Та женщина, что мне была мила
Та женщина, что мне была мила,
Жила когда-то в этой деревеньке.
Тропа к озерной пристани вела,
К гнилым мосткам на шаткие ступеньки.
Названье этой дальней деревушки,
Быть может, знали жители одни.
Холодный ветер приносил с опушки
Землистый запах в пасмурные дни.
Такой порой росли его порывы,
Деревья в роще наклонялись вниз.
В грязи разжиженной дождями нивы
Захлебывался зеленевший рис.
Без близкого участия подруги,
Которая в те годы там жила,
Наверное, не знал бы я в округе
Ни озера, ни рощи, ни села.
Она меня водила к храму Шивы,
Тонувшему в густой лесной тени.
Благодаря знакомству с ней, я живо
Запомнил деревенские плетни.
Я б озера не знал, но эту заводь
Она переплывала поперек.
Она любила в этом месте плавать,
В песке следы ее проворных ног.
Поддерживая на плечах кувшины,
Плелись крестьянки с озера с водой.
С ней у дверей здоровались мужчины,
Когда шли мимо с поля слободой.
Она жила в окраинной слободке,
Как мало изменилось все вокруг!
Под свежим ветром парусные лодки,
Как встарь, скользят по озеру на юг.
Крестьяне ждут на берегу парома
И обсуждают сельские дела.
Мне переправа не была б знакома,
Когда б она здесь рядом не жила.
Обыкновенная девушка
Я — девушка из онтохпура. Ясно,
Что ты меня не знаешь. Я прочла
Последний твой рассказ «Гирлянда
Увянувших цветов», Шорот-Бабу
Твоя остриженная героиня
На тридцать пятом годе умерла.
С пятнадцати случались с ней несчастья.
Я поняла, что вправду ты волшебник:
Ты девушке дал восторжествовать.
Я о себе скажу. Мне лет немного,
Но сердце я одно уж привлекла
И ведала к нему ответный трепет.
Но что я! Я ведь девушка как все,
А в молодости многие чаруют.
Будь добр, прошу я, напиши рассказ
О девушке совсем обыкновенной.
Она несчастна. То, что в глубине
У ней необычайного таится,
Пожалуйста, найди и покажи
Так, чтоб потом все замечали это.
Она так простодушна. Ей нужна
Не истина, а счастье. Так нетрудно
Увлечь ее! Сейчас я расскажу,
Как это все произошло со мною.
Положим, что его зовут Нореш.
Он говорил, что для него на свете
Нет никого, есть только я одна.
Я этим похвалам не смела верить,
Но и не верить тоже не могла.
И вот он в Англию уехал. Вскоре
Оттуда письма стали приходить,
Не очень, впрочем, частые. Еще бы!
Я думала — ему не до меня.
Там девушек ведь тьма, и все красивы,
И все умны и будут без ума
От моего Нореша Сена, хором
Жалея, что так долго был он скрыт
На родине от просвещенных взоров.
И вот в одном письме он написал,
Что ездил с Лиззи на море купаться,
И приводил бенгальские стихи
О вышедшей из волн небесной деве.
Потом они сидели на песке,
И к их ногам подкатывались волны,
И солнце с неба улыбалось им.
И Лиззи тихо тут ему сказала:
«Еще ты здесь, но скоро прочь уедешь,
Вот раковина вскрытая. Пролей
В нее хотя одну слезу, и будет
Жемчужины дороже мне она».
Какие вычурные выраженья!
Нореш писал, однако: «Ничего,
Что явно так слова высокопарны,
Зато они звучат так хорошо.
Цветов из золота в сплошных алмазах
Ведь тоже нет в природе, а меж тем
Искусственность цене их не мешает».
Сравненья эти из его письма
Шипами тайно в сердце мне вонзались.
Я — девушка простая и не так
Испорчена богатством, чтоб не ведать
Действительной цены вещам. Увы!
Что там ни говори, случилось это,
И не могла ему я отплатить.
Я умоляю, напиши рассказ
О девушке простой, с которой можно
Проститься издали и навсегда
Остаться в избранном кругу знакомых,
Вблизи владелицы семи машин.
Я поняла, что жизнь моя разбита,
Что мне не повезло. Однако той,
Которую ты выведешь в рассказе,
Дай посрамить врагов в отместку мне.
Я твоему перу желаю счастья.
Малати имя (так зовут меня)
Дай девушке. Меня в ней не узнают.
Малати слишком много, их не счесть
В Бенгалии, и все они простые.
Они на иностранных языках
Не говорят, а лишь умеют плакать.
Доставь Малати радость торжества.
Ведь ты умен, твое перо могуче.
Как Шакунталу, закали ее
В страданиях. Но сжалься надо мною.
Единственного, о котором я
Всевышнего просила, ночью лежа,
Я лишена. Прибереги его
Для героини твоего рассказа.
Пусть он пробудет в Лондоне семь лет,
Все время на экзаменах срезаясь,
Поклонницами занятый всегда.
Тем временем пускай твоя Малати
Получит званье доктора наук
В Калькуттском университете. Сделай
Ее единым росчерком пера
Великим математиком. Но этим
Не ограничься. Будь щедрей, чем бог,
И девушку свою отправь в Европу.
Пусть тамошние лучшие умы,
Правители, художники, поэты,
Пленятся, словно новою звездой,
Как женщиною ей и как ученой.
Дай прогреметь ей не в стране невежд,
А в обществе с хорошим воспитаньем,
Где наряду с английским языком
Звучат французский и немецкий. Надо,
Чтоб вкруг Малати были имена
И в честь ее готовили приемы,
Чтоб разговор струился, точно дождь,
И чтобы на потоках красноречья
Она плыла уверенней в себе,
Чем лодка с превосходными гребцами.
Изобрази, как вкруг нее жужжат:
«Зной Индии и грозы в этом взоре».
Замечу, между прочим, что в моих
Глазах, в отличье от твоей Малати,
Сквозит любовь к создателю одна
И что своими бедными глазами
Не видела я здесь ни одного
Благовоспитанного европейца.
Пускай свидетелем ее побед
Стоит Нореш, толпою оттесненный.
А что ж потом? Не стану продолжать!
Тут обрываются мои мечтанья.
Еще ты на всевышнего роптать,
Простая девушка, имела смелость?
Ночь
О ночь, одинокая ночь!
Под необъятным небом
Сидишь ты и что-то шепчешь.
Глядя в лицо вселенной,
Волосы расплела,
Ласкова и смугла…
Что ты поешь, о ночь?
Снова слышу твой клич.
Но песен твоих доныне
Я не могу постичь.
Дух мой тобой вознесен,
Взоры туманит сон.
И кто-то в глуши души моей
Песню твою поет, о любимая.
Голосом легким твоим
Вместе с тобой поет,
Словно родной твой брат
Заблудился в душе, одинок,
И тревожно ищет дорог.
Он гимны отчизны твоей поет
И ждет ответа.
И, дождавшись, навстречу идет…
Будто беглые звуки эти
Будят память о ком-то былом,
Будто смеялся он здесь, и плакал,
И звал кого-то в звездный свой дом.
Снова он хочет сюда прийти —
И не может найти пути…
Сколько ласковых полуслов и стыдливых полуулыбок,
Старых песен и вздохов души,
Сколько нежных надежд и бесед любви,
Сколько звезд, сколько слез в тиши,
О ночь, он тебе дарил
И во тьме твоей схоронил.
И плывут эти звуки и звезды,
Как миры, обращенные в прах,
В бесконечных твоих морях.
И когда на твоем берегу я сижу одинок,
Окружают песни и звезды меня,
Жизнь меня обнимает,
И, усмешкой маня,
Уплывает вперед,
И цветет, и тает вдали, и зовет…
Ночь, я нынче пришел опять,
Чтобы в очи твои глядеть,
Я хочу для тебя молчать
И хочу для тебя петь.
Там, где прежние песни мои, и мой потерянный смех,
И мечтаний забытых рой,
Сохрани мои песни, ночь,
И гробницу для них построй.
Ночь, я вновь для тебя пою,
Знаю, ночь, я любовь твою.
Песнь укрой от пристальной злобы,
Схорони в заветном краю…
Будет медленно падать роса,
Будут мерно вздыхать леса.
Тишина, подпершись рукою,
Осторожно придет туда…
Лишь порою, скользнув слезою,
Упадет на гробницу звезда.
Я люблю мой песчаный берег
Я люблю мой песчаный берег,
Где одинокой осенью
Аисты гнезда вьют,
Где цветы белоснежно цветут
И стаи гусей из холодных стран
Зимой находят приют.
Здесь на ласковом солнце греются
Черепах ленивых стада.
Вечерами рыбачьи лодки
Приплывают сюда…
Я люблю свой песчаный берег,
Где одинокой осенью
Аисты гнезда вьют.
Ты любишь лесные заросли
На своем берегу —
Там, где ветвей сплетенье,
Где колышутся зыбкие тени,
Где юркая змейка тропинки
Огибает стволы на бегу,
А над нею бамбук
Машет сотней зеленых рук,
И вокруг полутьмы прохлада,
И тишина вокруг…
Там на рассвете и к вечеру,
Пройдя через рощи тенистые,
Собираются женщины возле пристани,
И дети до темноты
По воде пускают плоты…
Ты любишь лесные заросли
На своем берегу —
Там, где ветвей сплетенье,
Где колышутся зыбкие тени.
А между нами река струится —
Между тобой и мной —
И берегам бесконечную песню
Напевает своей волной.
Я лежу на песке
На своем берегу пустынном.
Ты на своей стороне
Рощей прохладной прошла к реке
С кувшином.
Мы долго слушаем песню речную
С тобою вдвоем.
Ты на своем берегу слышишь песню иную,
Чем я на моем…
Между нами река струится,
Между тобой и мной,
И берегам бесконечную песню
Напевает своей волной.
Через сто лет
В грядущем, через сто лет от наставшего ныне дня,
Кем ты будешь,
Читатель стихов, оставшихся от меня?
В грядущее, через сто лет от наставшего ныне дня,
удастся ли им донести частицу моих рассветов,
Кипение крови моей,
И пенье птиц, и радость весны,
И свежесть цветов, подаренных мне,
И странные сны,
И реки любви?
Сохранят ли песни меня
В грядущем, через сто лет от наставшего ныне дня?
Не знаю, и все же, друг, ту дверь, что выходит на юг,
Распахни; присядь у окна, а потом,
Дали завесив дымкой мечты,
Вспомни о том,
Что в былом, до тебя ровно за сто лет,
Беспокойный ликующий трепет, оставив бездну небес,
К сердцу земли приник, приветом ее согрет.
И тогда же, освобожденный приходом весны из пут,
Охмелевший, безумный, самый нетерпеливый на свете
Ветер, несущий на крыльях пыльцу и запах цветов,
Южный ветер
Налетел и заставил землю цвести.
В былом, до тебя ровно за сто лет.
День был солнечен и чудесен. С душою, полною песен,
В мир тогда явился поэт,
Он хотел, чтоб слова, как цветы, цвели,
А любовь согревала, как солнечный свет,
В былом, до тебя ровно за сто лет.
В грядущем, через сто лет от наставшего ныне дня,
Поющий новые песни поэт
Принесет в твой дом привет от меня
И сегодняшней юной весны,
Чтобы песни моей весенний ручей слился, звеня,
С биением крови твоей, с жужжаньем твоих шмелей
И с шелестом листьев, что манит меня
В грядущее, через сто лет от наставшего ныне дня.
Все стихи Рабиндраната Тагора
- Во двор срабона входят тучи, стремительно темнеет высь
- Всеуничтожение
- Герой Бенгалии
- Дожди иссякли, зазвучал разлуки голос одинокий
- Женщина
- Жизнь
- Жизнь драгоценна
- Из тучи — грохот барабана, могучий рокот
- Из тьмы я пришел, где шумят дожди. Ты сейчас одна, взаперти
- Индиец, ты гордость свою не продашь
- Индия-лакшми
- К цивилизации
- Карма
- Клич
- Когда страданье приведет
- Когда тебя во сне моем не вижу
- Когда–то, свадебным смущенная нарядом
- Кто ты, далекий? Запела вдали
- Мать-Бенгалия
- Метафора
- Морские волны
- Мужественная
- Мы живем в одной деревне
- Невозможное
- Нисходит полумрак и синим краем сари
- Ночь
- О бойшакх пылающий, внемли!
- О, всеединство разума, духа и бренной плоти!
- О, я знаю, пройдут
- Обыкновенная девушка
- Обыкновенный человек
- Отречение
- Паром
- По ночам под звуки флейты бродят звездные стада
- Праздничное утро
- Приди, о буря, не щади сухих моих ветвей
- Пьяный
- Раджа и его жена
- Ради грядущего утра, что счастья зажжет огни
- Солнечный луч засмеялся в объятиях туч,— дожди иссякли вдруг
- Та женщина, что мне была мила
- Труба
- Тяжесть вязкой смолы в аромате мечтает излиться
- Ужасная пора! Как душны вечера!
- Через сто лет
- Что–то от легких касаний, что–то от смутных слов, –
- Шекспир
- Юное племя
- Я люблю мой песчаный берег
- Я, как безумный, по лесам кружу
- Явилась толпа темно–синих туч, ашархом ведома
Во двор срабона входят тучи, стремительно темнеет высь,
Прими, душа, их путь летучий, в неведомое устремись,
Лети, лети в простор бескрайний, стань соучастницею тайны,
С земным теплом, родным углом расстаться не страшись,
Пусть в сердце боль твоя пылает холодной молнии огнем,
Молись, душа, всеразрушенью, заклятьями рождая гром.
К тайнице тайн причастна будь и, с грозами свершая путь,
В рыданьях ночи светопреставленья — закончись, завершись.
Всеуничтожение
Везде царит последняя беда.
Весь мир она наполнила рыданьем,
Все затопила, как водой, страданьем.
И молния средь туч — как борозда.
На дальнем бреге смолкнуть гром не хочет,
Безумец дикий вновь и вновь хохочет,
Безудержно, не ведая стыда.
Везде царит последняя беда.
Разгулом смерти жизнь пьяна теперь,
Миг наступил — и ты себя проверь.
Дари ей все, отдай ей все подряд,
И не смотри в отчаянье назад,
И ничего уж больше не таи,
Склоняясь головою до земли.
Покоя не осталось и следа.
Везде царит последняя беда.
Дорогу должно выбрать нам сейчас:
У ложа твоего огонь погас,
В кромешном мраке затерялся дом,
Ворвалась буря внутрь, бушует в нем,
Строенье потрясает до основ.
Неужто ты не слышишь громкий зов
Твоей страны, плывущей в никуда?
Везде царит последняя беда.
Стыдись! И прекрати ненужный плач!
От ужаса лицо свое не прячь!
Не надвигай край сари на глаза.
Из–за чего в душе твоей гроза?
Еще твои ворота на запоре?
Ломай замок! Уйди! Исчезнут вскоре
И радости и скорби навсегда.
Везде царит последняя беда.
Ужель твой голос скроет ликованье?
Неужто в пляске, в грозном колыханье
Браслетам на ногах не зазвучать?
Игра, которой носишь ты печать,—
Сама судьба. Забудь, что было прежде!
В кроваво–красной приходи одежде,
Как ты пришла невестою тогда.
Везде, везде — последняя беда.
Перевод А. Ахматовой1
Герой Бенгалии
За стенкою Бхулубабу, худея от изнеможения,
Читает громко таблицу умножения.
Здесь, в этом доме, обитель друзей просвещения.
Юный разум познанию рад.
Мы, B.A. and M.A., я и старший мой брат,
Три главы прочитали подряд.
Жажда знанья в бенгальцах воскресла.
Мы читаем. Горит керосин.
Возникает в сознании много картин.
Вот Кромвель, воитель, герой, исполин,
Обезглавил владыку Британии.
Голова короля покатилась, как манговый плод,
Когда его палкою с дерева мальчик собьет.
Любопытство растет. Мы читаем часы напролет
Все настойчивей, все неустаннее.
За родину жертвуют люди собой,
Вступают они за религию в бой,
Расстаться готовы они с головой
Во имя возвышенного идеала.
Откинувшись в кресле, читаю я жадно.
Уютно под крышей у нас и прохладно.
Написаны книги разумно и складно.
Да, читая, узнаешь немало.
Помню я имена тех, кто в поисках знания
Во власти дерзания
Пустился в скитания.
Рожденье. Кончина. За датою дата.
Понапрасну минуты не трать!
Это все записал я в тетрадь.
Знаю: многим пришлось пострадать
За правду святую когда–то.
Ученые книги листали мы,
Своим красноречьем блистали мы,
Кажется, взрослыми стали мы.
Долой унижение! Долой подчинение!
Зубря день и ночь, за свои мы воюем права.
Большие надежды, большие слова.
Поневоле тут кругом пойдет голова,
Поневоле придешь в исступление!
Мы не глупей англичан. Страх перед ними забудь!
Мы от них отличаемся с виду чуть–чуть,
Так ведь не в этом же суть!
Мы — дети Бенгалии славной,
Мы британцам уступим едва ли.
Мы книги английские все прочитали.
Пишем к ним комментарии мы на бенгали.
Перья нам служат исправно.
«Арийцы» — Макс Мюллер изрек.
И вот мы, не зная тревог,
Решили, что каждый бенгалец — герой и пророк
И что не грех нам теперь отоспаться.
Мы не допустим обману!
Мы поднапустим туману!
Позор не признавшим величия Ману!
Священный мы трогаем шнур и клянем святотатца.
Что? Мы не великие? Ну–ка,
Пускай клевету опровергнет наука.
Наши предки стреляли из лука.
Или об этом не сказано в ведах?
Мы громко кричим. Разве это не дело?
Доблесть арийская не оскудела.
Мы будем кричать на собраниях смело
О наших былых и грядущих победах.
В размышленье святой пребывал неустанном,
Рис на пальмовых листьях мешал он с бананом,
Мы святых уважаем, но тянет нас больше к гурманам,
Мы приспособились к веку поспешно.
Мы едим за столом, ходим мы по отелям,
Не являемся в классы по целым неделям.
Мы чистоту сохранили, к возвышенным шествуя целям,
Ибо Ману прочли (в переводе, конечно).
Сердце при чтенье Самхиты восторгом объято.
Однако мы знаем: съедобны цыплята.
Мы, три знаменитые брата,
Нимай, Непах и Бхуто,
Соотечественников просветить захотели.
Мы волшебною палочкой знанья у каждого уха вертели.
Газеты. Собранья по тысяче раз на неделе.
Мы всему научились как будто.
Стоит услышать нам о Фермопила,
И кровь, словно лампы фитиль, загорается в жилах.
Спокойными мы оставаться не в силах,
Марафон вспоминая и славу бессмертного Рима.
Разве неграмотный это поймет?
Разинет он от изумления рот,
И сердце мое разорвется вот–вот,
Жаждою славы томимо.
Им бы хоть о Гарибальди прочесть!
В кресло бы тоже могли они сесть,
Могли бы бороться за национальную честь
И за успехи прогресса.
Говорили бы мы на различные темы,
Сочиняли бы дружно поэмы,
В газетах писали бы все мы,
И процветала бы пресса.
Но об этом пока и мечтать неуместно.
Литература им неинтересна.
Дата рождения Вашингтона им неизвестна,
Не слыхали они о великом Мадзини.
А ведь Мадзини — герой!
За край он боролся родной.
Отчизна! Лицо от стыда ты закрой!
Невежественна ты и поныне.
Обложился я грудами книг
И к источнику знания жадно приник.
Я с книгами не расстаюсь ни ни миг.
Неразлучны со мною перо и бумага.
Опахало бы мне! Кровь горит. Вдохновеньем
охвачен я властным.
Насладиться хочу я прекрасным.
Стать стилистом хочу первоклассным.
Во имя всеобщего блага.
Битва при Незби. Читайте о ней!
Кромвель бессмертный титанов сильней.
Не забуду о нем до кончины своей!
Книги, книги. За грудою груда.
Ну, хватит читать! Поясница болит у меня.
Эй, служанка, скорей принеси ячменя!
А–а, Нони–бабу! Здравствуй! Третьего дня
В карты я проиграл! Отыграться бы нынче не худо.
Дожди иссякли, зазвучал разлуки голос одинокий.
Собрать напевы срок настал,— перед тобою путь далекий.
Отгрохотал последний гром, причалил к берегу паром,—
Явился бхадро, не нарушив сроки.
В кадамбовом лесу желтеет пыльцы цветочной легкий слой.
Соцветья кетоки забыты неугомонною пчелой.
Объяты тишиной леса, таится в воздухе роса,
И на свету от всех дождей — лишь блики, отблески, намеки.
Женщина
Ты не только творение бога, не земли порожденье ты,—
Созидает тебя мужчина из душевной своей красоты.
Для тебя поэты, о женщина, дорогой соткали наряд,
Золотые нити метафор на одежде твоей горят.
Живописцы твой облик женский обессмертили на холсте
В небывалом еще величье, в удивительной чистоте.
Сколько всяческих благовоний, красок в дар тебе принесли,
Сколько жемчуга из пучины, сколько золота из земли.
Сколько нежных цветов оборвано для тебя в весенние дни,
Сколько истреблено букашек, чтоб окрасить твои ступни.
В этих сари и покрывалах, свой застенчивый пряча взгляд,
Сразу ты недоступней стала и таинственнее стократ.
По–иному в огне желаний засияли твои черты.
Существо ты — наполовину, полувоображение ты.
Жизнь
В этом солнечном мире я не хочу умирать,
Вечно жить бы хотел в этом цветущем лесу,
Там, где люди уходят, чтобы вернуться опять,
Там, где бьются сердца и цветы собирают росу.
Жизнь идет по земле вереницами дней и ночей,
Сменой встреч и разлук, чередою надежд и утрат, –
Если радость и боль вы услышите в песне моей,
Значит, зори бессмертия сад мой в ночи озарят.
Если песня умрет, то, как все, я по жизни пройду –
Безымянною каплей в потоке великой реки;
Буду, словно цветы, я выращивать песни в саду –
Пусть усталые люди заходят в мои цветники,
Пусть склоняются к ним, пусть срывают цветы на ходу,
Чтобы бросить их прочь, когда в пыль опадут лепестки.
Перевод Н. Воронель.
Жизнь драгоценна
Знаю – виденью этому однажды конец придет.
На веки мои тяжелые последний сон упадет.
А ночь, как всегда, наступит, и в ярких лучах сиять
В проснувшуюся вселенную утро придет опять.
Жизни игра продолжится, шумная, как всегда,
Под каждую крышу явится радость или беда.
Сегодня с такими мыслями гляжу я на мир земной,
Жадное любопытство сегодня владеет мной.
Нигде ничего ничтожного не видят глаза мои,
Кажется мне бесценною каждая пядь земли.
Сердцу любые малости дороги и нужны,
Душе – бесполезной самой – нет все равно цены!
Мне нужно все, что имел я, и все, чего не имел,
И что отвергал когда–то, что видеть я не умел.