Содержание
Ольга Седакова — Музыка
У воздушных ворот, как теперь говорят, перед небесной степью, где вот-вот поплывут полубесплотные солончаки, в одиночку, как обыкновенно, плутая по великолепью ойкумены, коверкая разнообразные языки, в ожидании неизвестно чего: не счастья, не муки, не внезапной прозрачности непрозрачного бытия, вслушиваясь, как сторожевая собака, я различаю звуки – звуки не звуки: прелюдию к музыке, которую никто не …
Ольга Седакова — Весна
Только я сказать хотела: – Приезжай, навести меня! – а зима кончается. Иероглифами кустов и деревьев с нажимом и без нажима пишут и пишут. Ах, по влажной бумаге невидимой кистью, по воздуху мягкому, рисовому писать одно удовольствие – руку не остановишь. Воздушная книга, как , пишет: какие-то корнесловия, колодцы происшествий, золотые мониста наставшего. Впрочем, приедешь …
Ольга Седакова — Портрет художника на его картине
Вся красота, когда смеется небо, и вздох земли, когда сбегает снег, – все это ляжет вместе, как солома, и отворится благодатный хлев. Пускай на крыше ангелы танцуют и камни драгоценные целуют и убегают к верхнему углу и с верхнего угла бегут, сверкая, серебряные ветки рассыпая и посохи меняя на бегу. И пусть все это отойдет …
Ольга Седакова — Мне часто снится смерть
Мне часто снится смерть и предлагает какую-то услугу. И когда, не разобравшись, говорю я: нет! – она кивает. Лестница двойная ведет ее туда, откуда свет. – И странно мне и пусто… Я думаю, что около нее не прóклятое место, где заводит ребенка, и старуху, и вдовца, а память, память. Воздух из путей кратчайших, падающих, как …
Ольга Седакова — Элегия осенней воды
Памяти Сергея Морозова и Леонида Губанова 1 Ты становится вы, вы все, они. Над концами их, над самоубийством долго ли нам стоять, слушая, как с вещим свистом осени сокращаются дни? 2 Зима и старость глядят в лицо мне. Не по-людски смелыми глазами глядят зима и старость: нужно им испробовать, чтo там осталось, на волчий зуб, …
Ольга Седакова — Ты знаешь, я так тебя люблю
Ты знаешь, я так тебя люблю, что если час придет и поведет меня от тебя, то он не уведет – как будто можно забыть огонь? как будто можно забыть о том, что счастье хочет быть и горе хочет не быть? Ты знаешь, я так люблю тебя, что от этого не отличу вздох ветра, шум веток, …
Ольга Седакова — Кот, бабочка, свеча
I Из подозренья, бормотанья, из замиранья на лету я слабое повествованье зажгу, как свечку на свету: пусть дух, вернувшийся из чащи, полуглядящий, полуспящий, свернется на ковре, как кот: кот серафический, молчащий – и малахит его редчайший по мне событья узнаёт. II Глядит волнующая сила – вода, не сдавшаяся нам. Она когда-то выходила навстречу первым кораблям, …
Ольга Седакова — Гости в детстве
В двух шагах от притворенной двери в детскую, за щель шепчут стайкой оперенной в крыльях высохших плащей. Что ни скажут, позабудут. Чем сулятся, не поймут. Вместе выйдут, ливнем будут. Только слова не возьмут. И стоит оно слезами изголовья моего: словно ангелы сказали, не запомнив, для чего.
Ольга Седакова — Путешествие волхвов
I Тот, кто ехал так долго и так вдалеке, просыпаясь, и вновь засыпая, и снясь жизнью маленькой, тающей на языке и вникающей в нас, как последняя сласть, как открытая связь от черты на руке до звезды в широчайшей небесной реке, II тот и знает, как цель убывает в пути и растет накопленье бесценных примет, как …
Ольга Седакова — Давид поет Саулу
Да, мой господин, и душа для души – не врач и не умная стража (ты слышишь, как струны мои хороши?), не мать, не сестра, а селенье в глуши и долгая зимняя пряжа. Холодное время, не видно огней, темно и утешиться нечем. Душа твоя плачет о множестве дней, о тайне своей и о шуме морей. Есть …
Ольга Седакова — Старый поэт (Постскриптум)
Он ходит по комнате и замерзает. Но странно подумать, как зябнет пальто. И стужа за окнами напоминает вино, о котором не помнит никто. Глоток – и начнутся чудесные вещи: откроется клетка, и птица дождя посмотрит на комнату по-человечьи, как будто страницу закапали свечи, как будто кивают, в слезах уходя. Тогда он и вспомнит, кто друг …
Ольга Седакова — Где-нибудь в углу запущенной болезни
Где-нибудь в углу запущенной болезни можно наблюдать, удерживая плач, как кидает свет, который не исчезнет, золотой влюбленный мяч. – Я люблю тебя, – я говорю. Но мимо, шагом при больном, задерживая дух, он идет с лицом неоценимым, напряженным, словно слух. Я люблю тебя, как прежде, на коленях, я люблю твой одинокий путь. Он гудит внутри …
Ольга Седакова — Последний читатель
…И в эту погоду, когда, как вину, мы рады тому, что ни слуху, ни глазу нельзя погрузиться в одну глубину, коснуться ее – и опомниться сразу (и что этот образ? не явь и не сон, не заболеванье и не исцеленье, а с криком летящая над колесом мгновенная ласточка одушевленья), тогда он и скажет себе: – …
Ольга Седакова — Болезнь
1 Больной просыпался. Но раньше, чем он, вставала огромная боль головная, как бурю внутри протрубивший тритон. И буря, со всех отзываясь сторон, стояла и пела, глаза закрывая. И где он едва успевал разглядеть какую-то малость, частицу приметы – глядела она. Поднимала, как плеть, свой взгляд, никогда не любивший глядеть, но видевший так, что кончались предметы. …
Ольга Седакова — С нежностью и глубиной
С нежностью и глубиной – ибо только нежность глубока, только глубина обладает нежностью, – в тысяче лиц я узнаю, кто ее видел, на кого поглядела из каменных вещей, как из стеклянных нежная глубина и глубокая нежность. Так зажигайся, теплый светильник запада, фонарь, капкан мотыльков. Поговори еще с нашим светом домашним, солнце нежности и глубины, солнце, …
Ольга Седакова — Неужели, Мария, только рамы скрипят
Неужели, Мария, только рамы скрипят, только стекла болят и трепещут? Если это не сад – разреши мне назад, в тишину, где задуманы вещи. Если это не сад, если рамы скрипят оттого, что темней не бывает, если это не тот заповеданный сад, где голодные дети у яблонь сидят и надкушенный плод забывают, где не видно ветвей, …
Ольга Седакова — Детство
Ночью к нам в гости – башни китайские: кремлевские бойницы на прищур остры. Отряхнули на соборы яблочки райские, покатили в подворотни гулкие шары. Покатили – забыли. Ждут себе, на нас кивая: красные буквы, локоть золотой… Лиза, Лизанька, дурочка таганская, поздно уже. Рано еще смеяться надо мной.
Ольга Седакова — Липа
1 Про елку-чернавку, про иву-голубку и может, про липу одну задумано сердце, и сытую губку легко угнетает ко дну. И темная выжимка ляжет поправкой на долгой воде ключевой для ивы-голубки, для елки-чернавки и может, для липы одной. 2 Выпьем память дивной липы, той, что нас пережила, той, что локтем справедливым нас отерла со стекла. Это …
Ольга Седакова — Утро в саду
Это свет или куст? я его отвожу и стою. Что держу я – как ветер, держу и почти не гляжу на находку мою. Это просто вода, это ветер, качающий свет. Это блюдце воды, прочитающей расположенье планет. Никого со мной нет, этот свет… наконец мы одни. Пусть возьмут, как они, и пусть пьют и шумят, как …
Ольга Седакова — В метро, Москва
Вот они, в нишах, бухие, кривые, в разнообразных чирьях, фингалах, гематомах (– ничего, уже не больно!): кто на корточках, кто верхом на урне, кто возлежит опершись, как грек на луврской вазе. Надеются, что невидимы, что обойдется. Ну, братья товарищи! Как отпраздновали? Удалось? Нам тоже.
Ольга Седакова — Вода-крестьянка
Бабушке Ты гулюшки над старой люлькой, где дети нянчили детей, яйцо с наклёванной скорлупкой, и дух и голубь их ночей, голубка, запертая крепко, холопка мельничихи злой – но к веткам ты подвяжешь клетку и кормишь хлебом и крупой. По небу голуби летают, ребенок спит, и дом растет, и вся, как лодка золотая, к нам госпожа …
Ольга Седакова — Первая тетрадь
Что белеется на горе зеленой? 1. ОБИДА Что же ты, злая обида? я усну, а ты не засыпаешь, я проснусь, а ты давно проснулась и смотришь на меня, как гадалка. Или скажешь, кто меня обидел? Нет таких, над всеми Бог единый. Кому нужно – дает Он волю, у кого не нужно – отбирает. Или жизнь …
Ольга Седакова — Деревья, сильный ветер
За нами двери закрываются. И, соблюдая темноту, они сдвигаются, переменяются с обычным голосом в неговорящем рту, деревья бедные, деревья дачные, деревья ветра, заключенного в зерно: глаза другие, окончательно прозрачные, и корни глубже, чем глазное дно. Не чистый дом и не тепло с мороза, не драгоценный разговор друзей, нет, вы, прекрасные, – судьба без отзыва, язык …
Ольга Седакова — Встреча
Дом в метели, или огонь в степи, или село на груди у косматой горы, или хибара на краю океана, который вечно встает, как из-под ложечки, из места, где все безымянное ноет, – вот где следует жить, вот где мы, наконец, оживем. Соберем нашу чашку, разбитую вдребезги с горя, и в вине ее все отразимся – …
Ольга Седакова — Только время доходит сюда
Только время доходит сюда − и тогда только жалость свистит над травою. Как давно я лежу! ни огня, ни следа. Что же сердце бежит от себя, как живое? Ни огня, ни следа, только ветер привык узнавать и мешаться с травою. И не слезы в глаза, не слова на язык, это сердце выходит к тебе, как …
Ольга Седакова — Играющий ребенок
И в предчувствии мы проживаем то, чего жить не придется. Великую славу. Брачную ночь. Премудрую, бодрую старость. Внуков – детей того сына, которого нет. Нет, не пустая мечта человеческим сердцем играет. Знает ребенок, зачем он так странно утешен. Чем он играет. Мы не видим лица. Мы глядим на него, как из двери мать поглядела – …
Ольга Седакова — Две книги я несу
Две книги я несу, безмерно уходя, но не путем ожесточенья – дорогой милости, явлением дождя, пережиданием значенья. И обе видящие, обе надо мной летят и держат освещенье: как ларь летающий, как ящик потайной, открыта тьма предназначенья.
Ольга Седакова — Портрет художника в среднем возрасте
Кто, когда, зачем, какой малярной кистью провел по этим чертам, бессмысленным, бывало, как небо, без цели, конца и названья – бури трепета, эскадры воздухоплавателя, бирюльки ребенка – небо, волнующее деревья без ветра, и сильней, чем ветер: так, что они встают и уходят от корней своих и от земли своей и от племени своего и рода: …
Ольга Седакова — Третья тетрадь
1 – Пойдем, пойдем, моя радость, пойдем с тобой по нашему саду, поглядим, что сделалось на свете! Подай ты мне, голубчик, руку, принеси мою старую клюшку. Пойдем, а то лето проходит. Ничего, что я лежу в могиле, – чего человек не забудет! Из сада видно мелкую реку. В реке видно каждую рыбу. 2 Что же …
Ольга Седакова — Деревня в детстве
Непонятные дети, и холод, и пряжа, конский след и неведомый снег говорили: у вас – мы не знаем, у нас же восемнадцатый, кажется, век. И сейчас я подумать робею, как посмотрит глазами пещер тридесятое царство, страна Берендея и несчастье, несчастье без мер. О, такое несчастье, что это, казалось, не несчастье, а верная весть: ничего на …
Ольга Седакова — Стансы вторые (На смерть котенка)
1 Что делает он там, где нет его? Где вечным ливнем льется существо, как бедный плащик, обмывая прах в случайных складках на моих руках, не менее случайных. Разве сон переживает душу, как озон свою грозу – и говорит о ней умней и тише, тише и умней. 2 Тогда крути, Фортуна, колесо, тень мнимости, Сатурново кольцо, …
Ольга Седакова — Ангел Реймса
Ты готов? – улыбается этот ангел – я спрашиваю, хотя знаю, что ты несомненно готов: ведь я говорю не кому-нибудь, а тебе, человеку, чье сердце не переживет измены земному твоему Королю, которого здесь всенародно венчали, и другому Владыке, Царю Небес, нашему Агнцу, умирающему в надежде, что ты меня снова услышишь; снова и снова, как каждый …
Ольга Седакова — Элегия липе
Но следа стопы не оставит вершиной пахнущий шаг. Я чувствую, как нарастает несущий нас кверху размах. Из стихов школьных лет К деревьям тоже можно привязаться, как к человеку, и еще сердечней; их, может, не придется хоронить – уж справедливее тогда остаться тебе, не мне: вы проще, долговечней… Последний слух и тронуть и унять как хорошо, …
Я жизнь, которая хочет жить в живом
окружении жизни, которая хочет жить.
Альберт Швейцер
Я жизнь в порыве жить.
Из горла закипая,
побегом выбегаю
к живым в порыве жить.
Сквозняк за рукавом.
Я с верхнего регистра
качу, цепляя искры
в растущий острый ком.
Играет угольком
погоня за гоненьем.
Я жизнь. Я непрощенье
в порыве жить в живом.
ВСЁ И СРАЗУ
«Не так даю, как мир даёт»,
не так:
всё, и сразу, и без размышлений,
без требований благодарности или отчёта:
всё и сразу.
Быстрей, чем падает молния,
поразительней,
чем всё, что вы видели и слышали
и можете вообразить,
обширней шума морского,
голоса многих вод,
сильней, чем смерть,
крепче, чем ад.
Всё и сразу.
И не кончится.
И никто не отнимет.
ДАТСКАЯ СКАЗКА
Полночные капли гурьба за гурьбой
гудели у стёкол:
сестрица, а кто там?
Там старый поэт. Он в кресле потёртом
горюет над чьей-то бездомной судьбой.
Скрип-скрип, он один и не в тягость себе,
и может припомнить солёное море,
верблюдов на жёлтом в округлом узоре
и дёрна клочок из далёких степей.
Стучат.
Но кого дожидаться ему?
И час наступил неурочный для друга,
и стонет под бурею тяжкой округа,
и тянет бедой в одиноком дому.
Но вот уже туфли шумят на пути
к холодным дверям,
к ревущему входу.
Так хочется делать добро в непогоду,
хоть собственный скорый конец приюти!
* * *
В это зыбкое скопленье,
в комариные столпы,
в неразборчивое тленье
истолчённой скорлупы
ты идёшь, как содроганье
по листве старинных ив,
мошкары не раздвигая,
луч лучами не прикрыв.
Что душа? Нечастый случай,
птичий грай и дачный сон.
Но столбняк её летучий
жёстким золотом пронзён.
АНГЕЛ РЕЙМСА
Посвящается Франсуа Федье
Ты готов? —
улыбается этот ангел.
Я спрашиваю, хотя знаю,
что ты несомненно готов:
ведь я говорю не кому-нибудь,
а тебе,
человеку, чьё сердце не переживёт измены
земному твоему Королю,
которого здесь всенародно венчали,
и другому Владыке,
Царю Небес, нашему Агнцу,
умирающему в надежде,
что ты меня снова услышишь;
снова и снова,
как каждый вечер
имя моё высказывают колоколами
здесь, в земле превосходной пшеницы
и светлого винограда,
и колос, и гроздь
вбирают мой звук —
Но все-таки,
в этом розовом искрошенном камне,
поднимая руку, отбитую на мировой войне,
все-таки позволь мне напомнить:
ты готов?
К мору, гладу, трусу, пожару,
нашествию иноплеменных, движимому на ны гневу?
Всё это, несомненно, важно, но я не об этом.
Нет, я не об этом обязан напомнить.
Не за этим меня посылали.
Я говорю:
ты
готов
к невероятному счастью?
ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ ИОАННУ ПАВЛУ II
1. Дождь
— Дождь идёт,
а говорят, что Бога нет! —
говорила старуха из наших мест,
няня Варя.
Те, кто говорили, что Бога нет,
ставят теперь свечи,
заказывают молебны,
остерегаются иноверных.
Няня Варя лежит на кладбище,
а дождь идёт,
великий, обильный, неоглядный,
идёт, идёт,
ни к кому не стучится.
2. Ничто
Немощная,
совершенно немощная,
как ничто,
которого не касались творящие руки,
руки надежды,
на чей магнит
поднимается росток из чёрной пашни,
поднимается четверодневный Лазарь,
перевязанный по рукам и ногам,
в своем судáре 1 загробном,
в сударе мертвее смерти:
ничто,
совершенное ничто,
душа моя! молчи,
пока тебя это не коснулось.
3. Sant Alessio. Roma 2
Римские ласточки,
ласточки Авентина,
когда вы летите,
крепко зажмурившись
(о как давно я знаю,
что все, что летит, ослепло —
и поэтому птицы говорят: Господи!
как человек не может),
когда вы летите
неизвестно куда, неизвестно откуда
мимо апельсиновых веток и пиний.
беглец возвращается в родительский дом,
в старый и глубокий, как вода в колодце.
Нет, не всё пропадёт,
не всё исчезнет.
Эта никчёмность,
эта никому-не-нужность,
это,
чего не узнают родная мать и невеста,
это не исчезает.
Как хорошо наконец.
Как хорошо, что всё,
чего так хотят, так просят,
за что отдают
самое дорогое, —
что всё это, оказывается, совсем не нужно.
Не узнали — да и кто узнает?
Что осталось-то?
Язвы да кости,
Кости сухие, как в долине Иосафата.
ДИКИЙ ШИПОВНИК
Ты развернёшься в расширенном сердце страданья,
дикий шиповник,
о, ранящий сад мирозданья.
Дикий шиповник и белый, белее любого.
Тот, кто тебя назовёт, переспорит Иова.
Я же молчу, исчезая в уме из любимого взгляда,
глаз не спуская
и рук не снимая с ограды.
Дикий шиповник
идёт, как садовник суровый,
не знающий страха,
с розой пунцовой,
со спрятанной раной участья под дикой рубахой.
ЛЕГЕНДА ВТОРАЯ
Среди путей, вручённых сердцу,
есть путь, пробитый в оны дни:
переселенцы, погорельцы
и все, кто ходит, как они, —
в груди удерживая душу,
одежду стягивая, шаг
твердя за шагом — чтоб не слушать
надежды кнут и свист в ушах.
Кто знал, что Бог — попутный ветер? —
ветров враждебная семья,
чтоб выпрямиться при ответе
и дрогнуть, противостоя,
и от любви на землю пасть,
и тело крепкое проклясть —
ларец, закрытый на земле,
и руки так они согнули,
как будто Богу протянули
вино в запаянном стекле:
— Открой же наконец, испробуй,
таков ли вкус его и вид,
как даль, настоенная злобой,
Тебе предчувствовать велит!
ЛЕГЕНДА ШЕСТАЯ
Когда гудит судьба большая,
как ветер, путника смущая,
одежду треплет — и своя
душа завидней, чем чужая, —
монах старинный вопрошает:
— Скажи, кому подобен я? —
и видит: зеркало живое,
крылатое, сторожевое,
журча, спускается к нему —
и отражает ту же тьму,
какую он борол. Но в нем,
в дыханье зрячем за стеклом,
она — как облако цветное,
окружена широким днём.
Так чья-нибудь душа живая
не вытерпит прямого дня,
и горе горем прикрывая,
и слово словом заслоня,
тьму путевую соберёт
вокруг себя — и в ней пройдёт.
И в ней огонь его горит.
И свет, как притча, говорит.
[1] Судáрь — головной покров умершего в гробу (цсл.).
[2] Sant Alessio. Roma — базилика св. Алексея (Алексея Римского Угодника). Рим (ит.).
