Вы думали, что я не знала,
Как вы мне чужды,
Когда, склоняясь, подбирала
Обломки дружбы.
Когда глядела не с упреком,
А только с грустью,
Вы думали- я рвусь к истокам,
А я-то- к устью.
Разлукой больше не стращала.
Не обольщалась.
Вы думали, что я прощала,
А я прощалась.
Любви моей ты боялся зря —
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
И если ты уходил к другой,
Иль просто был неизвестно где,
Мне было довольно того, что твой
Плащ висел на гвозде.
Когда же, наш мимолетный гость,
Ты умчался, новой судьбы ища,
Мне было довольно того, что гвоздь
Остался после плаща.
… показать весь текст …
Я мечтала о морях и кораллах.
Я поесть хотела суп черепаший.
Я шагнула на корабль,
A кораблик оказался из газеты вчерашней.
То одна зима идет, то другая.
За окошком все метель завывает.
Только в клетках говорят попугаи,
а в лесу они язык забывают.
У подножья стали горы — громады.
Я к подножию щекой припадаю.
Но не выросла еще та ромашка,
на которой я себе погадаю.
… показать весь текст …
Мы только женщины — и так сказать «увы»
А почему «увы»? Пора задеть причины.
«Вино и женщины» — так говорите, вы,
Но мы не говорим: «Конфеты и мужчины»
Мы отличаем вас от груши, от халвы,
Мы как-то чувствуем, что люди — не ветчины,
Хотя, послушать вас, лишь тем и отличимы,
Что сроду на плечах не носим головы.
«Вино и женщины»? — Последуем отсель.
О женщина, возьми поваренную книжку,
Скажи: «Люблю тебя, как ягодный кисель,
Как рыбью голову! Как заячью лодыжку!»
… показать весь текст …
Мне кажется порой, что умерли стихии —
Такие, как Земля, Огонь, Вода и Воздух.
А заменили их… какие-то другие —
Из приготовленных на беззаконных звёздах;
Что до сих пор трава, наш друг многовековый,
Напрасной зеленью сияла перед нами;
Что кто-то изобрёл закон природы новый,
Повелевающий расти ей — вверх корнями!
Что в джунгли отпустил шарманщик обезьянку,
Но джунглей больше нет; их царственное платье
… показать весь текст …
Каждую ночь
Горя не зная
Всходит луна
Как заводная
Видно на ней
Кто-то бывает
То зажигает ее
То задувает.
Не прогореть
Ей помогает
То задувает
То зажигает
Ой вы приливы и отливы
… показать весь текст …
Содержание
Осень. Тишина в поселке дачном.
Осень. Тишина в поселке дачном,
И пустынно-звонко на земле.
Паутинка в воздухе прозрачном
Холодна, как трещина в стекле.
Сквозь песочно-розовые сосны
Сизовеет крыша с петушком;
В легкой, дымке бархатное солнце —
Словно персик, тронутый пушком.
На закате, пышном, но не резком,
Облака чего-то ждут, застыв;
За руки держась, исходят блеском
Два последних, самых золотых;
… показать весь текст …
Я истинного, иссиня-седого
Не испытала моря. Не пришлось.
Мне только самый край его подола
Концами пальцев тронуть довелось.
Но с маяком холодновато-грустным
Я как прямой преемственник морей
Беседую. Да, да, я говорю с ним
От имени спасенных кораблей!
Спасибо, друг, что бурными ночами
Стоишь один, с испариной на лбу,
И, как локтями, крепкими лучами
Растаскиваешь темень, как толпу.
За то, что в час, когда приносит море
К твоим ногам случайные дары —
… показать весь текст …
« И что ни день , нас требует к ноге
не то элита , а не то малина ,
не то разговорившаяся глина ,
не то иная вещь на букву « г».
Сорваться эффектнее, чем устоять,
Разбить романтичнее, чем уберечь,
Отречься приятнее, чем настоять,
А самая легкая вещь — умереть.
Совершенство
Боюсь совершенства, боюсь мастерства,
Своей же вершины боюсь безотчетно;
Там снег, там уже замерзают слова
И снова в долины сошли бы охотно.
Гнетет меня ровный томительный свет
Того поэтического Арарата,
Откуда и кверху пути уже нет
И вниз уже больше не будет возврата.
Но мне, в утешенье, сказали вчера,
Что нет на земле совершенства. И что же?
Мне надо бы радостно крикнуть: «Ура!»,
А я сокрушенно подумала: «Боже!»
Есть железная логика — рельсы, есть надёжная истина — шпалы.
7 октября-день рождения (85 лет) прекрасной советской поэтессы Новеллы Матвеевой
…Когда потеряют значенье слова и предметы,
На землю , для их обновленья , приходят поэты,
Их тоска над разгадкою скверных , проклятых вопросов —
Это каторжный труд суеверных старинных матросов,
Спасающих старую шхуну Земли.
Галчонок
Потеряла галчиха галчонка —
Колченожку, плюгашку, чернушку.
А подкинули галке скворчонка —
Прямоножку, милашку, пеструшку.
Стала плакать она и рыдати,
Стала грудью к земле припадати,
И слетелись на крик ее птицы,
И расселись по краю криницы.
— Что ты, глупая, плачешь, рыдаешь,
Что рыдаешь, к земле припадаешь?
Уж твоё ли дитя не резвушка,
Прямоножка, милашка, пеструшка?
… показать весь текст …
Сквозь туман заблуждений, сквозь дебри сомнений
Пробирается вдаль человеческий гений:
Зажигает фонарь на вершине маячной,
По тростинке проходит над пропастью мрачной,
В тяжких недрах земли обливается потом,
На серебряных крышах стоит звездочетом,
Над морями на тихом летит монгольфьере,
Разбивается насмерть на личном примере.
Он на землю приходит то пылким Икаром,
То бесстрашным и добрым Алленом Бомбаром, —
Личным другом Надежды, врагом Заблужденья,
Чья рука равносильна руке провиденья, —
… показать весь текст …
Всё сказано на свете.
Всё сказано на свете:
Несказанного нет.
Но вечно людям светит
Несказанного свет.
Торговец чучелами птиц
Сегодня мне приснился:
Трухой, как трубку табаком,
Он дятла набивал.
Желтела иволга в тени,
Орёл в углу пылился,
И не дразнился попугай,
И соловей молчал.
… показать весь текст …
Поэзия должна быть глуповата…
« Поэзия должна быть глуповата», —
Сказал поэт, умнейший на Руси.
Что значит: обладай умом Сократа,
Но поучений не произноси.
Не отражай критических атак,
Предупреждай возможность плагиата…
Поэзия должна быть глуповата,
Но сам поэт — не должен быть дурак.
Прошел, прошел, осыпался Новый год:
Все куклы с елки попадали вниз лицом…
Блестящий шарик, как перезрелый плод,
Свалился с ветки — смирился с таким концом.
Морозной ночью, стыдливо крадясь как вор,
Уносишь елку — бросаешь на задний двор,
Но завтра снова — за шкафом и там, в углу, —
Найдешь от елки еще не одну иглу.
И долго будешь от игол свой дом полоть,
А иглы будут с укором тебя колоть —
Так тихо-тихо, как, долгую мысль тая,
Свою же руку порою кольнет швея.
«Поэзия должна быть глуповата,"
Но сам поэт — не должен быть дурак.
Все сказано на свете:
Несказанного нет.
Но вечно людям светит
Несказанного свет.
***
Родилась поэтесса в Царском Селе — alma mater великого Пушкина. Об этом Матвеева вспоминала: «Сама Судьба позволяет мне то, чего люди бы не позволили: повторить за великим поэтом:
…нам целый мир чужбина,
Отечество нам Царское Село».
Поэтесса утверждала, что место, где обитал гений, благотворно действует на людей и, конечно же, на нее саму и ее творчество. Матвеева старалась избегать всего «бесформенно-го и неопределенного». Ее стих — незатейлив и прост, но так близок и понятен всем. В 50-х годах Матвеева работала в детском доме в Московской области. Поэтесса сама часто вспоминала о своем детстве: «Как сейчас помню, меня в детской спальне оставляли на ночь одну. И тогда мне в голову начинали приходить вопросы, по-видимому, философской важности. Например, была ли я давно? Была ли я… много, много, много раньше? И где находится это «раньше». »
В 1962 г. она заочно окончила Высшие ЛТР курсы при ЛТР институте им. А.М. Горького. Известный критик Лев Аннинский так охарактеризовал поэтессу и ее манеру исполнять песни: «Откуда же это околдовывающее нас обаяние… это завораживающее нас пение — тоненькая колыбельная?…»
Перу Новеллы Матвеевой принадлежит более 30 книг стихотворений, прозы и переводов. Многие свои песни она сама исполняла под гитару. Ее творчество было адресовано и взрослым, и детям. Московские детские музыкальные театры поставили несколько спек-таклей по ее пьесам. Первый сборник ее стихов был издан в 1961 г., когда Матвеевой бы-ло 27 лет. В этом же году ее приняли в Союз писателей СССР. В 2002 году поэтесса стала лауреатом Гос. премии РФ в области литературы и искусства.
Среди ее предков были музыканты и крестьяне, поэты и моряки, скрипичный мастер и даже корабельный фельдшер.
Она придумала слово "шестидесятники" в своей статье, опубликованной альманахе "Поэ-зия" примерно во второй половине 80-х и с того времени всех живших и действовавших в 60-естали называть — "шестидесятники".
Мелодии первых песен сочинила еще в детстве, в конце войны.
Первой ее публикацией в 1957 г. стала пародия на песенку "Пять минут" из кинофильма "Карнавальная ночь". Вскоре последовали публикации стихов в газете "Советская Чукот-ка" (1958) и журнале "Енисей". С 1959 г. ее стихи стали регулярно печататься в централь-ных газетах и журналах.
Литератор, поэт. С 1961 года Член СП СССР.
Первая пластинка Новеллы Матвеевой появилась в 1966 году. Это была первая в Совет-ском Союзе пластинка с авторскими песнями. Там была и "Девушка из харчевни", песня, вышедшая далеко за пределы поющей интеллигенции, та самая, " о гвоздике".
Песни пишет в основном на свои стихи, с 1972 г. — также на стихи Ивана Семеновича Киуру (1934-1992), ее мужа.
Ее перу принадлежит более 30 книг стихов, прозы и переводов. Среди них: "Лирика" (1961), "Кораблик" (1963), "Душа вещей" (1966), "Солнечный зайчик" (1966), "Ласточкина школа" (1973), "Река" (1978), "Закон песен" (1983), "Страна прибоя" (1983), "Кроличья деревня" (1984), "Избранное" (1986), "Хвала работе" (1987), "Нерасторжимый круг" (1991), "Мелодия для гитары" (1998), "Кассета снов" (1998), "Сонеты" (1998), "Караван" (2000), "Жасмин" (2001).
Как автор-исполнитель Н. Матвеева записала пластинки: "Песни" (Мелодия, 1967), "Сти-хи и песни" (Мелодия, 1966), "Дорога — мой дом" (Мелодия, 1982), "Музыка света" (в соавторстве с И. Киуру, Мелодия, 1984), "Баллады" (в соавторстве с И. Киуру, Мелодия, 1985), "Мой вороненок" (в соавторстве с И. Киуру, Мелодия, 1986), "Рыжая девочка" (в соавторстве с И. Киуру, Мелодия, 1986) и компакт-диски "Какой большой ветер" (ASP, 1997), "Девушка из харчевни" (ASP, 1997), "Новелла Матвеева" (Moroz Records, 1999), "Лучшие песни" (Московские окна, 2000), "Отчаянная Мэри", "Трактир "Четвереньки".
Наиболее известными и популярными песнями Новеллы Матвеевой стали: "Песня погон-щика мула" ("Ах, как долго, долго едем. "), "Ветер" ("Какой большой ветер. "), "Водо-сточные трубы" ("Дождь, дождь вечерний. "), "Девушка из харчевни" ("Любви моей ты боялся зря. "), "Окраина" ("Летняя ночь была. "), "Капитаны без усов" ("Вот передо мною море голубое. "), "Страна Дельфиния" ("Набегают волны синие. "), "Фокусник" ("Ах ты, фокусник. "), "Цыганка" ("Развеселые цыгане по Молдавии гуляли. "), "Шарманщик" ("На землю падал снег. ") и др.
***
Я МЕЧТАЛА О МОРЯХ И КОРАЛЛАХ
Я мечтала о морях и кораллах.
Я поесть хотела суп черепаший.
Я шагнула на корабль,а кораблик
оказался из газеты вчерашней.
То одна зима идет, то другая.
За окошком все метель завывает.
Только в клетках говорят попугаи,
а в лесу они язык забывают.
У подножья стали горы — громады.
Я к подножию щекой припадаю.
Но не выросла еще та ромашка,
на которой я себе погадаю.
А весною я в разлуки не верю,
И капели не боюсь моросящей.
А весной линяют разные звери.
Не линяет только солнечный зайчик.
***
Вы думали, что я не знала,
Как вы мне чужды,
Когда, склоняясь, подбирала
Обломки дружбы.
Когда глядела не с упреком,
А только с грустью,
Вы думали — я рвусь к истокам,
А я-то — к устью.
Разлукой больше не стращала.
Не обольщалась.
Вы думали, что я прощала,
А я — прощалась.
***
Я ЛЕПЛЮ ИЗ ПЛАСТИЛИНА
Я леплю из пластилина,
Пластилин нежней, чем глина.
Я леплю из пластилина
Кукол, клоунов, собак.
Если кукла выйдет плохо —
Назову ее «Дурёха»,
Если клоун выйдет плохо —
Назову его «Дурак».
Подошли ко мне два брата,
Подошли и говорят:
«Разве кукла виновата?
Разве клоун виноват?
Ты их любишь маловато,
Ты их лепишь плоховато,
Ты сама в том виновата,
И никто не виноват.»
Я леплю из пластилина,
А сама вздыхаю тяжко.
Я леплю из пластилина,
Приговаривая так:
Если кукла выйдет плохо —
Назову ее «Бедняжка»,
Если клоун выйдет плохо —
Назову его «Бедняк».
***
ПЛАТОК ВЫШИВАЯ ЦВЕТНОЙ
Платок вышивая цветной, не старый, не новый,
Я знаю, для встречи со мной вы нынче готовы.
Свои же намерения означу словами,
На сивом на мерине я приеду за вами.
Ох, вот ведь какая судьба,
ах, удивительно злая судьба,
ох, вот ведь какая судьба, ах,
поразительно злая судьба.
А впрочем, извольте понять, дорога ужасна,
Едва ли я стану гонять конягу напрасно.
К тому же, мой конь семенит, идет как по буквам,
И скорости чтобы сменить, я пеший приду к вам.
Ох, вот ведь какая судьба,
ах, удивительно злая судьба,
ох, вот ведь какая судьба, ах,
исключительно злая судьба.
А впрочем, ботинки надеть нельзя без расходу,
В них можно стоять и сидеть в любую погоду.
Но портить подошвы ходьбой не так по душе мне,
Я лучше приду к вам босой, — так будет дешевле.
Ох, вот ведь какая судьба,
ах, удивительно злая судьба,
ох, вот ведь какая судьба, ах,
сокрушительно злая судьба.
А впрочем, не стану скрывать, болят мои пятки,
К тому же дорога, видать, опять не в порядке.
Не скоро до вас добреду, устану же скоро.
Я лучше совсем не приду, прощайте, сеньора!
Ох, вот ведь какая судьба,
ах, удивительно злая судьба,
ох, вот ведь какая . ах,
непростительно злая судьба.
***
ДЕВУШКА ИЗ ХАРЧЕВНИ
Любви моей ты боялся зря —
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
И если ты уходил к другой,
Иль просто был неизвестно где,
Мне было довольно того, что твой
Плащ висел на гвозде.
Когда же, наш мимолетный гость,
Ты умчался, новой судьбы ища,
Мне было довольно того, что гвоздь
Остался после плаща.
Ля-ля-ля, ля-ля-ля…
Теченье дней, шелестенье лет,
Туман, ветер и дождь.
А в доме события — страшнее нет:
Из стенки вынули гвоздь.
Туман, и ветер, и шум дождя,
Теченье дней, шелестенье лет,
Мне было довольно, что от гвоздя
Остался маленький след.
Когда же и след от гвоздя исчез
Под кистью старого маляра,
Мне было довольно того, что след
Гвоздя был виден вчера.
Ля-ля-ля, ля-ля-ля…
Любви моей ты боялся зря.
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
И в теплом ветре ловить опять
То скрипок плач, то литавров медь…
А что я с этого буду иметь,
Того тебе не понять.
Ля-ля-ля, ля-ля-ля…
***
НАБРЕЛА НА ПРАВИЛЬНУЮ СТРОЧКУ
Набрела на правильную строчку
(Как бывало иногда)
Но дала ей — в записи — отсрочку
И — опять забыла! Не беда:
Может статься, в странах неоткрытых
Всё равно найдется место ей
Где-то там — среди людей забытых,
Дел забытых и забытых дней.
***
ОНА УМЕЕТ ПРЕВРАЩАТЬСЯ
Смотри! Полосатая кошка
На тумбе сидит, как матрёшка!
Но спрыгнет – и ходит, как щука,
Рассердится – прямо гадюка!
Свернётся – покажется шапкой,
Растянется – выглядит тряпкой…
Похожа на всех понемножку.
А изредка – даже… на кошку!
Вероятно, труднее всего
Превратиться в себя самого.
К чему изобретать национальный гений?
Ведь Пушкин есть у нас: в нем сбылся русский дух.
Но образ родины он вывел не из двух
Нужд или принципов и не из трех суждений;
Не из пяти берез, одетых в майский пух,
И не из тысячи гремучих заверений;
Весь мир – весь белый свет! – в кольцо его творений
Вместился целиком. И высказался вслух.
…Избушка и… Вольтер, казак и… нереида.
Лишь легкой створкой здесь разделены для вида;
Кого-чего тут нет. Свирель из тростника
И вьюг полнощных рев; средневековый патер;
Золотокудрый Феб, коллежский регистратор,
Экспромт из Бомарше и – песня ямщика!
Не в том, какого колорита
Ваш тон; не в том, какой вам цвет
Милей — оракулом зарыто
Ручательство, что вы — поэт.
Вниманье к тем, чья жизнь забыта,
Чья суть забита, чей расцвет
Растоптан злостно — вот предмет
Заботы истинной пиита.
Поэзия есть область боли
Не за богатых и здоровых,
А за беднейших, за больных.
А там — едино: голубой ли
Иль рыжий; вольный иль в оковах;
Классический иль новый стих.
***
ДВУХЭТАЖНАЯ ЖИЗНЬ ЖИРАФЫ
Жирафы взбрыкивают вбок.
Ногами вскидывают яро.
Но шея их длиннее ног
И сверху не слыхать удара
Им собственных копыт своих.
И улетающие морды
Полны вниманья к дымам города
На горизонтах голубых.
Их несуразный взгляд прикован
И к трубам, пурпурно-морковным,
И к вышкам, близящим грозу.
А взбрыки, плеч толчки пятнистых,
Их стычки (где-то там, внизу!)
Не стоят их раздумий чистых.
***
С глубокой раной века Возрождения
Лежит на яркой площади, в веках,
Меркуцио — двуногое Сомнение
В остроконечных странных башмаках.
Весной времён, меж солнц ума и гения,
Он вдруг увидел (сам не зная как)
Вселенную, лишенную строения;
Бермудский свищ; неподнадзорный мрак
Всех наших Чёрных дыр… В садах цветущих
Он декаданса гусениц грядущих
Расслышал шорох (через триста лет
Возникнуть должный!)… Проклял эти знаки,
Паясничая, выбежал на свет,
Вмешался в спор — и пал в нелепой драке.
Как прекрасны старые корабли!
Будто жарким днем, в холодке квартир,
Кружевницы гентские их плели,
А точили резчик и ювелир.
Грациозно выгнуто их крыло.
И настолько тонкий на них чекан,
Будто их готовили под стекло.
А послали все-таки — в ураган.
(Лишь обломки их под «секло» легли…)
Хороши старинные корабли!
Были души: чистые, как хрусталь,
Тоньше кружев, угольев горячей;
Их обидеть жаль, покоробить жаль,—
А ушли они — в перестук мечей,
Словно к мысу Горн — корабли…
Да уж как не так! Перестук мечей
Сладкой музыкой был бы для их ушей!
Но ушла их жизнь… в толчею толчей,
На съеденье крыс, на расхват мышей,
На подметку туфель для мелкой тли…
Потому от них на лице земли
И следа следов не нашли…
Опустелые, как безлистый сад,
Бригантины спят:
Им равны теперь ураган и бриз,—
Паруса, как тени, скользнули вниз,
Такелаж провис…
Уж теперь и в прошлое не спешат:
Сколько могли — ушли.
…Но опять над вами сердца дрожат!
Но опять заботы на вас лежат!
И опять вам жребии подлежат,
О старинные корабли!
Памяти С.Я. Маршака
Я зайчик солнечный,
снующий
По занавескам в тишине
Живой,
По-заячьи жующий
Цветы обоев на стене.
На грядке стрельчатого лука,
Который ночью ждал зарю,
Из полумрака, полузвука
Рождаюсь я и говорю:
Я зайчик солнечный, дразнящий!
И если кинусь я бежать,
Напрасно зайчик настоящий
Меня старается догнать!
По золотистым кольцам дыма,
По крышам, рощам, парусам
Бегу, привязанный незримо
Лучом восхода к небесам.
И замедляюсь только к ночи,
Когда туманится восток,
Когда становится короче
Луча ослабший поводок.
И тени — чёрные собаки —
Всё чаще дышат за спиной,
Всё удлиняются во мраке,
Всё шибче гонятся за мной.
И должен я остановиться,
И умереть в конце пути,
Чтобы наутро вновь родиться
И нараспев произнести:
Я зайчик солнечный, дрожащий,
Но не от страха я дрожу,
А потому, что я — спешащий:
Всегда навстречу вам спешу!
Я и в самом ружейном дуле
Могу отплясывать, скользя!
Я сесть могу на кончик пули,
Но застрелить меня — нельзя!
И если зимними ветрами
Тебя невзгоды обдадут,
Я появлюсь в оконной раме:
Я зайчик солнечный!
Я тут!
. При мысли о душах несложных,
Разгадывать кои не надо:
К раскрытию коих подходят
Ключи от амбара и склада, —
Всегда ли резонно — не знаю,
Но Брейгеля я вспоминаю.
При мысли о лицах недвижных,
В тугом напряженье покоя
(На задней стене мыловарни
Всегда выраженье такое!
На брусьях, на дубе стропильном. );
При мысли о каменно-мыльном,
О твердо-подошвенном взоре
Асфальтовых глаз Примитива;
О пальце картофельно-белом
На кнопке вселенского взрыва;
О судьбах, скользящих по краю, —
Я Брейгеля вспоминаю.
При мысли о логике нищей,
О разуме задремавшем,
О стоптанном ухе, приникшем
К железным чудовищным маршам, —
О Брейгеле я вспоминаю! —
О Питере Брейгеле-старшем.
. Прозренья его беспощадны,
Сужденья его непреложны.
Его дураки безупречны,
Его богомольны — безбожны,
Его отношения с вечной
Бессмертной Гармонией — сложны.
Его плясуны к небосводу
Пудовую ногу бросают,
Как камень из катапульты.
Старухи его потрясают
Лица выражением тыльным
На пиршестве жизни обильном.
P.S. Питер Брейгель-старший, известный также как «Мужицкий» — выдающийся южно-нидерландский живописец и график, самый известный и значительный из носивших эту фамилию художников. Мастер пейзажа и жанровых сцен. Отец художников Питера Брейгеля Младшего (Адского) и Яна Брейгеля Старшего (Райского).
К чему изобретать национальный гений?
Ведь Пушкин есть у нас: в нем сбылся русский дух.
Но образ родины он вывел не из двух
Нужд или принципов и не из трех суждений;
Не из пяти берез, одетых в майский пух,
И не из тысячи гремучих заверений;
Весь мир – весь белый свет! – в кольцо его творений
Вместился целиком. И высказался вслух.
…Избушка и… Вольтер, казак и… нереида.
Лишь легкой створкой здесь разделены для вида;
Кого-чего тут нет. Свирель из тростника
И вьюг полнощных рев; средневековый патер;
Золотокудрый Феб, коллежский регистратор,
Экспромт из Бомарше и – песня ямщика!
Кисть художника везде находит тропы.
И, к соблазну полисменов постовых,
Неизвестные художники Европы
Пишут красками на хмурых мостовых.
Под подошвами шагающей эпохи
Спят картины, улыбаясь и грустя.
Но и те, что хороши, и те, что плохи,
Пропадают после первого дождя.
Понапрасну горемыки живописцы
Прислоняются к подножьям фонарей
Близ отелей, где всегда живут туристы —
Посетители картинных галерей;
Равнодушно, как платил бы за квартиру,
За хороший иль плохой водопровод,
Кто-то платит живописцу за картину
Либо просто подаянье подает.
Может, кто-то улыбнется ей от сердца?
Может, кто-то пожелает ей пути?
Может, крикнет: «Эй, художник! Что расселся?
Убери свою картинку! Дай пройти!»
Но, как молнии пронзительную вспышку,
Не сложить её ни вдоль, ни поперек,
Не поднять её с земли, не взять под мышку,—
Так покорно распростертую у ног!
И ничьи её ручищи не схватили,
Хоть ножищи по её лицу прошли.
Много раз за ту картину заплатили,
Но купить ее ни разу не смогли.
Вы думали, что я не знала,
Как вы мне чужды,
Когда, склоняясь, подбирала
Обломки дружбы.
Когда глядела не с упреком,
А только с грустью,
Вы думали — я рвусь к истокам,
А я-то — к устью.
Разлукой больше не стращала.
Не обольщалась.
Вы думали, что я прощала,
А я — прощалась.
Люблю дома, где вещи — не имущество,
Где вещи легче лодок на причале.
И не люблю вещей без преимущества
Волшебного общения с вещами.
Нет, не в тебе, очаг, твое могущество:
Хоть весь дровами, точно рот словами,
Набейся — я и тут не обожгусь ещё,
Не будь огонь посредником меж нами.
Мне скажут: брось мечты, рисуй действительность;
Пиши как есть: сапог, подкову, грушу.
Но есть и у действительности видимость,
А я ищу под видимостью душу.
И повторяю всюду и везде:
Не в соли соль. Гвоздь тоже не в гвозде.
Открытое письмо анониму
Я к вам пишу.
А как вас звать?
Никак!
Чего же боле!!
Меня презреньем наказать
Никак
Не в вашей воле.
От самой древней древности
На то и аноним,
Что, стало быть, в презренности
Никем не заменим.
Стрелять в затылок не хитро.
И стоит ли труда
Иметь бумагу и перо
И не иметь стыда?!
Ты рвёшься правду мне открыть?
Но как! Путём неправды?!
Открой лицо — и, может быть,
Хоть в этом будешь прав ты.
Смотри! Двенадцать тысяч слов.
Но подпись: «Аноним» —
И все двенадцать тысяч слов
Зачёркнуты одним.
Ты рвёшься в бой!
О чём же речь,
Коль сильно разобрало!
Но прежде чем подымешь меч,
Изволь поднять забрало.
А то ведь я-то — вот она.
А ты неуловим.
Нет! Не по правилам война!
Откройся, аноним!
Но что за дерзкая мечта —
Увидеть анонима!
Неуязвима пустота.
Ничтожество незримо.
И даже видя подлеца,
Чья подлость не секрет,
Мы видим маску.
А лица —
Увы! — под маской нет!
Любви моей ты боялся зря —
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
И если ты уходил к другой,
Иль просто был неизвестно где,
Мне было довольно того, что твой
Плащ висел на гвозде.
Когда же, наш мимолётный гость,
Ты умчался, новой судьбы ища,
Мне было довольно того, что гвоздь
Остался после плаща.
Теченье дней, шелестенье лет,
Туман, ветер и дождь.
А в доме события — страшнее нет:
Из стенки вынули гвоздь.
Туман, и ветер, и шум дождя,
Теченье дней, шелестенье лет,
Мне было довольно, что от гвоздя
Остался маленький след.
Когда же и след от гвоздя исчез
Под кистью старого маляра,
Мне было довольно того, что след
Гвоздя был виден вчера.
Любви моей ты боялся зря.
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
И в тёплом ветре ловить опять
То скрипок плач, то литавров медь.
А что я с этого буду иметь,
Того тебе не понять.
Совершенство
Боюсь совершенства, боюсь мастерства,
Своей же вершины боюсь безотчётно;
Там снег, там уже замерзают слова
И снова в долины сошли бы охотно.
Гнетёт меня ровный томительный свет
Того поэтического Арарата,
Откуда и кверху пути уже нет,
И вниз уже больше не будет возврата.
Но мне, в утешенье, сказали вчера,
Что нет на земле совершенства. И что же?
Мне надо бы радостно крикнуть: «Ура!»,
А я сокрушённо подумала: «Боже!»
Король пепла
Два лагеря в различии глубоком,
Два разных мира, мы в одном равны:
Мы все под бомбой ходим, как под Богом,
Все.
Вплоть до поджигателей войны.
Как лошадей ковбой техасский гонит,
Вооруженье с присвистом гоня,
Вы мните, сэр, что вас война не тронет?
Не опрокинет вашего коня?
Ну, хорошо!
Допустим для примера,
Что нежит вас улыбка револьвера,
Взаимность бомбы, добродушье мин,
Что взрыв не враг вам,
Ибо вам же — сын.
Допустим, поджигатель несгораем, —
Твердь треснула от жара, но не он.
И вот картина:
Мир необитаем,
А в центре мира — вы —
Увы! —
Громадного масштаба Робинзон.
О, с оговоркой!
Паруса не ждёте
И Пятницы для вас потерян след
(Что, впрочем, применимо и к субботе,
И к воскресенью; нет ни дней, ни лет, —
Смешались времена, как пел поэт).
Что станете вы делать в мире этом?
Чем торговать-то?
Че-ем?
Небытиём?
Бессмертьем?
Пеплом?
Но каким предметом
Мы тот же пепел с вами соберём?
Опять допустим:
Вы свершили чудо —
Нашли совочек.
Подцепив товар,
Несёте.
Но зачем? Куда? Откуда?
Кто это купит?
Чем заплатит вам?
Все рынки, сэр,
Все ярмарки, базары,
Торговцы,
Покупатели,
Товары,
Банк,
Биржа –
Всё
У вас в одной руке, —
В одном совке.
Так что же вам еще?!
Монархи жирной нефти,
Цари угля —
Всё призрак,
Всё мираж.
Торгуйте же!
Не бойтесь конкуренции!
Весь уголь — ваш,
Весь дым, весь пепел — ваш!
Ищу гармонию во всём: вдали и под рукой,
Но прочно-симметричное устройство —
По имени Гармония — таит в себе покой,
Внушающий — опять же — беспокойство.
И я впадаю в крайности. А крайность — людоед;
Избыток солнца есть пожар пустыни.
Бегу от края к середине — середины нет;
Посредственность лежит посередине.
Уж чересчур моя рука ранима и нежна
Для битвы с тьмою, чёрною как вакса;
Не истина седьмых небес
Для боя мне нужна,
А кожа в семь слоёв, как щит Аякса.
Но вряд ли в бой тогда пойду:
Сквозь кожу в семь слоёв
Я страждущего мира не расслышу,
Как не расслышать ни дождей, ни стонущих ветров
Сквозь наглухо заклёпанную крышу.
Гармония?
Не крик борьбы, не тысяча гримас
Больной любви урода,
Не смятенье,
А полный статуями сад, да бабушкин рассказ,
Да яблони крахмальное цветенье.
Не зли меня, гармония! Не шествуй не спеша!
Не будь ты никогда! Иль будь навеки.
Ты хороша, гармония, но слишком хороша,
О, слишком хороша для глаз калеки!
Не гладкой закруглённостью, не плавною чертой —
Увечьем постигается увечье,
И вспыхнул Байрон на земле, чтоб гневной хромотой
Почувствовать её неравновесье.
Кто скажет, что гармония искусству тяжела?
Законченность — законна и похвальна,
Но только то, что лучшего оставит пожелать
И к бОльшему рвануться, — гениально.
Придёт пора, гармония,
Придёт твоя пора,
Но ведь она ещё не наступила!
Не смей же звать обойщиков, пока в стене дыра,
И вешать люстры прямо на стропила!
Мир должен быть не поверху прекрасен, а насквозь
Прекрасен! Ведь оснастка — не основа!
А кто уже украсился — тому бы не пришлось
Потом разгармоничиваться снова.
