Любовь и Сумасшествие.
Поэма в стихах.
Когда-то в Тайном тихом месте,
в уютной тёпленькой тиши,
собрались пообщаться вместе
все человеческие чувства
и качества его души.
Когда беседа прекратилась,
и Скука начала зевать,
тут, Сумасшествие решилось,
всем предложить в игру сыграть.
Игру простую, просто в прятки.
Интрига – брови подняла
и с изумлением спросила:
"И что же это за игра?"
А Сумасшествие охотно,
подробно объяснило всем,
условия игры доступно
сказавши: "Просто, ведь, совсем!"
Принявши сразу ту идею
Энтузиазм начал плясать,
с Ним Эйфория закружилась,
а с Нею – Радость "зависать".
Эмоции – так сильны были,
что убедить смогли Они –
Сомнение, и убедили!
В игре участвуют они!
Но, правда, и нашлись такие,
которых ни когда всерьёз,
совсем ни что не привлекало,
не интересно Им, ну что ж!
Апатия не согласилась
принять участие в игре,
потом и Гордость возмутилась,
Ей не пристойно быть в игре!
Не прятаться решила Правда
сказав, что всё равно Её
находят – рано или поздно
и это всё – не для Неё.
У Трусости своя причина,
Ей не хотелось рисковать,
ведь всё равно всё бесполезно!
Зачем Геройству потакать?!
Играть без них тогда решили.
А Сумасшествие должно
водить в игре, так все решили,
ведь предложило всё Оно!
Один, два, три – начало счёта.
Теперь игра и началась.
Идти куда-то не охота
и Лень – за камень забралась.
Не долго размышляла Вера
и поднялась на небеса.
Укрылась в тень Триумфа – Зависть,
который подался в леса.
Чтобы найти среди деревьев
такое, что взметнулось ввысь
и в его кроне, среди листьев,
должно укрытие найтись.
Трудней всех было Благородству,
а потому, что не дано
Ему с тем чувством не считаться,
которое наделено.
Ведь то укрытое местечко,
которое смогло найти,
друзьям Его родным и близким,
могло б прекрасно подойти:
Для Страха – в дереве дупло есть,
Свободе – лёгкость ветерка,
для Сладострастья – крылья птицы,
Красе – прибрежье ручейка.
И наконец определилось –
Не мельтешить в других очах.
Решенье принято! И скрылось,
в прекрасных солнечных лучах!
А Эгоизм – совсем напротив,
нашел лишь только для себя
весьма укромное местечко,
по принципу — "Сам за себя!"
Ложь – быстро в радуге укрылась,
а если честно, то на дне
морском, тихонько приютилась,
а может быть совсем и вне!
Страсть и Желанье – погрузились
в вулкана жерло, аж до дна!
Забывчивость – сама забыла,
куда же спряталась Она?!
Когда отсчёт уже кончался,
еще не спряталась Любовь.
Куст розы рядом оказался,
Она и скрылась меж кустов.
Окончен счёт. И начат поиск.
И Сумасшествие пошло.
Недолго поиск продолжался,
Лень сразу, первую нашло.
Потом услышало, как Вера,
о чём-то с Богом спорила.
Её искать уже не нужно,
продолжило свои дела.
Где Страсть упрятались с Желаньем,
Оно узнало по тому,
как угрожающе в вулкане
дрожало всё, сгущая тьму!
Затем нашло Оно и Зависть,
и догадалось сразу где
Триумф скрывался –
на верхушке, средь листьев, словно в бороде.
Ну Эгоизм искать не нужно,
не повезло Ему, чуток,
Он в улей спрятался, и дружно,
пчелиный рой Ему дал толк!
Вдруг Сумасшествие смутилось,
увидев, как Сомнение,
сидело около забора,
решая уравнение:
— с какой же стороны укрыться,
чтоб дольше не смогли найти?
Вот если б взять и разделиться:
и там и здесь. Куда ж идти?!
Принять решенье не сумело,
и было найдено Оно,
ведь принять твёрдое решенье,
Сомненью – вовсе не дано!
От изнурительной работы,
у Сумасшествия уже
возникла жажда, до икоты!
Предел терпенья – на меже!
Немного чтобы освежиться,
и сухость удалить во рту,
к ручью пошло Оно напиться,
там увидало – Красоту.
И так почти все оказались
Им найдены: Талант – в траве,
Печаль – в пещере укрывалась,
Ложь – в радуге или на дне,
уж если честно признаваться,
на океанском дне была.
Ведь Ложь есть Ложь, и удивляться
тут нечему, там и была!
Не найденной лишь оставалась
одна Любовь, её ни как
найти нигде не удавалось,
ни в ручейке, ни в облаках.
Но Сумасшествие искало
за каждым деревом, в горах,
и, наконец, Оно решило
искать и в розовых кустах.
И с нетерпеньем раздвигая,
все ветки розовых кустов,
Оно услышало стенанья,
что издавала их Любовь.
Непоправимое случилось!
Шипы, благоуханных роз,
в глаза Любви, случайно впились!
Слепою стала! Вот курьёз!
И Сумасшествие не знало,
что делать дальше?! И принялось
раскаиваться, извиняться, молить
и плакать, и клялось.
Клялось Любви, что: "В искупленье
Вины своей, на все века,
поводырём Я буду верным,
и вот Тебе Моя рука!"
С тех древних пор, давно ушедших,
когда впервые на Земле,
играли в прятки чувства наши,
Любовь слепа.
Теперь везде, всегда за руку,
то Сумасшествие ведёт
Любовь, как счастье или муку,
уж тут к кому как подойдёт!
И вот загадка: почему-то,
довольно странный сей союз,
воспринимаем мы как будто,
слиянье двух прекрасных Муз!?
Когда приходит в наше сердце –
Любовь Большая, мы тогда
рассудок сразу все теряем:
ведь Сумасшествие всегда
с Любовью рядом, так уж вышло,
по жизни рядышком идут
два Эти чувства человека.
Они, скучать нам не дают!
Там, где с Землею обгорелой
Слился, как дым, небесный свод, —
Там в беззаботности веселой
Безумье жалкое живет.. .
Под раскаленными лучами,
Зарывшись в пламенных песках,
Оно стеклянными очами
Чего-то ищет в облаках.. .
То вспрянет вдруг и, чутким ухом
Припав к растреснутой Земле,
Чему-то внемлет жадным слухом
С довольством тайным на челе.. .
И мнит, что слышит струй кипенье,
Что слышит ток подземных Вод,
И колыбельное их пенье,
И шумный из Земли исход!. .
Александр Башлачёв
Палата №6
Хотел в Алма-Ату — приехал в Воркуту.
Строгал себе лапту — а записали в хор.
Хотелось "Беломор" — в продаже только "ТУ".
Хотелось телескоп — а выдали топор.
Хотелось закурить — но здесь запрещено.
Хотелось закирять — но высохло вино.
Хотелось объяснить — сломали два ребра.
Пытался возразить, но били мастера.
Хотелось одному — приходится втроем.
Надеялся уснуть — командуют "Подъем! "
Плюю в лицо слуге по имени народ.
Мне нравится БГ, а не наоборот.
Хотелось полететь — приходится ползти.
Старался доползти — застрял на полпути.
Ворочаюсь в грязи. А если встать, пойти?
За это мне грозит от года до пяти.
Хотелось закричать — приказано молчать.
Попробовал ворчать — но могут настучать.
Хотелось озвереть, кусаться и рычать.
Пытался умереть — успели откачать.
Могли и не успеть. Спасибо главврачу
За то, что ничего теперь хотеть я не хочу.
Психически здоров. Отвык и пить, и есть.
Спасибо. Башлачев. Палата номер шесть.
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица.
Ей на шее ноги
Маячить больше невмочь.
Чёрный человек,
Чёрный, чёрный,
Чёрный человек
На кровать ко мне садится,
Чёрный человек
Спать не дает мне всю ночь.
Чёрный человек
Водит пальцем по мерзкой книге
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого-то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и страх.
Чёрный человек
Чёрный, Чёрный!
«Слушай, слушай, —
Бормочет он мне, —
В книге много прекраснейших
Мыслей и планов.
Этот человек
Проживал в стране
Самых отвратительных
Громил и шарлатанов.
В декабре в той стране
Снег до дьявола чист,
И метели заводят
Веселые прялки.
Был человек тот авантюрист,
Но самой высокой
И лучшей марки.
Был он изящен,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою.
Счастье, — говорил он, —
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего,
Что много мук
Приносят изломанные
И лживые жесты.
В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжелых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым —
Самое высшее в мире искусство» .
«Чёрный человек!
Ты не смеешь этого!
Ты ведь не на службе
Живешь водолазовой.
Что мне до жизни
Скандального поэта.
Пожалуйста, другим
Читай и рассказывай» .
Чёрный человек
Глядит на меня в упор.
И глаза покрываются
Голубой блевотой, —
Словно хочет сказать мне,
Что я жулик и вор,
Так бесстыдно и нагло
Обокравший кого-то.
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
Ночь морозная.
Тих покой перекрестка.
Я один у окошка,
Ни гостя, ни друга не жду.
Вся равнина покрыта
Сыпучей и мягкой известкой,
И деревья, как всадники,
Съехались в нашем саду.
Где-то плачет
Ночная зловещая птица.
Деревянные всадники
Сеют копытливый стук.
Вот опять этот Чёрный
На кресло мое садится,
Приподняв свой цилиндр
И откинув небрежно сюртук.
«Слушай, слушай! —
Хрипит он, смотря мне в лицо,
Сам все ближе
И ближе клонится. —
Я не видел, чтоб кто-нибудь
Из подлецов
Так ненужно и глупо
Страдал бессонницей.
Ах, положим, ошибся!
Ведь нынче луна.
Что же нужно еще
Напоенному дремой мирику?
Может, с толстыми ляжками
Тайно придет «она» ,
И ты будешь читать
Свою дохлую томную лирику?
Ах, люблю я поэтов!
Забавный народ.
В них всегда нахожу я
Историю, сердцу знакомую, —
Как прыщавой курсистке
Длинноволосый урод
Говорит о мирах,
Половой истекая истомою.
Не знаю, не помню,
В одном селе,
Может, в Калуге,
А может, в Рязани,
Жил мальчик
В простой крестьянской семье,
Желтоволосый,
С голубыми глазами…
И вот стал он взрослым,
К тому ж поэт,
Хоть с небольшой,
Но ухватистой силою,
И какую-то женщину,
Сорока с лишним лет,
Называл скверной девочкой
И своею милою»
«Чёрный человек!
Ты прескверный гость.
Это слава давно
Про тебя разносится» .
Я взбешен, разъярен,
И летит моя трость
Прямо к морде его,
В переносицу…
…Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет.
Ах ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один…
И разбитое зеркало…
