Федор Иванович Тютчев (1803-1873) — русский поэт, дипломат, публицист, член-корреспондент Петербургской Академии Наук с 1857 года, тайный советник.
Л.Н. Толстой вспоминал: «Когда-то Тургенев, Некрасов… едва смогли уговорить меня прочесть Тютчева, но зато когда я прочел, то просто обмер от величины его творческого таланта». Толстой называл его среди своих любимых поэтов, говорил, что «без него нельзя жить», называл Тютчева «одним из тех несчастных людей, которые неизмеримо выше толпы, среди которой живут, и потому всегда одиноки».
Тютчев был серьезным и глубоким мыслителем, во многом самостоятельным, – и эта работа мысли наполняла его душу, лишь иногда выражаясь в превосходно сделанных стихах. Не этой ли работой мысли Тютчев и привлекал к себе сердца людей, мировоззрение которых было созвучно с мыслями Тютчева (Л.Толстой, Вл. Соловьев, Тургенев)? Если к этому присоединить совершенство формы, то станет понятным тот ореол, который окружает Тютчева доныне.
Содержание
ENCYCLICA*
Был день – когда господней правды молот
Громил, дробил ветхозаветный храм,
И, собственным мечом своим заколот,
В нем издыхал первосвященник сам.
Еще страшней, еще неумолимей
И в наши дни – дни Божьего суда –
Свершится казнь в отступническом Риме
Над лженаместником Христа.
Столетья шли, ему прощалось много,
Кривые толки – темные дела –
Но не простится правдой Бога
Его последняя хула.
Не от меча погибнет он земного,
Мечом земным владевший столько лет, –
Его погубит роковое слово:
«Свобода совести есть бред!»
SILENTIUM!*
Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои –
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, –
Любуйся ими – и молчи.
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь –
Взрывая, возмутишь ключи,
Питайся ими – и молчи.
Лишь жить в себе самом умей –
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум –
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи –
Внимай их пенью – и молчи.
ДВА ЕДИНСТВА
Из переполненной Господним гневом чаши
Кровь льется через край, и Запад тонет в ней –
Кровь хлынет и на вас, друзья и братья наши –
Славянский мир, сомкнись тесней.
«Единство, – возвестил оракул наших дней, –
Быть может спаяно железом лишь и кровью. »
Но мы попробуем спаять его любовью –
А там увидим, что прочней.
Душа хотела б быть звездой;
Но не тогда, как с неба полуночи
Сии светила, как живые очи,
Глядят на сонный мир земной, –
Но днем, когда, сокрытые как дымом
Палящих солнечных лучей,
Они, как божества, горят светлей
В эфире чистом и незримом.
ИЗ ЯКОБА БЁМЕ
Кто Время и Вечность
В себе совместил,
От всякого горя
Себя оградил.
Иным достался от природы
Инстинкт пророчески-слепой, –
Они им чуют-слышат воды
И в темной глубине земной.
Великой Матерью любимый,
Стократ завидней твой удел –
Не раз под оболочкой зримой
Ты самое ее узрел.
Как дымный столп светлеет в вышине!
Как тень внизу скользит неуловима.
«Вот наша жизнь, – промолвила ты мне, –
Не светлый дым, блестящий при луне,
А эта тень, бегущая от дыма. »
Когда на то нет Божьего согласья,
Как ни страдай она, любя, –
Душа, увы, не выстрадает счастья,
Но может выстрадать себя.
Душа, душа, которая всецело
Одной заветной отдалась любви
И ей одной дышала и болела,
Господь тебя благослови!
Он милосердный, всемогущий,
Он, греющий своим лучом
И пышный цвет, на воздухе цветущий,
И чистый перл на дне морском.
Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется, –
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать.
О чем ты воешь, ветр ночной?
О чем так сетуешь безумно.
Что значит странный голос твой,
То глухо жалобный, то шумно?
Понятным сердцу языком
Твердишь о непонятной муке –
И роешь и взрываешь в нем
Порой неистовые звуки.
О, страшных песен сих не пой
Про древний хаос, про родимый!
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
Из смертной рвется он груди,
Он с беспредельным жаждет слиться.
О, бурь заснувших не буди –
Под ними хаос шевелится.
ДЕНЬ И НОЧЬ
На мир таинственный духов,
Над этой бездной безымянной,
Покров наброшен златотканный
Высокой волею богов.
День – сей блистательный покров –
День, земнородных оживленье,
Души болящей исцеленье,
Друг человеков и богов!
Но меркнет день – настала ночь;
Пришла – и с мира рокового
Ткань благодатную покрова,
Сорвав, отбрасывает прочь.
И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ей и нами –
Вот отчего нам ночь страшна!
НАШ ВЕК
Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует.
Он к свету рвется из ночной тени
И, свет обретши, ропщет и бунтует.
Безверием палим и иссушен,
Невыносимое он днесь выносит.
И сознает свою погибель он,
И жаждет веры – но о ней не просит.
Не скажет ввек, с молитвой и слезой,
Как ни скорбит перед замкнутой дверью:
«Впусти меня! – Я верю, Боже мой!
Приди на помощь моему неверью. »
Не рассуждай, не хлопочи.
Безумство ищет, глупость судит;
Дневные раны сном лечи,
А завтра быть чему, то будет.
Живя, умей все пережить:
Печаль, и радость, и тревогу.
Чего желать? О чем тужить?
День пережит – и слава богу!
О вещая душа моя!
О, сердце, полное тревоги,
О, как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия.
Так, ты – жилица двух миров,
Твой день – болезненный и страстный,
Твой сон – пророчески-неясный,
Как откровение духов.
Пускай страдальческую грудь
Волнуют страсти роковые –
Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть.
Певучесть есть в морских волнах,
Гармония в стихийных спорах,
И стройный мусикийский шорох
Струится в зыбких камышах.
Невозмутимый строй во всем,
Созвучье полное в природе, –
Лишь в нашей призрачной свободе
Разлад мы с нею сознаем.
Откуда, как разлад возник?
И отчего же в общем хоре
Душа не то поет, что море,
И ропщет мыслящий тростник?
ПОСЛЕДНИЙ КАТАКЛИЗМ
Когда пробьет последний час природы,
Состав частей разрушится земных:
Все зримое опять покроют воды,
И Божий лик изобразится в них!
СОН НА МОРЕ
И море и буря качали наш челн;
Я, сонный, был предан всей прихоти волн –
Две беспредельности были во мне,
И мной своевольно играли оне,
Вкруг меня, как кимвалы, звучали скалы,
Окликалися ветры и пели валы –
Я в хаосе звуков лежал оглушен,
Но над хаосом звуков носился мой сон.
Болезненно-яркий, волшебно-немой,
Он веял легко над гремящею тьмой.
В лучах огневицы развил он свой мир –
Земля зеленела, светился эфир.
Сады-лавиринфы, чертоги, столпы,
И сонмы кипели безмолвной толпы –
Я много узнал мне неведомых лиц,
Зрел тварей волшебных, таинственных птиц.
По высям творенья, как бог, я шагал,
И мир подо мною недвижный сиял.
Но все грезы насквозь, как волшебника вой,
Мне слышался грохот пучины морской,
И в тихую область видений и снов
Врывалася пена ревущих валов.
ЦИЦЕРОН
Оратор римский говорил
Средь бурь гражданских и тревоги:
«Я поздно встал – и на дороге
Застигнут ночью Рима был!»
Так. но, прощаясь с римской славой,
С Капитолийской высоты
Во всем величье видел ты
Закат звезды ее кровавой.
Счастлив, кто посетил сей мир
В его минуты роковые –
Его призвали всеблагие
Как собеседника на пир.
Он их высоких зрелищ зритель,
Он в их совет допущен был –
И заживо, как небожитель,
Из чаши их бессмертье пил!
О чем ты воешь, ветр ночной?
О чем так сетуешь безумно.
Что значит странный голос твой,
То глухо жалобный, то шумный?
Понятным сердцу языком
Твердишь о непонятной муке –
И роешь и взрываешь в нем
Порой неистовые звуки.
О! страшных песен сих не пой!
Про древний хаос, про родимый
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
Из смертной рвется он груди,
Он с беспредельным жаждет слиться.
О! бурь заснувших не буди –
Под ними хаос шевелится.
Смотри, как на речном просторе,
По склону вновь оживших вод,
Во всеобъемлющее море
За льдиной льдина вслед плывет.
На солнце ль радужно блистая,
Иль ночью в поздней темноте,
Но все, неизбежимо тая,
Они плывут к одной мете.
Все вместе — малые, большие,
Утратив прежний образ свой,
Все – безразличны, как стихия, –
Сольются с бездной роковой.
О, нашей мысли обольщенье,
Ты, человеческое Я,
Не таково ль твое значенье,
Не такова ль судьба твоя?
ВОЛНА И ДУМА
Дума за думой, волна за волной –
Два проявленья стихии одной:
В сердце ли тесном, в безбрежном ли море,
Здесь – в заключении, там – на просторе –
Тот же все вечный прибой и отбой,
Тот же все призрак тревожно-пустой.
Как океан объемлет шар земной,
Земная жизнь кругом объята снами;
Настанет ночь – и звучными волнами
Стихия бьет о берег свой.
То глас ее: он нудит нас и просит.
Уж в пристани волшебный ожил челн;
Прилив растет и быстро нас уносит
В неизмеримость темных волн.
Небесный свод, горящий славой звездной
Таинственно глядит из глубины, –
И мы плывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены.
Над виноградными холмами
Плывут златые облака.
Внизу зелеными волнами
Шумит померкшая река.
Взор постепенно из долины,
Подъемлясь, всходит к высотам
И видит на краю вершины
Круглообразный светлый храм.
Там, в горнем неземном жилище,
Где смертной жизни места нет,
И легче и пустынно-чище
Струя воздушная течет.
Туда взлетая, звук немеет,
Лишь жизнь природы там слышна
И нечто праздничное веет,
Как дней воскресных тишина.
ОСЕННИЙ ВЕЧЕР
Есть в светлости осенних вечеров
Умильная, таинственная прелесть:
Зловещий блеск и пестрота дерев,
Багряных листьев томный, легкий шелест,
Туманная и тихая лазурь
Над грустно-сиротеющей землею,
И, как предчувствие сходящих бурь,
Порывистый, холодный ветр порою,
Ущерб, изнеможенье – и на всем
Та кроткая улыбка увяданья,
Что в существе разумном мы зовем
Божественной стыдливостью страданья.
В философском очерке Владимира Соловьева – русского религиозного мыслителя, поэта, публициста, литературного критика – раскрывается поэзия Тютчева по существу, ее внутренний смысл и значение.
Цицерон 0 (0)
Оратор римский говорил
Средь бурь гражданских и тревоги:
«Я поздно встал — и на дороге
Застигнут ночью Рима был!»
Так. Но, прощаясь с римской славой,
С Капитолийской высоты
Во всем величье видел ты
Закат звезды ее кровавый.
Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие
Как собеседника на пир.
Он их высоких зрелищ зритель,
Он в их совет допущен был —
И заживо, как небожитель,
Из чаши их бессмертье пил!
День и ночь 0 (0)
На мир таинственный духов,
Над этой бездной безымянной,
Покров наброшен златотканный
Высокой волею богов.
День — сей блистательный покров
День, земнородных оживленье,
Души болящей исцеленье,
Друг человеков и богов!
Но меркнет день — настала ночь;
Пришла — и с мира рокового
Ткань благодатную покрова
Сорвав, отбрасывает прочь…
И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ей и нами —
Вот отчего нам ночь страшна!
Ночное небо так угрюмо 0 (0)
Ночное небо так угрюмо,
Заволокло со всех сторон.
То не угроза и не дума,
То вялый, безотрадный сон.
Одни зарницы огневые,
Воспламеняясь чередой,
Как демоны глухонемые,
Ведут беседу меж собой.
Как по условленному знаку,
Вдруг неба вспыхнет полоса,
И быстро выступят из мраку
Поля и дальние леса.
И вот опять все потемнело,
Все стихло в чуткой темноте —
Как бы таинственное дело
Решалось там — на высоте.
Последний катаклизм 0 (0)
Когда пробьет последний час природы,
Состав частей разрушится земных:
Всё зримое опять покроют воды,
И божий лик изобразится в них!
«Последний катаклизм» Тютчева
Философская лирика – визитная карточка Федора Ивановича Тютчева. К ней можно отнести и произведение «Последний катаклизм».
Стихотворение написано в 1829 году. Его автору в эту пору исполнилось 26 лет, он уже не первый год служит в Германии на дипломатической работе, даже произведен в титулярные советники, занимает активную позицию в делах обретения Грецией независимости, отстаивает необходимость покровительства России греческому народу, счастливо женат, воспитывает детей. На Родине он бывает наездами. В этой обстановке видимого довольства, расцвета жизненных сил и семейного благополучия, он пишет произведение «Последний катаклизм». По жанру – религиозная лирика, по размеру – ямб с перекрестной рифмовкой, состоит всего из одного катрена. Интонация почти пророческая. Лексика возвышенная, торжественная, местами устаревшая. Сам размер стихотворения подчеркивает высокую трагедию происходящего. Между тем, поэт описывает скорее первую катастрофу (потоп), а не последнюю. Если опираться на Священное Писание, то при конце мира будут потоки не воды, а огня. Следует отметить, что поэт содрогается от зрелища перемен в природе, человек как активно действующий герой в произведении отсутствует. «Последний час»: метафора. «Состав частей»: разрушение земли, атмосферы, гидросферы. Из воды появится обновленное естество мира, на всем будет лежать зримый отпечаток славы Бога. Больше уже никогда и никто не поставит его могущество под сомнение. Заключительное восклицание в финале словно подчеркивает неотвратимость приближающегося преображения. Кстати говоря, название стихотворения может и не нести негативную, устрашающую окраску. Возможно, имеется в виду превращение, очищение, изменение, а не уничтожение, гибель, хаос. Эти стихи интересны еще и тем, что молодой Ф. Тютчев о кончине этого мира думал скорее в философском, чем христианском духе. Скажем, нет намека на учение о Страшном Суде. Впрочем, в столь короткой зарисовке почти невозможно выразить всю христианскую эсхатологию. Эти строки похожи почти на экспромт, запись поразившей его мысли, мгновенного озарения. Он посчитал его настолько важным, что вскоре предложил к публикации. В катрене несколько раз использована инверсия: покроют воды.
Стихотворение «Последний катаклизм» впервые было опубликовано в журнале «Денница» спустя 2 года после создания.
О, вещая душа моя 0 (0)
О вещая душа моя!
О сердце, полное тревоги,-
О, как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия.
Так, ты жилица двух миров,
Твой день – болезненный и страстный,
Твой сон – пророчески-неясный,
Как откровение духов…
Пускай страдальческую грудь
Волнуют страсти роковые —
Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть.
О чем ты воешь, ветр ночной 0 (0)
О чем ты воешь, ветр ночной?
О чем так сетуешь безумно.
Что значит странный голос твой,
То глухо жалобный, то шумно?
Понятным сердцу языком
Твердишь о непонятной муке —
И роешь и взрываешь в нем
Порой неистовые звуки.
О! страшных песен сих не пой!
Про древний хаос, про родимый
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
Из смертной рвется он груди,
Он с беспредельным жаждет слиться.
О! бурь заснувших не буди —
Под ними хаос шевелится.
Чему бы жизнь нас не учила 0 (0)
Чему бы жизнь нас ни учила,
Но сердце верит в чудеса:
Есть нескудеющая сила,
Есть и нетленная краса.
И увядание земное
Цветов не тронет неземных,
И от полуденного зноя
Роса не высохнет на них.
И эта вера не обманет
Того, кто ею лишь живет,
Не всё, что здесь цвело, увянет,
Не всё, что было здесь, пройдет!
Но этой веры для немногих
Лишь тем доступна благодать,
Кто в искушеньях жизни строгих,
Как вы, умел, любя, страдать.
Чужие врачевать недуги
Своим страданием умел,
Кто душу положил за други
И до конца всё претерпел.
Молодой певец 0 (0)
На брань летит младой певец,
Дней мирных бросил сладость;
С ним меч отцовский — кладенец,
С ним арфа — жизни радость.
«О, песней звонких край родной,
Отцов земля святая,
Вот в дань тебе меч острый мой,
Вот арфа золотая!»
Певец пал жертвой грозных сеч;
Но, век кончая юный,
Бросает в волны острый меч
И звонкие рвет струны.
«Любовь, свободу, край родной,
О струны, пел я с вами!
Теперь как петь в стране вам той,
Где раб звучит цепями?»
Видение 0 (0)
Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья,
И в оный час явлений и чудес
Живая колесница мирозданья
Открыто катится в святилище небес.
Тогда густеет ночь, как хаос на водах;
Беспамятство, как Атлас, давит сушу;
Лишь Музы девственную душу
В пророческих тревожат боги снах!
Произведение Федора Ивановича Тютчева «Видение» впервые было опубликовано на страницах журнала «Галатея».
Стихотворение написано в 1829 году. Его автору в эту пору исполнилось 26 лет, дипломатия стала его профессией, он занимается переводами и пишет собственные стихи, проживает в Германии, в Мюнхене, женат. В те годы литературная критика не жаловала его вниманием, впрочем, он и печатался весьма редко. Много лет продолжалась дружба поэта с немецким философом Ф. Шеллингом. По жанру – философская лирика, ноктюрн, по размеру – разностопный ямб с перекрестной и опоясывающей рифмовкой, 2 строфы. Открытых и закрытых рифм поровну. Интонация задумчивая, с единственным восклицанием в финале. Лирический герой явно себя не обнаруживает. Герой пытается поведать о своем открытии: есть некий час в ночи. Время, когда все земное, наносное, шумное утихает и во «всемирном молчанье» удается почувствовать ход времени, истории, необъятность космического пространства. «Оный»: устаревшее слово, означающее «тот». «Явлений и чудес»: человек спит, но все существующее движется и стремится к своей таинственной цели. «Колесница»: образ из античности, которую поэт с детства хорошо знал. «Открыто катится»: не перед кем притворяться, ведь мало кто решится подглядывать за происходящим. «Святилище небес»: образ, видимо, мифологический. Второе четверостишие нагнетает напряжение. «Густеет ночь» (инверсия): тьма становится абсолютной. «Хаос на водах»: собственно, возможен перифраз библейской цитаты, где упоминается «тьма над бездною», над водой. Таким был первозданный мир. «Хаос» здесь имеет отношение не к беспорядку, а к первоначальному состоянию Вселенной. Следом еще одно сравнение: беспамятство, как Атлас. Под последним подразумевается титан, держащий небесный свод. Известен в древнегреческой мифологии. «Давит сушу»: поэту кажется, что человечество забыло, откуда пришло и куда направляется. Муза: покровительница искусств, вдохновляющая поэтов. Ф. Тютчев намеренно пишет это слово как имя, поскольку она – один из главных символов творчества, свободы. «Пророческих снах»: не наяву, а в сновиденье она постигает суть вещей. Страдающий бессонницей поэт становится проводником ее прозрений. «Тревожат боги» (инверсия): вновь он обращается к античной эпохе, использует классический образ, присущий романтизму. Эпитеты: девственную (чистую, невинную), всемирного. Метафора и оксюморон: живая колесница.
В ранней лирике Ф. Тютчева сильны метафизические мотивы, есть жажда прорваться к тайнам бытия.
Как океан объемлет шар земной 0 (0)
Как океан объемлет шар земной,
Земная жизнь кругом объята снами;
Настанет ночь — и звучными волнами
Стихия бьет о берег свой.
То глас ее; он нудит нас и просит…
Уж в пристани волшебный ожил челн;
Прилив растет и быстро нас уносит
В неизмеримость темных волн.
Небесный свод, горящий славой звездной,
Таинственно глядит из глубины,-
И мы плывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены.
Как неожиданно и ярко 0 (0)
Как неожиданно и ярко,
На влажной неба синеве,
Воздушная воздвиглась арка
В своем минутном торжестве!
Один конец в леса вонзила,
Другим за облака ушла —
Она полнеба обхватила
И в высоте изнемогла.
О, в этом радужном виденье
Какая нега для очей!
Оно дано нам на мгновенье,
Лови его — лови скорей!
Смотри — оно уж побледнело,
Еще минута, две — и что ж?
Ушло, как то уйдет всецело,
Чем ты и дышишь и живёшь.
У Максима сегодня горе 0 (0)
У Максима сегодня горе
Потерял он плавки в море
Спрятав все в большой кулак
Выбегает кое-как.
Бессонница 0 (0)
Часов однообразный бой,
Томительная ночи повесть!
Язык для всех равно чужой
И внятный каждому, как совесть!
Кто без тоски внимал из нас,
Среди всемирного молчанья,
Глухие времени стенанья,
Пророчески-прощальный глас?
Нам мнится: мир осиротелый
Неотразимый Рок настиг —
И мы, в борьбе, природой целой
Покинуты на нас самих.
И наша жизнь стоит пред нами,
Как призрак на краю земли,
И с нашим веком и друзьями
Бледнеет в сумрачной дали…
И новое, младое племя
Меж тем на солнце расцвело,
А нас, друзья, и наше время
Давно забвеньем занесло!
Лишь изредка, обряд печальный
Свершая в полуночный час,
Металла голос погребальный
Порой оплакивает нас!
Антошка 0 (0)
Мы потянем ручки, ножки,
Ах какой был сладкий сон,
Кто проснулся? Наш Антошка?
Замечательно спал он.
Святая ночь 0 (0)
Святая ночь на небосклон взошла,
И день отрадный, день любезный,
Как золотой покров, она свила,
Покров, накинутый над бездной.
И, как виденье, внешний мир ушел…
И человек, как сирота бездомный,
Стоит теперь и немощен и гол,
Лицом к лицу пред пропастию темной.
На самого себя покинут он –
Упра?зднен ум, и мысль осиротела –
В душе своей, как в бездне, погружен,
И нет извне опоры, ни предела…
И чудится давно минувшим сном
Ему теперь всё светлое, живое…
И в чуждом, неразгаданном ночном
Он узнает наследье родовое.
