.
Пыль очищена,грязь соскоблена -и конец войне.
Ничего у меня не скоплено, все мое — на мне.
Я себя в этом мире пробую, я вхожу в права —
то с ведерком стою над прорубью,то колю дрова.
Растолку картофель отваренный — и обед готов.
Скудно карточки отоварены хлебом тех годов.
Но шинелка на мне починена, нигде ни пятна.
Ребятишки глядят почтительно на мои ордена.
И пока я гремлю,орудуя кочергой в печи, все им чудится:
бьют орудия,трубят трубачи.
Но снежинок ночных кружение,заоконный свет —
словно полное отрешение от прошедших лет.
Ходят ходики полусонные, и стоят у стены
сапоги мои, привезенные из чужой страны.
КАК Я СПАЛ НА ВОЙНЕ.
Как я спал на войне,в трескотне и в полночной возне,на войне,
посреди ее грозных и шумных владений!
Чуть приваливался к сосне -и проваливался.
Во сне никаких не видал сновидений.
Впрочем, нет, я видал.Я, конечно, забыл -я видал.
Я бросался в траву между пушками и тягачами,
засыпал,и во сне я летал над землею,
витал над усталой землей фронтовыми ночами.
Это было легко:взмах рукой,и другой,и уже я лечу(взмах рукой!)
над лугами некошеными,над болотной кугой(взмах рукой!),
над речною дугой тихо-тихо скриплю сапогами солдатскими кожаными.
Это было легко.Вышина мне была не страшна.
Взмах рукой, и другой -и уже в вышине этой таешь.
А наутро мой сон растолковывал мне старшина.
— Молодой,- говорил,-ты растешь,- говорил,- оттого и летаешь.
Сны сменяются снами,изменяются с нами.
В белом кресле с откинутой спинкой,в мягком кресле с чехлом
я дремлю в самолете, смущаемый взрослыми снами
об устойчивой, прочной земле с ежевикой, дождем и щеглом.
С каждым годом сильнее влечет все устойчиво прочное.
Так зачем у костра-дымокура,у лесного огня, не забытое мною,
но как бы забытое, прошлое голосами другимиопять окликает меня?
Загорелые парни в ковбойках и в кепках, упрямо заломленных,
да с глазами, в которых лесные костры горят,
спят на влажной траве и на жестких матрацах соломенных,
как убитые спят и во сне над землею парят.
Как летают они!Залетают за облако,тают.
Это очень легко -вышина им ничуть не страшна.
Ты был прав, старшина:молодые растут, оттого и летают.
Лишь теперь мне понятна вся горечь тех слов, старшина!
Что ж я в споры вступаю? Я парням табаку отсыпаю.
Торопливо ломаю сушняк, у лесного огня хлопочу.
А потом я бросаюсь в травуи в траве молодой засыпаю.
Взмах рукой, и другой!Поднимаюсь опять и лечу.
И убивали, и ранили пули, что были в нас посланы.
Были мы в юности ранними, стали от этого поздними.
Вот и живу теперь — поздний.Лист раскрывается — поздний.
Свет разгорается — поздний.Снег осыпается — поздний.
Снег меня будит ночами.Войны снятся мне ночами.
Как я их скину со счета?Две у меня за плечами.
Были ранения ранние.Было призвание раннее.
Трудно давалось прозрение.Поздно приходит признание.
Я все нежней и осознаннейэто люблю поколение.
Жестокое это каление.Светлое это горение.
Сколько по свету кружилиВплоть до победы — служили.
После победы — служили.Лучших стихов не сложили.
Вот и живу теперь — поздний.Лист раскрывается — поздний.
Свет разгорается — поздний.Снег осыпается — поздний.
Лист мой по ветру не вьется -крепкий, уже не сорвется.
Свет мой спокойно струится -ветра уже не боится.
Снег мой растет, нарастает -поздний, уже не растает.
ЧТО Я ЗНАЮ ПРО СТОРОНЫ СВЕТА?
Что я знаю про стороны света?
Вот опять, с наступлением дня,недоступные стороны света,как леса, обступают меня.
Нет, не те недоступные земли,где дожди не такие, как тут,где живут носороги и зебры
и тюльпаны зимою цветут,где лежат на волнах кашалоты,где на ветках сидят какаду.
Я сегодня иные широты и долготы имею в виду.
Вот в распахнутой раме рассвета открываются стороны света.
Сколько их?Их никто не считал.
Открывается Детство,и Старость.
И высокие горы Усталость.И Любви голубая дорога.
И глухие низины Порока.
И в тумане багровом Война -есть такая еще сторона с небесами багрового цвета.
Мы закроем вас,темные стороны света!
Сколько есть неоткрытых сторон!
Все они обступают меня,проступают во мне,
как узоры на зимнем окне,очень медленно тают,
и вновь открываютсяв раме рассвета неоткрытые стороны света.
