Верно служит с давних пор
Людям плотницкий топор.
Если хочешь строить дом,
Поработай топором!
А еще топор готов
Нарубить для печки дров,
Чтобы дровяной запас
Обогрел зимою нас.
Как топор работать любит!
Он и тешет, он и рубит.
А в руках у мастеров
Чудеса творить готов!
В одну цветущую долину,
Что затерялась между гор,
С соседней сумрачной вершины
Вдруг прилетел … топор, —
Такой увесистый и острый…
Откуда взяться бы ему?!
Я думал, этого вопроса
Ни в жисть я не пойму.
А случай вышел-то скандальный:
Хоть ждать и не было причин,
Туда нагрянул вдруг начальник, —
Районный крупный чин,
Как раз он речь перед народом
Толкал, нагнав на всех тоску;
Ан, глядь, — топор тому уроду
Нежданно снёс башку!
Глядит охрана ошалело…
Потом, конечно, сразу в крик:
Мол, терроризм. Мол, это дело
Устроил боевик!
Мол, вы ответите за это!
Мол, арестуем весь аул!
Да только даже версий нету:
Кто же топор метнул?!
А ведь топор — совсем не птица
И даже не метеорит,
Не может «просто так» свалиться
И сам не полетит…
Рекой тогда лились чернила
На груды следственных бумаг, —
И вот в итоге прояснилось,
Что дело было так…
Над ними на отвесной круче
Средь голых каменистых плит,
Где рыщут лишь орлы да тучи,
Прилип убогий скит.
Там скромно жил безвестный горец
Вдали от суетных людей,
Но почему-то часто вздорил
С бабищею своей.
В тот день меж ними спозаранку,
Хоть и никто не ожидал,
Очередная перебранка
Переросла в скандал.
К кому жена приревновала
Супруга, — вряд ли Чёрт поймёт,
Но взбеленилась и орала,
Не закрывая рот.
Её стараясь урезонить,
Он попытался пошутить…
Да где там! — Уж из дома гонит,
Чтоб дверь пред ним закрыть.
Но он тогда воскликнул: «Что ты,
Сдурела?! Я же этот дом
Построил, — до седьмого пота
Махая топором! »
В ответ — поклёпы и накаты,
Безумным гневом блещет взор:
«Проваливай, кобель проклятый,
Бери и свой топор! »
И в тот же миг топор схватила,
Всегда лежавший под столом,
Со зла швырнула что есть силы
Его в дверной проём.
А муж спортивный был детина,
Он ловко увернуться смог, —
И полетел топор в долину
С обрыва на восток…
Уже вы поняли, конечно,
Что там, внизу, топор попал
В того чинушу, что беспечно
В ауле выступал.
Ах, если б тот несчастный строже
Диету блюл и ведал труд,
Когда он был бы осторожен,
Как горец, был бы худ, —
Тогда столь лёгкою мишенью
Для топора бы он не стал,
Топор злосчастный при паденьи
В него бы не попал.
Но не таков был тот боярин:
По жизни в сытости скользя,
Наел себе такую харю,
Что не попасть нельзя.
И вот итог: весьма жестоко
Судьбой наказан жирный туз.
Так пусть послужит всем уроком
Печальный сей конфуз!
Друзья, следите за фигурой!
Не жрите ложками икру,
А ежедневной физкультурой
Займитесь поутру.
А если речь держать придётся,
То долгий не мелите вздор, —
Кончайте прежде, чем воткнётся
В башку шальной топор!
Полену говорил Топор:
— Тебя я знаю с давних пор.
Молчишь? — Ну что ж, хотя не мент,
Но расколю тебя в момент.
На дворе дрова.
Пришла стальная Голова.
Разлетелись Чурбаны
Во все стороны!
На дровишечки!
На поленницы!
Непростое это дело —
Топором махать умело.
Топором рублю я ловко,
Здесь нужна своя сноровка.
Люблю я русскую Россию,
Но ближе всех стоит Рязань,
Её не раз татары били,
Она не раз платила дань.
Сгорала, в пепле возрождалась,
Имела грозные полки,
И никому не подчинялись,
Её босые мужики.
Топор с рогаткой, сбоку ножик,
Привычный русский арсенал,
Ремень невыделанной кожи,
Двойным узлом на бок свисал.
Не смех, а доблесть в «косопузой»,
Дойдёт до нас из дебрей тех,
Топор тянул тяжёлым грузом,
За кушаком почти у всех.
В борьбе и стойкости Рязани,
Наглядный каждому пример,
Как трудно предки выживали,
И защищали свой удел.
Где ты шел, сибирский леший,
Через мир и через гром
По дороженькам нездешним
С колдованным топором —
Ждал тебя я год и месяц
В наши горные края
И поверил: спета песня
Соколиная твоя.
Вечер был. Сверкали звезды.
И стоял товарищ мой
Чернобровый, грандиозный,
Бородатый и прямой.
Он сказал: — Под небом синим
Шел любою стороной,
Нету города в России,
Не отстроенного мной.
Он сказал: — А в смысле песни
Разговором не забавь,
В небе звездочкой чудесной
Обозначена судьба.
… Ночь налево, ночь направо,
Больше нечего сказать —
Триста звезд глядело прямо
В наши звездные глаза,
И одна с зеленым цветом, —
Будто цветик полевой,
По неведомой примете
Знала друга моего.
Год мы вместе ели, пили,
А вокруг Магнит-горы
День и ночь на всех стропилах
Пели наши топоры.
Шла зима глубоким снегом,
Мы несли бессменный пост,
Темной ночью пали с неба
Три куста зеленых звезд.
Мой товарищ ахнул с горя,
В небо глянул и застыл:
На высоком синь-просторе
Не нашел своей звезды.
Скинул шапку, вытер слезы,
Свету белому не рад,
На земле знобят морозы,
Чтобы легче помирать.
Чтобы ввек помина злого
Не осталось за душой,
Поклонился нам без слова,
Распрощался и ушел.
Безо всякой канители,
Тихо, смирно той зимой
Всю неделю на постели
Помирал товарищ мой.
Койка жестка, что подметка,
Скукой выпито лицо,
Мир бедней на четверть водки,
На полпуда огурцов.
… По Руси и по России
Напролет и наугад
Смерть ходила, смерть косила
Тыщу лет тому назад…
Встал старик сухой и грозный,
Непокорный, как гроза,
Изругал святые звезды
За прекрасные глаза.
И во всей бывалой силе
Изрекает в те поры:
— Нонче небо отменили,
Володеют топоры.
… Снова звоном, снова хрустом
Загулял у наших гор
Гордость парней Златоуста,
Сердцем кованный топор.
В перепалку, в перестрелку
Как ударили в леса,
Компасы рванули стрелки,
Перепутав полюса.
Над ночным долинным юром
Как взгремели топоры,
Показали реомюры
Тридцать градусов жары.
Под огнем в четыре солнца
Стены города кладем.
Неба нет, земля трясется,
Звезды падают дождем.
Иван Тапорыжкин пошел на охоту,
С ним пудель пошел, перепрыгнув забор,
Иван, как бревно провалился в болото,
А пудель в реке утонул, как топор.
Иван Тапорыжкин пошел на охоту,
С ним пудель вприпрыжку пошел, как топор.
Иван повалился бревном на болото,
А пудель в реке перепрыгнул забор.
Иван Тапорыжкин пошел на охоту,
С ним пудель в реке провалился в забор.
Иван как бревно перепрыгнул болото,
А пудель вприпрыжку попал на топор.
Читайте Тосты про топор. Самые лучшие и новые Тосты про топор. Используйте только проверенные тосты. Ежедневно более ста новых тостов только на сайте Тосты.ру.
- про тигров7
- про тиранов1
- про Титаник1
- про тишину2
- про товарищей31
- про товары15
- про толпу4
- про Толстого2
- про толстых1
- про топор 7
- про торговлю25
- про торговцев4
- про тормозов5
- про торты13
- про тоску4
- про тост162
- про точки5
- про тощих2
- Тосты
- →
- Тосты
- →
- про топор
Тосты про топор
Дровосеки рубили дуб. Сделав из его древесины клинья, они раскалывали ими ствол. Промолвил дуб: «Не так кляну я топор, который меня рубит, как эти клинья, которые от меня же и рождены!» Так выпьем же за то, чтобы не было нам обид от близких людей!
Есть такая старинная грузинская легенда. В саду у одного человека выросли два дерева: груша и абрикос. Их стволы находились настолько близко друг от друга, что наконец переплелись. Однажды сын этого человека, жестокий, с бесчувственной и черствой душой, решил срубить абрикос, чтобы груша могла свободно расти. Но только он прикоснулся к стволу топором, как груша застонала. Молодой человек решил, что ему послышалось, и снова собрался рубить дерево. И снова груша издала стон. Тогда подошел его отец и сказал: – Видишь, даже деревья способны чувствовать! Так выпьем же за то, чтобы вы, подобно этим абрикосу и груше, срослись вашими душами настолько, чтобы стали они одной душой, полной любви!
Однажды дровосек pубил дерево над речкой и уронил в нее топор. Он заплакал от гоpя, но тут ему явился Господь и спросил: — Что ты плачешь? — Как же мне не плакать, ведь я уронил в речку топор и не смогу больше зарабатывать на пропитание моей семье. Тогда Господь достал из речки золотой топор и спросил: — Это твой топоp? — Нет, это не мой топор, — ответил дровосек. Господь достал из речки серебряный топор и спросил: — Может, это твой топор? — Нет, и это не мой топор, — отвечал дровосек. Наконец, Господь достал из речки железный топор. — Да, это мой топор, — обрадовался дровосек. — Я вижу, ты честный человек и соблюдаешь мои заповеди, — сказал Господь, — возьми же себе в награду все три топора. Стал дровосек жить—поживать в достатке, но тут к несчастью в речку упала его жена. Он снова горько заплакал. И снова ему явился Господь и спросил: — Что ты плачешь? — Как же мне не плакать, ведь в речку упала моя жена. Тогда Господь достал из речки Дженифер Лопез и спросил: — Это твоя жена? — Да, это моя жена, — радостно ответил дровосек. Господь рассердился: — Ты солгал мне, как же так? — Видишь ли, о Господи, — ответил дровосек, — тут вышло небольшое недоразумение. Ответил бы я, что это не моя жена. Ты тогда достал бы из речки Кэтрин Зета—Джонс, а я бы снова сказал, что она не моя жена. Тогда ты достал бы мою жену, и я бы сказал, что вот она и есть моя супруга. Ты бы отдал мне всех троих, и что бы я стал с ними делать? Я бы не смог их всех прокормить, и мы все четверо были бы очень несчастны. Мораль: Когда мужчины лгут, они делают это достойно и к всеобщей пользе. Выпьем же за мужчин которые говорят ложь только во благо!
Жил—был дровосек. Однажды он уронил свой топор в озеро. Дровосек горько заплакал, ведь теперь он не мог зарабатывать себе на жизнь. И тут небеса разверзлись, и голос Бога спросил его: — Почему ты плачешь? — Как же мне не плакать, ведь я уронил свой топор в озеро и теперь не знаю, как мне жить дальше. Тогда Бог достал со дна озера золотой топор и спросил дровосека: — Это твой топор? — Нет, это не мой топор, — ответил дровосек. Бог достал со дна серебряный топор и спросил: — Это твой топор? — Нет, это тоже не мой топор, — ответил дровосек. В третий раз Бог достал со дна железный топор: — Может быть, это твой топор? — Да, это мой топор, — обрадовался дровосек. Тогда Бог отдал дровосеку в награду за честность все три топора.
Надоело Буратино, что все над его длинным носом смеются. Решил он себе пластическую операцию сделать. Пошел к одному доктору. "Нет проблем, — говорит доктор, — топором тюкнуть и все!" "А если мимо тюкнет?" — засомневался Буратино и пошел к другому. "Тут напильником пилить надо, только это долго" , — говорит тот. "Долго — это мне не подходит", — решил Буратино и пошел к третьему. "Предлагаю новейшую экспериметальную методику с помощью жуков—точильщиков!" — говорит третий. Экспериментальной методики Буратино и вовсе испугался. Короче, так ничего и не выбрал и остался, как был. Так выпьем за то, чтобы вовремя сделать правильный выбор и не остаться с носом!
Побратались человек и медведь. Человек позвал Топтыгина в гости и задал в его честь пир. А прощаясь, поцеловал косолапого и попросил жену сделать то же самое. Но жена плюнула и сказала сердито: — Не терплю вонючих гостей! Вскоре человек навестил медведя. Решив на обратном пути нарубить дров, он взял с собой топор. Мишка ласково встретил гостя, а потом стал настойчиво просить его: — Ударь меня топором по голове! Человек долго отказывался: разве можно?! Но хозяин берлоги настоял на своем. Что делать? Гость хватил косолапого обухом по голове и изрядно поранил его. Месяц спустя друзья встретились снова. Голова у медведя успела зажить, и он сказал человеку: — Вот видишь, братец: рана от топора зажила, но не зажило сердце, раненое языком твоей жены. Языком можно не только поранить, но и убить. Будем же осторожно обращаться с этим опасным оружием!
Привез тесть дров из лесу. Попросил зятя нарубить. Зять с силой взмахнул топором, и отлетевшее полено попало по голове сварливой теще. И насмерть! Так выпьем же за мужскую солидарность!
Отречемся от старого мiра!
Отряхнем его прах с наших ног!
Нам враждебны златые кумиры;
Ненавистен нам царский чертог!
. . . . . . . . . . . . . . . . .
И взойдет за кровавой зарею
Солнце правды и братства людей.
Купим мир мы последней борьбою:
Купим кровью мы счастье детей.
«Новая песня» (1875).
Из русских литературных споров
«…Презрение к человеческой жизни – характерная черта варваров».
Н.И. ТУРГЕНЕВ.
Мы спать хотим, и никуда не деться нам
От жажды спать и жажды всех судить.
Ах, декабристы, не будите Герцена,
Нельзя в России никого будить.
Наум КОРЖАВИН.
Н.А. Добролюбов.
Он грабил нашу Русь, немецкое отродье,
И немцам передал на жертву наш народ,
Без нужды он привлек к нам ратное невзгодье,
Других хотел губить, но сам погиб вперед.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Не правь же, новый царь, как твой отец ужасный,
Поверь, назло царям, к свободе Русь придет.
Тогда не пощадят тирана род несчастный
И будет без царей блаженствовать народ.
«18 февраля 1855 года» (1855).
И день придет! — и не один певец,
Но голос всей народной Немезиды
Средь века прогремит вдруг из конца в конец:
«Да будешь проклят ты и все Николаиды!»
«18 февраля 1856 года» (1856).
Иллюстрация к роману «Бесы» Ф.М. Достоевского.
Я топор наточу, я себя приучу
Управляться с тяжелым оружьем,
В сердце жалость убью, чтобы руку свою
Сделать страшной безчувственным судьям.
Не прощать никого! Не щадить ничего!
Смерть за смерть! Кровь за кровь! Месть за казни!
И чего ж ждать теперь? Если царь – дикий зверь,
Затравим мы его без боязни.
Революционные стихи неизвестного автора (1880).
Идешь ты робко на венчанье,
Дрожа всем телом, сам не свой,
Как агнец глупый на закланье,
Как бык, влекомый на убой!
Но ждешь, что дух, тебе священной
Помазав кисточкою лоб,
Не даст крамоле дерзновенной
Свалить тебя до срока в гроб.
Папаша твой был мазан тоже
И потому был храбр и смел,
А умер он в канаве лежа,
Без ног в мiр лучший улетел!
Его от пуль хранили боги,
Пока крамола била в лоб,
Но чуть задели бомбой ноги,
Он пал, раздавленный, как клоп.
Стихи неизвестного на Коронацию Императора Александра III (1882).
М.А. Булгаков.
«Алеша, разве это народ! Ведь это бандиты. Профессиональный союз цареубийц. Петр Третий. Ну что он им сделал? Что? Орут: "Войны не надо!" Отлично. Он же прекратил войну. И кто? Собственный дворянин царя по морде бутылкой. Павла Петровича князь портсигаром по уху. А этот. забыл, как его. с бакенбардами, симпатичный, дай, думает, мужикам приятное сделаю, освобожу их, чертей полосатых. Так его бомбой за это?»
«Дни Турбиных».
П.Л. Лавров.
Отречемся от старого мiра!
Отряхнем его прах с наших ног!
Нам враждебны златые кумиры;
Ненавистен нам царский чертог!
. . . . . . . . . . . . . . . . .
И взойдет за кровавой зарею
Солнце правды и братства людей.
Купим мир мы последней борьбою:
Купим кровью мы счастье детей.
«Новая песня» (1875).
К.Д. Бальмонт.
Ты грязный негодяй с кровавыми руками,
Ты зажиматель ртов, ты пробиватель лбов,
Палач…
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Ты осквернил себя, свою страну, все страны,
Что стонут под твоей уродливой пятой,
Ты карлик, ты Кощей, ты грязью, кровью пьяный,
Ты должен быть убит, ты стал для всех бедой.
«Николай Последний» (1907).
В.В. Розанов.
«Именно молодые-то люди, которые не могли “разобраться” во всех этих “авторитетах”, от Герцена до Пешехонова, и взяли в руки бомбы. “Надо раздавить гадов”. Ну а что Россия – гадость, об этом кто же у нас не “пел”. Только становясь постарше и начав постигать, что, кроме России печатной, есть Россия живущая и что эта-то Россия, предположительно состоящая Из “гадов”; дала, однако, несомненно весь оригинальный материал для такого творчества, как Пушкина, Лермонтова, Толстого, что, не будь фактической Тамани, – Лермонтову не о чем было бы написать рассказа “Тамань”, Гончарову не о чем было бы написать “Обрыв”, Толстому – “Детство и отрочество”, “Казаков”, “Войну и мир”, “Каренину”… […]… Если я поверю всему этому омуту, вот что, кроме меня и “любимого автора”, ничего порядочного на Руси нет и никогда не было и что папаши-то наши были свиньи, а дедушки были прохвосты и вся Россия только и занималась, что прохвостными делами: то, хотя, по уверенью “любимого писателя”, я и есть золотой человек, вместе с этим писателем нас только двое, и еще вот несколько тоже влюбленных в этого писателя читателей, – то я с ума сойду и, конечно, повешусь! Или кого-нибудь убью. И вот, чтобы спастись от этой убийственной мысли, я и предпочитаю думать, что я просто дурачок, да и писатель мой не очень умен или, правильнее, что мы оба “так себе люди”, не совсем худые, но и далекие от хорошего, “как все”, и что точь-в-точь были такие же наши папаши и дедушки. Так-то ровнее и утешительнее.
А то вся Россия разделилась на два лагеря: 1) гадов, которых надо “раздавить”, и 2) золотую молодежь, святых героев, которые вправе раздавить. Если чуть-чуть поумней и поскромней человек, то от такой мысли с ума сойдешь, и именно если ему говорят, что он в разряде “праведников”. Ибо если “гад” – то еще ничего: общее болото, и все – лягушки. Но если праведник, т.е. если все-то остальные – хуже меня? Внутри себя, молча, каждый не может не сознавать, что он “так себе”: и вот если прочие люди объявлены, признаны, запечатаны как несравненно худшие этого субъективного “так себе”, “серединочки”, то из этого убеждения не может не вырасти такая великая грусть, которая приведет фатально к истреблению или своего “величия”, как обманного (у умных, у искренних), или другого кого-нибудь “гада” (у фальшивых и деревянного типа людей). […]Пройдут десятки лет. Все “наше” пройдет. Тогда будут искать корни терроризма подробно, научно, наконец философски и метафизически. В политике лежит только физический корень терроризма. Но когда станут искать его метафизический корень, его найдут поблизости к тому “святому” корню, который когда-то вызвал инквизицию, – это негодование “святых людей” на грех человеческий, и оба эти корня найдут как разветвления того древнего и вечного корня, который именуется “жертвою”, началом “жертвенным” в истории, в силу которого всегда и у всех народов тоскливо отыскивалась жертва под нож. Авраам нашел барана, запутавшегося рогами в терновнике, католики – еретиков, террористы – жандарма и полицейского. “Давай его сюда, заколем – и оживем”; “если этот не умрет, я не могу жить”.
Это чувство странное и страшное. Но именно оно-то и есть метафизический корень террора. И, конечно, здесь есть мясники, но по мистическому основанию всего дела тут в некоторых случаях, в некоторой пропорции замешаны и люди чистой и именно нежной души. Но нужно очень опасаться литературного сантиментализма, и по поводу нескольких гуманно-обобщенных фраз, сказанных в предсмертном экстазе и вовсе не выражающих коренной и постоянной натуры человека,нельзя развивать ту мысль, будто люди эти подняли руку на человека по причине ангельской своей доброты и невероятной любви к народу, к человечеству. Нет, кто убил – именно убил; кто хотел убить – именно хотел убить. Он ненавидел, он чувствовал гадливость к убиваемому – и этого нельзя ни переделать, ни затенить. Убил злой – вот вся моя мысль».
«О психологии терроризма» (1909).
– Похоже на нынешнее? – Да. НО – есть принципиальная (и непреодолимая!) разница: РФ – не Российская Империя, Президент – не Царь, а мы – не подданные Императора Всероссийского, и как бы, может быть, кто ни хотел, большинство – даже не потомки честных подданных, а всего лишь тех, кто в 1917-м свергал Помазанника Божия, одобрял и смирился с этим злом. (Разве что покаялись. ) А потому не нужно фантазировать и воображать то, чего не было и нет.
Тем, кому действительно дорога обезпечивающая личную безопасность и будущее страны государственная стабильность, важно – пока еще есть время – понять: альтернативы переговорам нет. Необходим диалог власти с разными стратами современного российского постсоветского общества, памятуя, что решающее влияние на исторические процессы часто оказывает отнюдь не большинство, как правило, аморфное и недостаточно активное.
