Это стихотворение уже стало нашей семейной реликвией. Его как эстафетную палочку мы передаем от мамы к дочкам на конкурсах стихов о войне. Не пугайтесь его объема. Это очень трогательное, доброе (не смотря на всю горечь тех дней) стихотворение, которое я, например, сколько бы ни читала, никогда не могу спокойно дочитать до конца.
Рос мальчишка далеко не неженкой,
Матери, отца почти не помнил. |
Помнил он пожары, толпы беженцев,
Мертвецов, которых не хоронят.
Виселицу помнил – там, на площади.
При нужде умел, хоть и не вор был,
Из-под носа утащить у лошади
Ячменем наполненную торбу.
И машину, бешено летящую,
Мог догнать и намертво вцепиться
В жесткий борт, чтоб унести на кашу
Под рубашкой пригоршни пшеницы.
Рос мальчишка дерзким и насмешливым,
С малолетства зная лишь потери,
Ненавидел нытиков и вежливых,
В доброе добро совсем не верил.
И не шутки ради, а сознательно
Жег себя, угрюмо стиснув зубы:
Он и солнце делал истязателем,
Наводя на кожу через лупу.
Знал, как все дружки его вихрастые,
Разрезаясь в кровь осколком банки:
Будут пятки осенью распластаны
Льдом – куда больнее, чем стеклянкой.
Приходил в порезах и царапинах,
Плакала, над ним склоняясь, бабка,
А мальчишка только зябко вздрагивал,
В камешек сжимался, но не плакал.
Рос мальчишка далеко не неженкой!
Но чего ни встретишь в царстве сонном!
И приснились раз ему подснежники –
Синие бубенчики со звоном.
Будто бы бежал он к ним сугробами,
Силою неведомой влекомый,
Листьями какими-то особыми,
Запахом, до радости знакомым.
Будто издеваясь над мальчишкою,
Бил его, царапал, жег шиповник,
И в лицо плевали ели шишками,
Будто бы мальчишка был разбойником.
И на снег упал он, обессиленный,
Не способный больше к обороне.
А подснежник глазоньками синими
Словно, как живой, мальчишку понял.
Стебельком качая над сугробами,
Сам пришел к мальчишке близко-близко:
С листьями, как руки папы, добрыми,
С голосом забытым материнским:
«Милый, твои ножки не устали ли?
Сыт ли ты? Твои рубашки чисты ли?» –
«Мама!»
. и подснежники растаяли.
«Папа!»
. ни бубенчиков, ни листьев.
Только ветер где-то хлопнул ставней,
Только бабка охнула тревожно.
С этой ночи вовсе дома стало
Удержать мальчишку невозможно:
Следом за апрельскими ветрами
Убегал за город в одиночку,
Снег в лесу раскапывал руками,
Каждую осматривая кочку.
Он искал подснежники, конечно, –
Синие бубенчики со звоном,
Чтобы пережить любовь и нежность
Наяву, как в дивном царстве сонном.
. Солнце все светлее улыбалось,
Ручейки текли из-под ладоней.
А когда и снега не осталось:
«Нет таких цветов!» – мальчишка понял.
Жизнь мальчишке показалась горше,
И себя мальчишке стало жальче:
Слезы покатились, как горошины,
На мальчишкин «хлеб» – сосновый пальчик.
Все! Он больше чудесам не верит!
Он уйдет из сладостного плена, –
Слишком велика его потеря,
Чтобы можно ей найти замену.
Только все ж на солнечной опушке
Он, вздохнув, нарвал цветов букетик,
Чтобы дома спрятать под подушку
Голубые, простенькие – эти.
Горсть цветов, наверно, безымянных,
Он сорвал бездумно и небрежно:
Для чего мальчишке имена их?
Не под снегом – значит, не подснежники.
Значит, не звенят они, не пахнут,
Листьями мальчишку не погладят.
Он не знал, что дома дружно ахнут,
На него, расстроенного, глядя.
Он не знал, что дома, как шальные,
Прямо к потолку его подбросят,
Что ему простят все-все вины его,
Где он был, что делал он, – не спросят.
«Наш родной, любимый! Наш упрямый!»
. Две шинели брошены на стулья.
Руки папы. Губы, голос мамы!
Кончилась война. Они вернулись!
И у этой неизбывной ласки
Быть в долгу мальчишка не захочет:
И подаст цветы – не без опаски.
«Господи, подснежники.
сыночек!»
ОЛЬГА АЛЕКСАНДРОВНА ФОКИНА
Живу легко. Не мыслю и вперед,
Как о пирате, думать о собрате:
Моих грибов никто не соберет,
Моих стихов никто не перехватит.
Я не мудра и даже не хитра,
Но хитростями прочих не прельщаюсь,
И, в лес уйдя хоть в полдень, хоть с утра,
Порожняком домой не возвращаюсь.
Мне что до тех, кто дальше пробежал
Сшибать росу с серебряных метличин?
Ведь первая прилесная межа
Уже маячит звездами лисичек!
А за межой – нарядный мухомор
С боровиком соседство обозначил,
И рыжиков сосновый коридор
Как от кого, а от меня не спрячет.
Не знаю тайн, не верю в колдовство,
К потусторонним силам не взываю,
Но всей душой природы естество
Люблю!
И нелюбимой не бываю.
МАКОВ ДЕНЬ
Поступают маки мудро:
Зацветают маки утром.
Чуть поднимешься, а мак
Под окном стоит, как флаг.
Сердце екнет: разве праздник?
Мак в ответ: «Не праздник разве?
Солнце алое встает,
Жавороночек поет!» –
Улыбнешься: в самом деле,
Стыд и срам лежать в постели.
Полотенце – на плечо,
Умываться под ключом!
Ключ – как лед! А сердцу жарко.
Брызги – как электросварка.
Ключ, приваривай меня
К настроенью Мака-дня!
С заалевшими щеками,
С «тра-ля-ля» являюсь к маме.
Самовар на стол несу,
Карамелинку сосу.
Мама смотрит с подозреньем:
«Это что за настроенье?
Поднялась – не доспала,
Не Иван-день, не Петров-день,
Никакой не праздник вроде.
Аль гостей неблизких ждешь?
Аль сама куда пойдешь?» –
«Мама, мама! Нынче ж праздник,
Ты сама не видишь разве?
Платье новое надень:
День сегодня – Маков день!»
Я – человек.
«С волками жить –
По-волчьи выть. »
Увольте!
Я – человек!
И мне закрыть
От волка дверь
Позвольте.
Я – человек.
С волками жить
По-волчьи – не желаю.
Для них я – мясо.
«Волчья сыть»
Они мне –
Вражья стая.
Не заливайтесь соловьём
О равенстве в молельне.
Что волчье,
То уж не моё.
Я, как-нибудь,
Отдельно.
А ландыши растут на круче,
Где папоротники дремучи,
Где ели хмуры, бородаты,
Где заблудилась я когда-то.
Тот день был не совсем обычен:
Десяток первых земляничин
Несла я в кулаке зажатом
На радость маленькому брату.
Десяток земляничин первых
Несла и потихоньку пела.
И птицы надо мною пели,
Пока не обступили ели.
Я испугалась, оглянулась,
И песенка моя споткнулась,
А папоротники молчали,
А ели головой качали.
И — ни тропинки, ни следочка!
Лишь три невиданных цветочка,
Зажатые в еловых лапах,
И — запах, запах, запах, запах!
. Мне было лет совсем немного.
Не сразу я нашла дорогу,
Не скоро оказалась дома.
Но с той поры зато знакомо,
Что ландыши растут на круче,
Где папоротники дремучи,
Где ели хмуры, бородаты,
Где заблудилась я когда-то.
ВЕPXOM
Карько заржал.
Ветер-бедняжка
Свистнул в ушах,
Нырнул под рубашку,
Смотрят друзья.
Мчусь как во сне.
Падать нельзя —
Чтоб не краснеть!
Пыль подкопытная —
В лица ребячьи.
Прочь, любопытные!
Лошадь — горячая!
ВЕСНА
В каждой луже на дорожке
Заблестели лучики,
Тётя Зина под окошком
Моет в речке рученьки.
Не нужна мне больше сабля,
Пусть пылится на гвозде.
Тёплый ветер мой кораблик
Быстро гонит по воде.
Я бегу за ним по лужам,
По сырым остаткам льда,
А кораблик пляшет, кружит,
Уплывает.
А — куда?
ВСТРЕЧА
На заре шагаю молча
Вдоль песчаной борозды,
Где одни мои да волчьи
Отпечатаны следы.
— Волчьи?
— Волчьи!
— Ну, однако.
— Испугается родня.
— Впрочем, может, тут собака
Пробежала до меня.
Мне-то что? Моя охота
Ведь не хищное зверье:
Вон в траве алеет что-то —
Это — самое моё.
Это славное — в корзинку,
Это сладкое — к губам,
Всё в сверкающих росинках..
Туру-рум! Тара-ра-рам!
Наклоняюсь, обросею
И — домой!
. Наперерез
— Это кто ж — огромный, серый —
Вскачь — из клевера да в лес?
В цветной бумажке розовое мыло,
Ты пахнешь чем-то очень дорогим,
Ты пахнешь чем-то несказанно милым,
Но — чем же? Память, память, помоги!
Чуть уловимый запах земляники,
Едва заметный — ржи и васильков,
И аромат лесных тропинок диких,
И душный мёд некошеных лугов,
И — вместе всё. Когда такое было?
Но память вновь меня не подвела:
Ты пахнешь детством, розовое мыло!
Как позабыть об этом я смогла?
Была война. Дымы больших пожаров
Не залетали в нашу глухомань,
Но как-то в сельсовет пришёл подарок,
Пришла посылка с надписью: «Для бань».
Я материнских глаз не позабыла,
Они светились, радовались так,
Как будто дали нам не кубик мыла,
А самородок золота с кулак.
. Намытое, давно скрипело тело,
Уж мать в предбанник выносила таз,
Но открывать я долго не хотела
Зажмуренных от мыльной пены глаз.
Тогда впервые за четыре года
Запахло снова тёплым молоком,
И белым хлебом, и тягучим мёдом,
И васильками, и живым отцом.
ЗДРАВСТВУЙ, ЗИМА!
Ещё дымит и кружится
Свободная река,
Но не растаять лужицам
Уже наверняка.
Ещё в весёлой панике
Снежинки не летят,
Но крыши, словно пряники,
Под инеем блестят.
Ещё пустынны скучные
Закрытые катки,
Но нетерпеньем скручены
«Снегурок» хоботки!
И лыжам снятся кроссы
И снится крутизна.
Да здравствуют морозы!
Да здравствует зима!
ПЕРВАЯ ПЧЕЛА
Едва лишь солнце вышло из-за туч
Взглянуть, как там после дождей в природе,
Как любопытный и болтливый луч
Проговорился: тёплой быть погоде.
И ты, покинув тёмное дупло,
Летишь на первый жёлтенький цветочек,
И у меня в душе — теплым-тепло,
Хотя ещё на улице — не очень.
Плот не качался. Качалась осока,
И шевелили кувшинки головками.
Не было солнца, и с неба высокого
Звёзды смеялись глазами-безбровками.
Плыли. Вода была — как чернила.
Только костёр с плота отсвечивал.
Озеро тайны нам не открыло,
Больше скитаться нечего.
Мокли в росистой траве за домами,
Выкуп несли на бечёвке одной:
Десять карасиков — моей маме,
Пять — матери Вовкиной.
Было утро. Вернее, полдень.
Были слёзы и было прощение.
Мне запретили дружить с Володей.
Но мы дружили. Без разрешения.
ПОДВОЗЧИК ЗЕРНА
Встало солнышко
Из-за деревца,
Речка вспыхнула
Озорно.
Я везу зерно
Не на мельницу,
Сеять на поле
Я везу зерно.
Добрый конь идёт —
Упирается,
Хоть и вдоволь сыт
Он овсом.
У телеги дно
Прогибается,
Скрип да скрип, да скрип —
Колесо.
Тяжелы мешки —
По пяти пудов!
Я качаю их
На руках.
С ними нянчиться
Я всю жизнь готов,
Я и сам зерном
Весь пропах.
Я сниму мешки
Возле пахоты
И поставлю в ряд
На меже.
Лёгкий пар пойдёт
От рубахи-то,
Станет радостно
На душе!
Вон и сеялка.
Вон и сеяльщик,
Вон и трактор, вишь,
Загремел!
Тракторист — сосед,
Золотой мужик!
Нету дел, чтоб он
Не умел.
Всё, что высеем,
Всё, что вырастим,
Нам по осени
Будет впрок.
Ну, Лысанушко,
Что же мы стоим?
Поворачивай,
Голубок!
Поймала журавля
За серое крыло.
Летел он за моря,
Где зимами тепло.
Да грянул средь болот,
Где клюкву я брала.
. Не сбылся перелёт.
Вожак ли наказал?
Крыло ли подвело?
Не в силах рассказать,
Лишь дышит тяжело.
Лишь тянутся глаза
Из-под прикрытых век
К далёким небесам,
Копящим близкий снег,
Хранящим трубный звук
И посвист сильных крыл.
И рвётся он из рук
За тягостным «курлы».
Журавушка, прости!
Не смею пожалеть,
Не смею отпустить,
Позволить умереть.
За спину — кузовок,
Тебя прижму к груди,
Терпи, коль занемог!
Семь вёрст у нас пути.
А дома журавлю
Постельку изо мха
Под крышей постелю —
Ложись и отдыхай.
И жаравицы дам.
(Всю клюкву наших мест
По вам, по «жаравам»,
Так называют здесь.)
Клюй ягоду свою!
Авось и не умрёшь.
Изба моя — не юг,
Но зиму проживёшь,
И вновь придёт пора:
Услышишь посвист крыл,
Моё прощай: «Ура!»
Твоё прощай: «Курлы. »
РОДНИК
В угоре за деревней —
Заброшенный родник.
Свалил в него коренья
Какой-то озорник,
Какой-то неумеха
Дырявый свой сапог,
Наверно, ради смеха
Поставил в желобок,
А этот — камень кинул,
А этот — палкой ткнул,
Насыпал липкой глины,
Ушёл и не взглянул.
А я о том не знала,
Я дома не была,
А то бы им попало
За грязные дела!
. Печаль твоя понятна,
Звоночек мой родной!
Бегом бегу обратно
За заступом домой.
И яростно копаю,
И весело пою,
И струйка голубая
Спешит в ладонь мою.
Несу по огороду
На утренней заре
Серебряную воду
В серебряном ведре.
СТРАШНАЯ МЕСТЬ
Повисла карта на стене,
Глаза-озёра выпучив,
Все реки тянутся ко мне,
Меня желая выручить.
А я. я вовсе не знаком
С какими-то муссонами.
Стою, блуждая за окном
Глазами полусонными.
Мне абсолютно всё равно,
Муссоны ли, пассаты ли
Летят над Северной Двиной
По небу полосатому.
Волненью класса я — виной:
Стоит в журнале двоечка,
И в возмущенье всё звено!
. Один лишь я — нисколечко.
Мой лучший друг, Серёжка мой,
Сказал без всякой жалости,
Что перестал дружить со мной.
Что ж. Не дружи. Пож-жалуйста!
Мне абсолютно всё равно,
Что ты походкой твёрдою
Сопровождал вчера в кино
Царевну нашу гордую,
Ту, о которой я тебе
Лишь одному рассказывал,
Чьё имя мелом на трубе
Писал, тебе показывал.
Мне всё равно!
Но я с ума
Сведу вас единицами,
И знай: ты — сам,
Она — сама
Придёте
Поклониться мне!
УТРЕННЯЯ ПЕСЕНКА
Полон тайной новизны,
Ветер в окна заплеснулся
И качнул, как лодку, сны
И заснул. а ты — проснулся.
Ты глядишь, рассвету рад,
Как подарку в день рожденья,
Даже птицы все подряд
Поздравляют с пробужденьем.
И, внезапно озарён,
Ты встаёшь с мечтой о чуде,
Мир звенит со всех сторон:
— Чудо будет, чудо будет!
. У тебя над головой
Много солнца, много сини,
Пляшет, пляшет, как живой,
Хлеб на дне твоей корзины.
Пусть корзина велика,
Но она, как хлеб, сгодится,
Потому что далека
Путь-дорога до Жар-птицы.
УТРО
Над лесом зорька занялась
Алее лент в косе твоей.
Дочурка, что ж ты заспалась?
Петух поёт, вставай скорей!
Пора, дорога далека,
Вставай, побалую чайком,
Покуда масло с пирога
Не убежало ручейком.
Эти огромные, эти прозрачные,
Только из света и воздуха дни!
. Рвали цветы, загорали, рыбачили,
Сеяли, были в гостях у родни —
Всё ещё день!
. Обежали любимые
Пожни, угоры, полянки в лесу,
Баню потом изготовили, вымылись —
Всё ещё день!
. Пережили грозу,
В дождь наскакались, по лужам набегались,
Вымокли, высохли, ладим костёр —
Всё ещё только сегодня приехали:
След от колёс на дороге не стёрт.
Кажется-чудится: солнце заблудится
И не уснёт за лесным бугорком,
Что-то ещё непременное сбудется
И не закончится день костерком.
Я в лесу была сегодня
И с ведром, и с топором,
Но топор мой не был поднят,
Дело кончилось добром.
Возвратилась я под крышу,
Лёг топор в своё гнездо,
Но и дома будто слышу
Той берёзы робкий вздох,
Той — одной из трёх берёзок,
Трёх подружек, трёх сестёр:
Тело бело, ноги босы.
И — осёкся мой топор.
И стояла рохля рохлей —
Не по мне такая роль.
Даже в горле пересохло
И прошла по сердцу боль.
Не умею быть жестокой,
Резать, ранить, убивать,
И берёзового соку
Мне, конечно, не пивать.
Я воды из тёплой лужи
Близ берёзок напилась,
И была она не хуже,
Чем берёзовая сласть,
Мне вослед — ветвей качанье,
Еле слышный вздох лесной,
Облегчённый, изначальный,
Благодарный и живой.
