Ах, ресторан, ах, ресторан!
Здесь кто-то трезв, а кто-то пьян.
Здесь кто-то счастлив, кто-то нет.
Кому-то здесь держать ответ…
Здесь также видится итог.
Могу переступить порог…
Не перейду, пожалуй, нет..
И не хочу давать ответ.
Налей тосканского вина.
Давно такого не пила.
Давай с тобой поговорим.
Ведь я одна и ты один.
На сердце будет веселей,
И жизнь покажется милей.
И мы потом с тобой вдвоём
Ещё куда-нибудь пойдём…
Мне в ресторане вечером вчера
Сказали с юморком и с этикетом,
Что киснет водка, выдохлась икра —
И что у них учёный по ракетам.
И многих помня с водкой пополам,
Не разобрав, что плещется в бокале,
Я, улыбаясь, подходил к столам
И отзывался, если окликали.
Вот он — надменный, словно Ришелье,
Как благородный папа в старом скетче, —
Но это был — директор ателье,
И не был засекреченный ракетчик.
Со мной гитара, струны к ней в запас,
И я гордился тем, что тоже в моде:
К науке тяга сильная сейчас —
Но и к гитаре тяга есть в народе.
Я ахнул залпом и разбил бокал —
Мгновенно мне гитару дали в руки, —
Я три своих аккорда перебрал,
Запел и запил — от любви к науке.
Я пел и думал: вот икра стоит,
А говорят — кеты не стало в реках;
А мой учёный где-нибудь сидит
И мыслит в миллионах и парсеках…
И, обнимая женщину в колье
И сделав вид, что хочет в песни вжиться,
Задумался директор ателье —
О том, что завтра скажет сослуживцам.
Он предложил мне позже на дому,
Успев включить магнитофон в портфеле:
«Давай дружить домами!» Я ему
Сказал: «Давай, — мой дом — твой дом моделей».
И я нарочно разорвал струну
И, утаив, что есть запас в кармане,
Сказал: «Привет! Зайти не премину,
В другой раз, — если будет марсианин».
Я шёл домой — под утро, как старик, —
Мне под ноги катались дети с горки,
И аккуратный первый ученик
Шёл в школу получать свои пятерки.
Ну что ж, мне поделом и по делам —
Лишь первые
пятерки получают…
Не надо подходить к чужим столам
И отзываться, если окликают.
В ресторане
Никогда не забуду (он был, или не был,
Этот вечер): пожаром зари
Сожжено и раздвинуто бледное небо,
И на жёлтой заре — фонари.
Я сидел у окна в переполненном зале.
Где-то пели смычки о любви.
Я послал тебе чёрную розу в бокале
Золотого, как нёбо, аи.
Ты взглянула. Я встретил смущённо и дерзко
Взор надменный и отдал поклон.
Обратясь к кавалеру, намеренно резко
Ты сказала: «И этот влюблён».
И сейчас же в ответ что-то грянули струны,
Исступлённо запели смычки…
Но была ты со мной всем презрением юным,
Чуть заметным дрожаньем руки…
Ты рванулась движеньем испуганной птицы,
Ты прошла, словно сон мой легка…
И вздохнули духи, задремали ресницы,
Зашептались тревожно шелка.
Но из глуби зеркал ты мне взоры бросала
И, бросая, кричала: «Лови. »
А монисто бренчало, цыганка плясала
И визжала заре о любви.
В ресторане музыка играет,
Гости веселятся, отдыхают,
Рады все и счастливы вокруг,
Ты запомни этот день, мой друг!
Ведь сегодня День рожденья ресторана!
Говорю тебе я без обмана.
Так давайте ж веселиться от души,
Чтоб доходы наши были хороши!
Мы отложим в сторонку дела,
И давай с тобой напропалую
Окунемся, была-небыла,
В ресторанную жизнь удалую.
Ты меня пригласи в ресторан,
Я одену все лучшее сразу,
И веселые песни цыган
Для меня зазвучат по заказу.
А в ресторане, а в ресторане,
А там гитары, а там цыгане.
И что душа захочет — выбирай,
И где-то здесь начинается рай.
Я вас всех приглашаю к столу,
Чтобы мы хорошо посидели,
Я принцесса на этом балу,
И еще петухи не запели.
Утром снова закружат дела,
Утром снова вернется, что было,
Но о том, что принцессой была,
Я хочу, чтобы я не забыла.
А в ресторане, а в ресторане,
А там гитары, а там цыгане.
И что душа захочет — выбирай,
И где-то здесь начинается рай.
В ресторане красота!
Собрались все не с проста –
Отмечаем День рожденья,
Будет праздник и веселье!
Поздравляем ресторан,
Бьет вина пускай фонтан,
Выпьем! Ну а завтра снова
Всех обслуживать готовы!
В ресторане по стенкам висят тут и там
«Три медведя», «Заколотый витязь», —
За столом одиноко сидит капитан.
— Разрешите? — спросил я. — Садитесь!
— Закури! — Извините, «Казбек» не курю.
— Ладно, выпей! Давай-ка посуду…
— Да пока принесут… — Пей, кому говорю!
Будь здоров! — Обязательно буду.
— Ну, так что же, — сказал, захмелев, капитан, —
Водку пьёшь ты красиво, однако,
А видал ты вблизи пулемёт или танк?
А ходил ли ты, скажем, в атаку?
В сорок третьем под Курском я был старшиной,
За моею спиною — такое.
Много всякого, брат, за моею спиной,
Чтоб жилось тебе, парень, спокойно!
Он ругался и пил, он спросил про отца.
Он кричал, тупо глядя на блюдо:
— Я всю жизнь отдал за тебя, подлеца,
А ты жизнь прожигаешь, паскуда!
А винтовку тебе, a послать тебя в бой?!
А ты водку тут хлещешь со мною! —
Я сидел, как в окопе под Курской дугой,
Там, где был капитан старшиною.
Он всё больше хмелел. Я за ним по пятам.
Только в самом конце разговора
Я обидел его, я сказал: — Капитан!
Никогда ты не будешь майором!
В ресторане канитель
Уже несколько недель,
Скоро будет День рожденья
Ресторана! И веселье
Ждет, конечно, нас тогда!
Ресторан наш, ты всегда
Будешь самым лучшим, знаем,
И удачи все желаем!
Каждый ресторан — театр, и самые лучшие заведения позволяют нам пускаться в фантазии и представлять себя богатыми и могущественными. Нам кажется, что мы окружены слугами, желающими нам счастья и предлагающими лучшую еду.
…Рестораны освобождают нас от скучной действительности, и в этом часть их очарования. Войдя в дверь, вы вступаете на нейтральную территорию, где на протяжении всей трапезы вольны быть тем, кем захотите.
Рут Рейчел цитата из книги «Чеснок и спафиры»
Ресторан — такое прекрасное место, где можно отвлечься от всех беспокоящих бытийных вопросов для того, чтобы подумать о действительно важном: чего бы съесть и выпить.
Елизавета Готфрик «Красавица»
— Рестораны посещают те, кто ненавидит своих мужей и жен и кто не может содержать хороших слуг, — сказала я.
Барбара Картленд «Черная пантера»
Как, однако, много подают в русских ресторанах! — подумал француз, глядя, как сосед поливает свои блины горячим маслом. — Пять блинов! Разве один человек может съесть так много теста?
Антон Чехов «Глупый француз»
Всю свою сознательную жизнь я подавлял в себе синдром официанта в отеле «Ритц»: тот вирус расточительства, которым обычно заражаются официанты, работающие в атмосфере роскоши и мотовства, а потом возвращающиеся в двухкомнатную квартирку, где течет кран.
Александр фон Шенбург цитата из книги «Искусство стильной бедности»
— Что-нибудь ещё? — спросил официант.
— Достаточно, — сказал я робко. — Я и так задал вам столько хлопот.
— Ладно, — сказал он решительно. — Принесу вам через пять минут.
Он торжествующе посмотрел мне в глаза. Этим взглядом он давал мне понять, что делает уже что-то сверхневероятное. Люди ждут здесь годами, говорил его взгляд. Спят прямо на стульях. Изнывают от голода и жажды. В период ожидания обеда люди успевают влюбиться, пожениться, у них здесь рождаются дети. Дети подрастают и по меню учат азбуку. Потом они заказывают себе обед, ждут, и всё повторяется сначала…
Григорий Горин цитата из книги «Хочу харчо» (рассказ «Только для вас!»)
После закусок Шура, который живо интересовался английским, спросил, что означает бессмысленное при буквальном переводе выражение «Here you are». — Это очень просто, — с оттенком некоторого покровительства улыбнулся Марат, — это означает «вот, пожалуйста». В этот момент официант — ему давно внушала подозрение неказистая одежда Шуры и Макса — подошел к их столику и спросил: — Ну что, молодые люди, рассчитываться-то когда планируем? — Here, бл… дь, you are, — Шура огорченно развел руками, как бы сетуя на низкий класс местных халдеев, и Марат от хохота сполз под стол.
Сергей Новиков «Не здесь и не сейчас»
Если вечером в ресторане видишь мужчину с девушкой, которая выглядит, как его дочь, – то это не его дочь.
Все «дорогие рестораны», где подают «дефлопе с семечками кациуса» и «крутоны» по 8 долларов, не существуют как бизнес. Их максимальный срок жизни – 14 месяцев. После этого – полный коллапс. Все «дорого и богато» может существовать только как клановый ресторан совершенно определенных структур – министерств, ведомств и прочих государственных кормушек.
Дмитрий Потапенко «Честная книга о том, как делать бизнес в России»
– Балда! Зачем их мыть, эти тарелки? Оботри об штаны. Какой смысл о клиентах заботиться? Они про наши дела знать не знают. Ведь что такое ресторанная работа? Разрезаешь клиенту цыпленка, птичка выскальзывает на пол – извиняешься, кланяешься и уносишь. Через пару минут появляешься из другой двери – с тем же цыпленком. Вот что такое ресторанная работа!…
Джордж Оруэлл «Фунты лиха в Париже и Лондоне»
Чем хуже готовят повара, тем вежливей должны быть официанты.
Гамбургер под любым другим именем стоит вдвое дороже.
В так называемых престижных ресторанах это в порядке вещей: тебя без конца прерывают ради обстоятельных объяснений, в чем смысл кедрового орешка на твоей тарелке, нескончаемых ритуалов откупоривания бутылки и бесконечного подливания в бокал, кстати и некстати. Скажу больше: я исколесил весь мир, побывал в разных странах и в самых разных ресторанах, но нигде, то есть буквально нигде, не подливают вино в бокал, если об этом не просишь. В других местах это считается неприличным. Только в Голландии официанты подлетают к твоему столику и не только без спросу подливают вино, но и бросают задумчивый взгляд на почти допитую бутылку. «Не пора ли заказать новую?» — прочитывается в этом взгляде. Один мой знакомый, работавший в свое время в голландских «престижных ресторанах», как-то поведал мне следующее. Тактика рестораторов в том, чтобы залить в своих клиентов как можно больше вина — вина, цена которого у них по меньшей мере в семь раз превышает цену от поставщика. Официанты намеренно затягивают перерыв между закуской и горячим: подмечено, что от скуки, дабы убить время, клиенты медленно, но верно напиваются. Закуску, как правило, приносят довольно быстро, иначе посетители начинают выражать претензии, однако между закуской и горячим они уже не в состоянии следить за ходом времени, поскольку достигли нужной кондиции. Не редкость и то, что давным-давно приготовленное горячее не подают до тех пор, пока никто не жалуется, но как только разговоры стихают и публика принимается возмущенно вертеть головами, тарелки поспешно засовывают в микроволновку.
Войдя в ресторан, я ощутил некоторую скованность – обилие смокингов, бабочек и бриллиантов только подчеркивало юродивость моего и без того неброского, да еще лишенного насильственным способом лацканов пиджака. Петраков также не блистал нарядом – на нем болталась выцветшая ковбойка, которую украшал значок ГТО с горделивой надписью «Готов к труду и обороне». Однако Петракова сей факт никоим образом не смущал – наоборот, чопорная атмосфера действовала на него возбуждающе. Наш странно выглядящий и плохо вписывающийся в шикарный ресторанный интерьер квартет в лице двух болезненных девушек, меня в свитере-маломерке и Петракова со значком ГТО вызвал у метрдотеля легкое замешательство. Он окинул взглядом богатую публику, потом еще раз посмотрел на нас и окончательно убедился: то, что перед ним стояло, ни в коем случае нельзя квалифицировать как мираж. Мы не являлись персонажами из американского ужастика: мы были реальны, как сама жизнь. Петраков, никак не реагируя на многозначительные метрдотельские пасы, решительно двинулся к столику в центре. – Может, все-таки где-нибудь в сторонке пристроимся? – двинувшись бочком за Петраковым, прошептал я. – Вон там, в углу, есть местечко. Но Леха был неумолим: – Исключительно в центре! И, усевшись магараджей, принялся многозначительно рассматривать меню. – Значит, так, – сказал он тенью следовавшему за нами метрдотелю. – Для разгону две бутылки водки и пару помидоров. Это нам. А девушкам – хлеба с горчичкой, что б не скучали. Мэтр раскрыл было рот, чтобы узнать, а что же, собственно говоря, мы будем есть, но Петраков, как бы предупреждая этот бестактный вопрос, прервал того на полуслове: – Пока все! Свободен, как Африка! Вскоре заказанный Лехой джентльменский набор уже красовался на столе, но тут со мной произошло непредвиденное – первый стакан не пошел. Мой люмпенский организм, доселе не приученный к принятию спиртного в столь чопорной обстановке, решительно воспротивился. У меня создалось ощущение, будто горло, выставив вперед крохотные ручонки, как бы уперлось ими в весело устремившийся внутрь водочный ручеек и заверещало отчаянно: – Не пу-у-у-щу-у. И лишь огромным усилием воли мне удалось победить свою восставшую гортань, а уж дальше все покатилось как по маслу. К середине второй бутылки мне было совершенно безразлично, где я нахожусь, в ресторане «Пекин», английском парламенте или с бомжами под забором. Тем не менее я, что, без сомнения, делает мне честь, предпринял попытку преодолеть земное притяжение и оторваться от стула. Пол, чутко отреагировав на мои трепыхания, тут же начал укатывать из-под ног, но я все-таки сумел удержаться, ухватившись за пудовую сиську кособоконькой. – Се! – пробормотал я. – Кранты! Уноси готовенького! – «Плюшку» не забудь! – донесся, как сквозь вату, голос Петракова. Но ни о какой «плюшке» и речи быть не могло. – Леха! – печально спросил я, еле ворочая языком. – Как же я доберусь в таком скотском виде? – Ничего-ничего! – утешал Леха. – Добересси! Кое-как я втащился в троллейбус, а потом и в электричку. Поражала скорость передвижения. Мне казалось, что с момента входа в троллейбус и выхода из поезда прошло минуты две. Очнулся я недалеко от общежития и крайне изумился, улицезрев на месте расположения луны чьи-то ноги. Удивление еще больше усилилось, когда я понял, что чьи-то ноги есть лично мои. Я встал и ощутил себя утлым суденышком, попавшим в девятибалльный шторм. – Оп-па! – подбадривал я себя, раскачиваясь былинкой на ветру. – Оп-па! Метрах в десяти от общежития я наткнулся на неожиданное препятствие – огромное корыто с жидким бетоном. Учитывая, с каким трудом давался каждый шаг, и прикинув свои отнюдь не беспредельные возможности, стало ясно, что обойти казавшуюся непреодолимой преграду, вряд ли удастся. И я, справедливо полагая, что самая короткая кривая – это прямая, отважно ступил в означенное корыто и, немедля потеряв равновесие, упал на карачки. Так, на карачках, по уши в растворе, я благополучно добрался до противоположного края. А вылезя из бетонного месива, обнаружил отсутствие левой туфли и почувствовал легкое угрызение совести. – Как же так? – укорял я себя. – Иностранный инженер эту туфлю придумывал, конструировал, ночи не спал, а ты его в жидком бетоне утопил. Безжалостно! Как Герасим Муму! Мне стало мучительно обидно и за Герасима, и за собачку, и за саму туфлю, и за людей, ее изготовивших. И я, пораженный собственной чувствительно-стью, снова вполз в корыто и шарил в нем неверной рукой до тех пор, пока наконец не наткнулся на пропажу. Выполз я чрезвычайно довольный, а так как приподняться я уже был окончательно не в состоянии, то весь оставшийся отрезок прошел по-пластунски. Первое, что предстало утром моему протрезвевшему сознанию, – это величественно застывшие в бетоне и стоящие раком брюки, такой же пуленепробиваемый, монолитный пиджак и две полуметровые каменные болванки, еще вчера бывшие модельной венгерской обувью. Я вспомнил могучую статую мальчика с веслом, стоящую в центральном парке города Камышина, и подумал, что именно таким монументальным одеянием можно было прикрыть его нескромную наготу, вместе с веслом.
Илья Олейников «Жизнь как песТня»
