Стихи Про Афину — подборка стихотворений

Славную петь начинаю богиню, Палладу-Афину,
С хитро искусным умом, светлоокую, с сердцем немягким,
Деву достойную, градов защитницу, полную мощи,
Тритогенею. Родил ее сам многомудрый Кронион.
Из головы он священной родил ее, в полных доспехах,
Золотом ярко сверкавших. При виде ее изумленье
Всех охватило бессмертных. Пред Зевсом эгидодержавным
Прыгнула быстро на землю она из главы его вечной,
Острым копьем потрясая. Под тяжким прыжком Светлоокой
Заколебался великий Олимп, застонали ужасно
Окрест лежащие земли, широкое дрогнуло море
И закипело волнами багровыми; хлынули воды
На берега. Задержал Гиперионов сын лучезарный
Надолго быстрых коней, и стоял он, доколе доспехов
Богоподобных своих не сложила с бессмертного тела
Дева Паллада-Афина. И радость объяла Кронида.
Радуйся много, о дочерь эгидодержавного Зевса!
Ныне ж, тебя помянув, я к песне другой приступаю.

Ахейские сказания. Афина.

Эллада и Паллада. Вот:
Созвучье то нам знать дает
Как велика Афины роль
В Элладе… Ну, начать позволь

О ней. Хранила города:
Афины, Трою. — Трою? — Да,
Представьте, Трою. В ней была
Афины статуя. Сошла

В тот град в прекрасный день с небес.
— Вещай — и не жалей словес.

… Богиня мудрости, она,
Уже созревшею сполна,
Из Зевсовой большой главы
Явилась. А пред тем, увы,

Главу отца терзала боль.
Первопричиною, в чем соль,
Пророчество. Вот: Мать-Земля,
Крониду злое посуля,

Открыла: ждет его зело
Несчастное событье. Зло —
Рожденье сына от жены
Метиды. Многие сыны

Отцов свергая, восстают —
И Крон, И Зевс примером тут.
И сын Метиды, Зевса сын
Отца низвергнет. Властелин

Тем прорицаньем огорчен:
Жену Метиду любит он —
Багоразумия полна,
Она надежна и верна.

Зевс озадачен: — Как беду,
Себя спасая, отведу?
Могла б Метида дать совет —
Цены ее советам нет,

Но матери едва ли муж
Дороже сына, знаем уж!
Альтернативы, впрочем, нет —
Заимствуем былой сюжет —

(Примером будет старый Крон) —
Должно быть, пригодится он:
Метиду нужно проглотить —
Ну, значит, так тому и быть.

И с нею ночку проведя,
Зевс расшалился, как дитя:
Стал с нею в ладушки играть,
В пятнашки. Славно вспоминать

Им детства светлые деньки.
— Побегаем вперегонки,
Животных обретая вид?
Сам в разном облике шалит.

Метида — то она лиса,
То чайкой рвется в небеса,
Играя с Зевсом. Зевса пыл
Его привычного лишил

Благоразумья. Вот она
Жужжит, на миг обращена
В малышку-муху — и ее,
Не дав ей в естество свое

Вернуться, проглотил Кронид.
Та в голове его сидит,
За хитрость Зевса не виня,
Ему советует. Ни дня

Без тех подсказок он не мог,
А с ними онг — премудрый бог.
Природу все ж не превозмочь:
Метида чует: будет дочь.

Понятно, что отца глава
Не так годна, чтоб кружева
Вшивать в девический хитон.
И боль из Зевса тянет стон,

Такая головная боль!
Дитя рождается. Изволь
Терпеть, раз проглотил жену,
Но крик взрывает тишину.

Похоже — хочет выйти дочь —
Терпеть однако же невмочь.
Объятый болью Зевс кричит,
Вся голова огнем горит.

Весь сонм богов ошеломлен.
Гефест сосредоточен. Он
В чистейшей тоге и с ножом.
В нектаре руки. Обнажен

Сверкавший золотом клинок,
Разрезан череп Зевса.Бог
Разреза и не ощутил —
Нектаром обезболен был.

А из разрезанной главы,
Давая пищу дя молвы,
Афина выбралась на свет
В хитоне… шлеме… — Всем привет!

Ударил грозовой разряд,
Застыли олипийцы в ряд.
Спектакль смотрели — «Ревизор»?
Вот так и тут. А впрочем, — вздор.

Ну, в общем, вышла — и живет.
С ней рядом Ника, что слывет
Победы духом. С нею в бой
Ведет Афина за собой

Когорты гордых храбрецов
На террористов-подлецов
Лишь добронравных во главе,
Кто при мече и булаве

Вступил за справедливость в бой,
Ведет Афина за собой.
Когда же войны отгремят,
Искусству учит тех, кто рад

Отдать немалые труды
Преумноженью красоты
В ремеслах, что полезны всем,
Богам исмертым. Тем и тем, —

Афина мыслила, — ее
Уже не превзойти — тканье,
А также и гончарный труд
Ее всесовершенны. Тут

Ученикам лишь подражать,
Ее искусство уважать.
И коль признает ученик:
Афины труд — вершина, пик,

Такому рада и открыть
Секреты, чтоб умел творить.
Арахна, дева из села,
Ковер чудесный сотткала.

Сбежался отовсюду люд.
Над тем ковром и слезы льют
От умиленья — и поют,
Дань восхищенья отдают.

Искусница Арахна вслух
Всем говорит: из лучших двух
Кудесниц ткацкого станка
Афина — хуже. Не слегка.

Богиня тем оскорблена.
И собирается она
Арахне преподать урок,
Кому послушнее станок,

Но прежде с ней потолковать,
Предостеречь. Увещевать
Пришла к ней в облике седой
Жены достойной. Молвит той:

— Красив ковер, но для чего
С трудом богини ты его
Решила сравнивать? Сравни
С земных твореньями. Они

И вправду хуже твоего.
Земным — Земное. — Ничего, —
Смеясь та дева говорит, —
Пусть и Афина поглядит,

Уверясь: лучше, чем она
Я тку. едва ль она годна
Посостязаться. Я б не прочь,
Решится ли Кронида дочь?

Вмиг сбросив маскировку, грим,
Небесным обликом своим
Земную деву бросив ниц
Вскричала: — Ладно, вденем нить

В станок, посмотрим, чья возьмет,
Кто краше и искусней ткет.
Афина такла гобелен.
Досель ни на одной из стен,

Не видывали тех чудес:
Всех обитателей небес
Тот гобелен изображал
В их славе — и сверкал, сиял.

И нить и каждый узелок
В нем совершенны. Каждый мог
Без лести это оценить.
Афина тянет, тянет нить,

Сумев, однако бросить взор
На труд соперницы. Ковер
Арахны — не соврем — подстать:
В сто красок выткан — и сиять

Ему, как празнику, хорош!
Сюжет не сразу разберешь.
Что? Зевс в объятьях многих жен
И неприлично обнажен.

Такое униженье, шок!
Арахна издает смешок.
Ах, вот как! Все-то ей смешки?
В секунду разнесла в клочки

Тот непочтительный ковер —
Для небожителей — позор.
Арахна же не прощена —
И — с челноком — обращена

В ничто, в простого паука.
Вдруг стала щупальцем рука.
Ей, разничтожнейшей, и впредь
Прять нить и ткать — пустую сеть —

Поймет, как должно почитать
Богов всесильных. Ну, же, ткать!
Один в Элладе чудный град
Афина посещала. Рад

И дядя оной, Посейдон,
Считать тот град своим гнездом.
Коса на камень. Жуткий спор!
Решили прекратить раздор:

Чей граду дар богаче, тот
Себе в удел тот град возьмет.
Жюри из знатных горожан,
Друг друга подруки держа,

Восходят на Акрополь, холм.
И Посейдон, азарта полн,
Трезубцем камень поразил,
В расщелине родник забил,

Вода однако ж солона,
И, значит, граду не нужна.
Солоной бог морей владел.
Иной-то в море не имел.

Приносит граду зедрый дар
Афина. Каждый увидал
Оливу, кстати, в первый раз.
— Вот это — лучший дар для нас:

Еда, и масло, и дрова.
Афине обретит права.
И удалился Посейдон,
Афине град оставил он.

Акрополь. Здесь воздвигнут храм.
Афина, восседая там
С совой премудрой на плече,
Вела то город к славе. Чем

Он был и будет знаменит?
Средь первых что его хранит?
То, в чем афина и сильна:
Учила горожан она

Ремеслам и искусствам. Град
Прекрасен сто веков подряд!

Дщерь всемогущего Зевса, Афина Паллада!
Гул порождаешь воинственный, храбрая дева!
Славой венчаешься явно и тайно от чрева,
Медью гремит твое имя, победная слава.

Пики вершин к небесам устремляешь отважно,
Взор услаждая красою лесистых ущелий,
Робкие души ты жалишь безумием отмщенья,
В ужас ввергая врагов и карая их страшно.

Многосчастливая матерь ремесел искусных,
Ты избегаешь супружеских уз, подстрекая
К ратным сражениям, доблестных силой венчая,
Мать вдохновения, мыслей и мудрых, и вкусных.

О, змеевидная в страсти, летишь в колеснице
С кличем победным, несчастья и зло истребляя,
Водами вечными времени дух укрепляя,
С яростным взглядом являешься нам ты Царицей.

Не отвергай же молитву, о, чтимая всеми,
Дай нам здоровье и сытость, и мирную жизнь,
Мудрая дева, дари благородную мысль,
О, совоокая, царствуй же вечное время.

Афине

Тебе, богине светлоокой,
Мой стих нетвердый отдаю.
Тебе, богине светлоокой,
Вверяю утлую ладью.

Тебя, рожденную без крови,
Молю о ясной тишине!
Напеву робких славословий
Внемли, склонив чело ко мне.

И я, в благочестивом страхе,
Боясь, надеясь и любя,
Рожденный в сумраке и прахе, —
Подъемлю очи на тебя.

Богиня, дщерь божеств, науки основавших
И приращенье их тебе в наследство давших,
Ты шествуешь по их божественным стопам,
Распростираючи щедроты светлость нам.
Мы, признаваясь, что едва того достойны,
Остались бы всегда в трудах своих спокойны;
Но только к славе сей того недостает,
Чтоб милость к нам твою увидел ясно свет.
Дабы признали все народы и языки,
Коль мирные твои дела в войну велики.
Дабы украшенный твоей рукой Парнас
Любителей наук призвать возвысил глас
И, славным именем гремя Елисаветы,
При лике их расторг завистников наветы.
Теперь Германия войной возмущена,
Рыдания, и слез, и ужаса полна;
За собственных сынов с парнасскими цветами
Питает сопостат с кровавыми мечами.
Любитель тишины, собор драгих наук,
Защиты крепкия от бранных ищет рук.
О коль велики им отрады и утехи:
Восследуют и нам в учениях успехи
И славной слух, когда твой университет
О имени твоем под солнцем процветет,
Тобою данными красуясь вечно правы
Для истинной красы Российския державы.
И юношество к нам отвсюду притекут
К наукам прилагать в Петрове граде труд.
Петрова ревность к ним, любовь Екатерины,
И щедрости твои воздвигнут здесь Афины.
Приемлемые в них учены пришлецы
Расширят о тебе в подсолнечной концы,
Коль милосерда ты, коль счастлива Россия,
Что царствуют с тобой в ней времена златыя!
Рушитель знания, свирепой брани звук
Под скипетром твоим защитник стал наук,
Что выше мнения сквозь дым, сквозь прах восходят,
Их к удивлению, нас к радости приводят.
Мы соружим похвал тебе, Минерве, храм,
В приличность по твоим божественным делам;
В российски древности, в Натуры тайны вникнем
И тьмами уст твои достоинства воскликнем.
Коль счастлив оной день, коль счастлив буду я,
Когда я, середи российских муз стоя,
Благодеяние твое представлю ново.
Великостью его о как возвышу слово!
Тогда мой средственной в российской речи дар
В благодарении сугубой примет жар.
Когда внимания сей глас мой удостоишь
И искренних сердец желанья успокоишь,
Ты новы силы нам, богиня, подаришь,
Драгое Отчество сугубо просветишь.
Сие исполнится немногими чертами,
Когда рука твоя ущедрится над нами:
Для славы твоея, для общего плода,
Не могут милости быть рано никогда.

Михаил Ломоносов, 1761 год

К родникам припадая жестоких степей,
Что колючками кормят двугорбых верблюдов,
Иногда понимаю значенье гусарских речей,
В коих жалкая страсть очевидного чуда.

Чудо-дева в смеющемся шлеме из золота гор,
Что копьём достаёт до разрыва земной селезёнки,
Самый главный монахам всех станций конечных укор
И неясный пример по лужам бегущей девчонки.

Раз в столетье, на светлую Землю, как капля дождя,
Упадёт ярко — красная капля с острия не тупого.
Содрогнется земля и затянется туже у шеи петля.
И от жизни до смерти останется очень не много.

Я увижу в глазах этой древней Афины мольбу.
У источника встав, разогнувшись, как может пружина,
Я рвану прямо к ней, моё тело не будет в гробу
И душа избежит безнадёжного душ карантина.

И тогда по лугам побежит, быстронога, как лань,
Расплескает все лужи и смехом растопит истоки,
Как девчонка смешная, её безрассудная длань.
И забудут свои предсказанья седые пророки.

Знаю все чудеса не чудесней трёх капель мольбы,
Что исполнят всегда и будет гореть исполненье
Бесконечной разгадкой прекрасной и вечной судьбы,
Где не будет и места гниенью, разладу и тленью.

Содержание

Искусство то, что убежало

Познав себя я не познал искусство,
Что матерью с рожденья мне дано.
Я шпиговал его цветами, так искустно,
Куда оно ушло — не решено.

Я шёл за ним через огонь,
Что дьяволом пророчила Афина,
И атомов незримую гармонь,
Внемляю, чудную картину.

Я царства смертных перешёл границы,
Я Кратоса нашёл и был убит.
Серены милые, мои сестрицы,
За что кувалдой каменной я был избит?

Я был в Таверне что в глухом лесу таится,
Меня там приняли душевно и тепло,
И угараздило ж меня влюбиться,
В горшок с горячим и топлёным молоком.

Преодолел Вселенной я границы,
И ось Земли я изменил едва.
Эх, хочу я пирожков с корицей,
Что бабушка в Таверне мне пекла.

Я обошёл весь мир. И что?
Куда ушло моё искусство?
Был бы я нужен — само б меня нашло.
Я утерял своё богатство.

Вернувшися домой, повесив нос,
Я сел за стол и ручку в руки взял,
Моей главою овладел гипноз.
И я нашёл искуство! То что потерял.

Познав себя я не познал искусство,
И потеряв его, через года нашёл.
Я шпиговал его цветами, так искустно,
Зачем оно ушло? Не решено.

Троянская ночь

Пропойте мне песню, Эллады сыны.
Под танцами искр, под шепотом моря.
Ахейцы, не много ль на нас есть вины?
И сколько мы здесь уже пролили горя.

Я чувствую запах нагретых песков,
Ветром ночным разносящийся в стане,
И слышу далёкий божественный зов
В лесах Илионских, в туманном дурмане.

С кубком блестящим густого вина
Дышу этим, звёздами вытканным, небом,
А после, как кровь уж не будет пьяна,
Мне стрелы сиять будут солнечным Фебом.

Мы выйдем рядами под взором богов,
И храбрость дарует Афина Паллада,
Я видел тот день в сотнях смешанных снов,
И пред эпилогом душа, странно, рада.

Опомнись, глупец! Приготовь свой доспех!
Чтоб медь, словно пламя, на Солнце блестела!
Харон уже, верно, заждался нас всех…
Меня эта жизнь так ласкала, так грела…

Так греет костёр в леденящую ночь,
Ласкает желанная в мягкой постели…
И трудно прогнать мысли лишние прочь…
Но здесь мы сполна славных песен пропели!

Последняя ночь. Уж зарделся рассвет.
Уж все Олимпийцы проснулися в неге,
Я здесь. Я живу. Ещё тысячи лет
Меня будут помнить на Апия бреге.

На Олимпе.

***
Живут, как тени, боги-олимпийцы
в плену у Аполлона и Афины.
Пьёт Дионис, Аид – готовит шприцы,
рожать Деметра не желает сына.

Гефесту нужен жадный потребитель.
Зевс наплевал на совесть и отцовство.
Арест ушел в жестокости обитель.
Из секса Афродита варит скотство.

Из ревности и бешеных скандалов
сплетает Гера над Олимпом сети
и боги от удушья засыпают.
Они давно не видят свет, поверьте.

А Аполлон и строгая Афина,
под знаменем сознания и нормы,
всё больше окунаются в унынье.
Контроль теряя, рушатся все догмы.

И лишь Гермес восторженно взирает
на хаоса сложнейшие узоры.
В комфорте он не видит счастья Рая
и не нужны из лжи ему опоры.

Единоверцы

На знамени нашем – здоровье народа
И чистые дети нам бога награда,
Перун воплотится пусть в юноше Рода
А в деве проснётся Афина Паллада!

Языческой кровью великой свободы
Наполнится наше пусть Русское сердце,
И чтоб не случилось, не сломят невзгоды
Нас, ибо с тобою, мы единоверцы.

Экзотика

Городок курортный, лето, Крым.
В чебуречной, около вокзала,
Мы с тобой за столиком сидим:
Ты экзотику мне показала.

Здесь хозяин – вылитый абрек.
А за стойкой – грузная Афина.
Я жую татарский чебурек,
Запиваю красным из графина.

У тебя в бокальчике вода,
Ничего не пьешь, не ешь – вестимо:
Неземная эта красота
С чебуреками несовместима.

Муха тупо бьется об стекло,
А я изображаю эрудита —
Наконец-то до меня дошло:
Здесь клубятся местные бандиты.

Ботают по фене втихаря,
На тебя поглядывают косо.
Я сюда пришел, похоже, зря –
Чем отвечу я на их вопросы?

Я не в форме целых десять лет;
Нет спортивной, нет приличной даже…
Слишком много съел свиных котлет,
И пивных креветок, и фисташек.

Дуракам везет! Вошли менты.
Не по делу, просто выпить пива.
У твоей нескромной красоты
Появился шанс уйти красиво.

Я события поторопил:
Рассчитался и оставил сдачу;
Быстренько, без боя, отступил,
И увез тебя к друзьям на дачу.

У друзей на даче все дела:
Крымское, фисташки и котлеты;
И экзотика – любовь была,
С перепугу, жаркая, как лето!