Усталость преодолевая,
Бреду домой, едва дыша.
Но тлеет точка болевая —
Её ещё зовут душа.
Сервиз домашний, запах чайный,
Такой знакомый и простой,
И взгляд, нечаянно печальный,
И профиль детский золотой.
Вот настроенье нулевое,
Тоска и смута вновь и вновь.
А вот раненье пулевое,
Его ещё зовут любовь.
Мне жребий выпал бесталанный,
… показать весь текст …
И вот уже вхожу в такую реку,
Что самый дальний берег омывает,
Где человек прощает человеку
Любую боль, которая бывает.
Пускай река всему меня научит,
Пока плыву по этой самой глади,
Где человека человек не мучит,
Не может мучить человека ради.
Хотя б коснуться берега такого,
Который мог покуда только сниться,
Где человек не мучает другого,
А только сам трепещет и казнится!
И ни челна, ни утлого ковчега, —
Волна речная берег предвещает,
… показать весь текст …
Была я баба нежная,
А стала баба снежная,
Стою ничьей женой
Под горкой ледяной.
Была я баба нежная,
А стала баба снежная,
Вот и вся любовь,
Вот и нос — морковь,
И колпак из ведра,
И метла у бедра.
Была я баба нежная,
А стала баба снежная,
… показать весь текст …
Я обиды рассовала по карманам,
И царапины как кошка зализала.
Я училась этим маленьким обманам,
Ничего тебе об этом не сказала.
В сумку сунула еще две-три тревоги
И за пазуху упрятала упреки,
Завязала в узелок свою досаду,
Ничего такого мне теперь не надо.
Мне нельзя заплакать, если захочу я И молчать нельзя мне, если замолчу я,
Ну, а главное — глубокие карманы
Чтобы в них держать свои обманы.
Нетерпению купила я уздечку,
Ожиданию достала птичью клетку,
В уголке сложила маленькую печку,
… показать весь текст …
Я играла с огнём, не боялась огня.
Мне казалось, огонь не обидит меня.
Он и вправду не жёг мне протянутых рук.
Он горячий был друг, он неверный был друг!
Я играла с огнём вот в такую игру:
То ли он не умрёт, то ли я не умру.
Я глядела в огонь не жалеючи глаз.
Он горел и горел, но однажды погас.
Я играла с огнём до поры, до поры,
Не предвидя особых последствий игры.
Только отблеск огня на лице у меня.
Только след от огня на душе у меня…
Содержание
Чего хочет женщина.
« Ежели забрезжило — слушай, голубок,
Чего хочет женщина — того хочет Бог.
Впроголодь да впроголодь — что за благодать,
Дай ты ей попробовать, отчего ж не дать?
Много ль ей обещано — иглы да клубок.
Чего хочет женщина — того хочет Бог.
Если замаячило, хочет — пусть берет,
За нее заплачено много наперед.
Видишь, как безжизненно тих ее зрачок?
Кто ты есть без женщины, помни, дурачок,
Брось ты эти строгости, страшные слова,
Дай ты ей попробовать, дай, пока жива.
Дай ей все попробовать, дай, пока жива».
Мне другую ночь не спится.
Невесёлые дела!
То ли кошка, то ли птица,
То ли женщина была?
То она в огонь глядела,
То, забившись в уголок,
После плакала и пела
Или билась в потолок…
Я подумал: если баба,
Для чего ей два крыла?
А если птица, то она бы
Улететь вполне могла.
… показать весь текст …
Я сама себе открыла
Я сама себе открыла,
Я сама себе шепчу:
Я вчера была бескрыла,
А сегодня полечу.
И над улицей знакомой,
И над медленной рекой,
И над старенькою школой,
И над маминой щекой.
Как ни грела всё, что мило,
Как ни ластилась к плечу,
Я вчера была бескрылой,
А сегодня полечу.
… показать весь текст …
Ты делишься со мною планами,
А я не вписываюсь вновь —
Опять неловкая, нескладная —
Ты, среднерусская любовь.
Где-где — с котятами и с птичками
Любовь танцует в облаках.
А ты у нас — дитя со спичками,
Дитя со спичками в руках.
У нас одних такое станется —
С резным крылечком теремок,
А пригляжусь — из окон тянется
Сырой удушливый дымок.
Она стоит — платочек, валенки,
Бездумный взгляд ее глубок,
… показать весь текст …
А хочешь, я выучусь шить?
А может, и вышивать?
А хочешь, я выучусь жить,
И будем жить-поживать?
Уедем отсюда прочь,
Оставим здесь свою тень,
И ночь у нас будет ночь,
И день у нас будет день.
Ты будешь ходить в лес
С ловушками и ружьем.
О, как же весело здесь,
Как славно мы заживем!
Я скоро выучусь прясть,
… показать весь текст …
Карманы
Я обиды рассовала по карманам
И царапины как кошка зализала.
Я училась этим маленьким обманам —
Ничего тебе про это не сказала.
В сумку сунула ещё две-три тревоги
И за пазуху упрятала упрёки.
Завязала в узелок свою досаду —
Ничего такого мне теперь не надо!
Мне нельзя заплакать, если захочу я.
И молчать нельзя мне, если замолчу я.
Ну, а главное — глубокие карманы,
Чтобы в них держать свои обманы!
… показать весь текст …
Как отсечённая рука
Болит и ноет в месте жеста,
В душе моей саднит пока
Твоё пустующее место.
Последняя песня
Не боюсь ни беды, ни покоя,
Ни тоскливого зимнего дня,
Но меня посетило такое,
Что всерьёз испугало меня.
Я проснулась от этого крика,
Но покойно дышала семья.
— Вероника — кричат — Вероника!
Я последняя песня твоя.
— Что ты хочешь? — я тихо сказала. —
Видишь, муж мой уснул и дитя.
Я сама на работе устала.
Кто ты есть, говори не шутя.
Но ни блика, ни светлого лика.
… показать весь текст …
Пошли, что ли, братцы, на Рубенса?!
Чего мы тут тупо сидим?
В кошмарных баталиях рубимся,
Не видимся все и не любимся,
Другу другу в лицо не глядим.
Пошли- и посмотрим телесное,
Чего не видали давно.
А вдруг что-нибудь интересное,
Земное, а также небесное,
Не все ж- интернет да кино?
Пошли… наши глупости здешние,
Их тоже неплохо в музей…
Какие мы тут безутешные.
Бессмысленные и потешные.
… показать весь текст …
Была ещё одна вдова
Вероника Долина. Людмиле Абрамовой
Была ещё одна вдова.
О ней забыли.
Ну, может, вспомнили едва,
Как гроб забили.
Она жила невдалеке,
А шла в сторонке.
Был уголок в её руке
От похоронки.
Она привыкла и смогла
С другим быть рядом.
Она давно уже жила
Иным укладом.
… показать весь текст …
"Чудеса случаются, ты знаешь, только нужно почву для ростка удобрить и пеплом, и слезами, а не просто верить в чудеса…"
— Как Ваша Светлость поживает?
Как Ваша Светлость почивает?
О чём она переживает,
Достаточно ли ей светло?
— Ах, худо, друг мой, очень худо!
Мы все надеялись на чудо,
А чуда что-то нет покуда,
А чуда не произошло.
— Что Вашу Светлость удручает?
Что Вашу Светлость огорчает?
Что Вашу Светлость омрачает?
… показать весь текст …
Я хотела бы, знаешь ли, подарить тебе шарф
( Было время — цепочку на шею дарила).
А шарф — нечто вроде зелья из тайных трав,
Зелья, которое я никогда не варила.
Длинный, легкий, каких-то неслыханных нежных тонов,
Мною купленный где-то в проулках бездонного ГУМа,
Не проникая в тебя, не колебля твоих никаких основ,
Он улегся б у тебя на плечах, как пума.
Он обнимет тебя за шею, как я тебя не обнимала,
Он прильнет к твоему подбородку — тебе бы так это пошло,
А я уже не сумею. А раньше я не понимала,
Что — никаких цепочек, а только — тепло, тепло.
#1047215 . "Ложь во благо — это как зло во имя добра." или "Ты кто? — Часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла."
Жизнь была бы иной, не такою дрянной —
Кабы ближних своих от лукавства избавить.
Упаси тебя Боже лукавить со мной!
Упаси тебя Боже лукавить.
Я привыкла платить дорогою ценой,
Да такой, что тебе нипочём не измерить!
Помоги тебе Боже лукавить со мной…
Только так, чтобы я не могла не поверить!
Эту тяжесть нести до конца суждено.
Между тем я хотела бы ношу оставить.
Упаси тебя Боже лукавить со мной,
Помоги тебе Боже лукавить!
… показать весь текст …
Буду-буду этой зимой доставать посуду.
Скатерти стану стелить , а сперва отутюжу.
Подберу салатницы. Прикоснусь к паштетному блюду.
Плошки вытащу для овощей , за милую душу.
Подтяну менажницу. Совсем я о ней забыла.
Для травы , мелочей и соусов , анчоусы и оливки.
Я всегда хотела , чтобы только красиво было.
Не какие-то там ошмётки , объедки , опивки.
Замариную птицу и рыбу. Зажарю животных.
Не подопытных и халявных , а тех , что дались трудами.
И чесночные вытру руки. Из всех подноготных —
Это самые чистые дни из тех , что нам с вами дали
Не всё же мне девчонкой быть
Изменчивой и скверной!
Позвольте мне Вас полюбить,
Позвольте быть Вам верной!
Я знаю, как я поступлю, —
Толкуйте, как причуду:
Позвольте, я Вас полюблю,
Позвольте, я Вас полюблю,
Позвольте, верной буду.
О, наше женское житьё —
Забавнейшая штука.
Мужей питьё, детей нытьё —
Наука нам, наука!
Но как мне хочется унять
… показать весь текст …
Меж нами нет любви. Какая-то прохладца,
Как если бы у нас сердца оборвались.
Ну как ей удалось за пазуху прокрасться?
Должно быть, мы с тобой некрепко обнялись.
Меж нами нет любви. Не стоит суесловья!
Но снова кто-то врёт и "да" рифмует с "нет".
И снова говорит: любовь, любви, любовью —
Холодные как лёд, и чистые как снег.
Но если нет любви — тогда какого чёрта
Мы тянем эту нить из вечного клубка?
Затем, что не дано любви иного сорта,
И надо как-то жить, раз живы мы пока.
На смерть Высоцкого.
Посвящение его бывшей жене Людмиле Абрамовой
***
Была ещё одна вдова –
О ней забыли,
Ну может, вспомнили едва,
Как гроб забили.
Она жила невдалеке,
А шла в сторонке,
Был уголок в её руке
От похоронки.
Она привыкла и смогла
С другим быть рядом,
Она давно уже жила
Иным укладом.
Но день июльский – стынет кровь,
Какой морозный,
Кому бессмертную любовь
В наш век бесслёзный?
Его отбросило волной,
Её прибило,
Она была его женой,
Она любила.
Не приближаясь, стороной,
Идёт по кромке
По самой кромке от взрывной
Его воронки.
Была ещё одна вдова
В толпе гудящей,
Любовь имеет все права
Быть настоящей.
Друзья, сватья и кумовья
Не начертали,
А ей остались сыновья
С его чертами.
Я хотела бы, знаешь ли, подарить тебе шарф.
Было время — цепочку на шею дарила.
А шарф — нечто вроде зелья из тайных трав,
Зелья, которое я никогда не варила.
Длинный, лёгкий, каких-то неслыханных нежных тонов,
Мною купленный где-то в проулках бездонного ГУМа,
Не проникая в тебя, не колебля твоих никаких основ,
Он улёгся бы у тебя на плечах как пума.
Он обнимет тебя за шею, как я тебя не обнимала.
Он прильнёт к твоему подбородку — тебе бы так это пошло.
А я — уже не сумею. А раньше я не понимала,
Что — никаких цепочек, а только — тепло, тепло.
И ещё: очень долго казалось, что нет никого меня меньше.
И все свои юные годы я жила, свою щуплость кляня.
Нет, правда, вот и моя мама, и большинство прочих женщин
Были гораздо больше. Гораздо больше меня!
И теперь я, наверное, вздрогну, когда детское чьё-то запястье,
Обтянутое перчаткой, в троллейбусе разгляжу.
Эта женщина — много тоньше. Эта женщина много моложе.
И потом — она ещё едет. А я — уже выхожу.
Будешь ей теперь пальчики целовать.
Выцеловывать ушко, едва продвигаясь к виску.
Будешь курточку ей подавать, помогать зимовать.
И по белому снегу — за нею, и по чёрному, с блёсткой, песку.
А со мною всё кончено. И хорошо, хорошо, хорошо!
И никто никого, я клянусь тебе, так и не бросил.
Дождь прошёл, снег прошёл, год прошёл — да, прошёл.
Ей теперь говори — "твой пушкинский профиль, твой пушкинский профиль. "
Я обиды рассовала по карманам
И царапины как кошка зализала.
Я училась этим маленьким обманам —
Ничего тебе про это не сказала.
В сумку сунула ещё две-три тревоги
И за пазуху упрятала упрёки.
Завязала в узелок свою досаду —
Ничего такого мне теперь не надо!
Мне нельзя заплакать, если захочу я.
И молчать нельзя мне, если замолчу я.
Ну, а главное — глубокие карманы,
Чтобы в них держать свои обманы!
Нетерпению купила я уздечку.
Ожиданию достала птичью клетку.
В уголке сложила каменную печку,
Чтоб кидать туда стихи свои как ветки.
А еще купила швейную машину
И дешёвые обрезки матерьяла,
И себе карманы новые пришила —
Мне уже карманов старых не хватало.
Тебя, как сломанную руку,
едва прижав к груди, несу,
дневную дрожь, ночную муку
поддерживая на весу.
могла бы стать обыкновенной
сегодня же, в теченье дня.
но и тогда в твоей вселенной
не будет места для меня.
Тебя, как сломанную руку,
качать, укачивать хочу,
дневную дрожь, ночную муку
удерживая, как свечу.
безвременный, всенепременный,
всего лишь гипс – твоя броня.
и все равно в твоей вселенной
не будет места для меня.
Тебя, как сломанную руку,
должно быть, вылечу, сращу.
дневную дрожь, ночную муку
кому-то перепоручу.
все бесполезно, мой бесценный, –
скажу, тихонько отстраня.
и никогда в твоей вселенной
не будет места для меня.
Клекотала, курлыкала, гулила,
Становилось ясней, ясней,
Я три года тебя караулила,
Как-никак, это тысяча дней.
Раскрутилась во мне эта тысяча,
Натянулась, морозно звеня.
И пускай еще кто-то отыщется —
Караульщица вроде меня.
Обмерев от ключицы до щиколоток,
С незабудкой в усталой руке,
Я как раз эту тыщу досчитывала,
Когда ключ повернулся в замке.
Опускаю все птичьи подробности
Этой тысяча первой ночи.
Сумасшедшая птица под ребрами,
Успокойся, не плачь, не стучи!
На три года еще запечатываю,
Закрываю тебя, как вино —
За своей сиротливой перчаткою
Ты ведь явишься все равно.
И когда еще кто-то научится
Добыванию треньем огня —
Вот и будет тебе караульщица,
Караульщица лучше меня.
Если уши раскинуть и в такт головою мотать,
То мой кокер сумеет, как птица, по небу летать.
Он поднимется в воздух задумчиво метров на сто
И в воздушном пространстве совьет небольшое гнездо.
Нам не надо большого, мой кокер — он сам небольшой,
Но с глазами Давида и нежной еврейской душой.
Он отчаянно храбр, и доверчив, и в меру блохаст.
Где укрыться еврею? Вот разве что на облаках.
И потянутся дети с собаками следом за ним:
На лошадках, в кроватках, с игрушечным скарбом своим.
И поднимутся взрослые в кофточках и пиджаках.
Хороша жизнь бродяче-собачая на облаках.
Если уши раскинешь, то крыши поедут внизу.
Головой помотаешь, сглотнешь ненароком слезу.
И снимаются с места деревья, заборы, дворы.
Как просты эти правила детско-собачьей игры!
Поднимаются руки — дороги становятся в рост,
Сотни гнезд проплывают, и в каждом — косички и хвост.
Как вихрасты макушки у мальчиков всех на Руси!
На исходе излет, на излете исход в небеси.
Чтоб в собачьей стране ни шакалом, ни волком не стать,
Надо уши раскинуть и в такт головою мотать.
И из слез и угроз память выберет стаю берез.
Так, мой кокер-собакер-несукер-кусакер, еврейский мой пес.
Верони́ка Арка́дьевна До́лина (род. 2 января 1956, Москва) — советская и российская певица, поэтесса, бард, автор более 500 песен.
https://ru.wikipedia.org/wiki/Долина,_Вероника_Аркадь..
Об авторе: ВЕРОНИКА ДОЛИНА
Родилась в Москве. После окончания Московского педагогического института в 1978 году работала учителем французского языка, библиотекарем, сотрудником редакции физического журнала. С 1971 года пишет песни, преимущественно на свои стихи, сама же их и исполняет. В середине 1970-х годов стала известной как исполнитель песен. Начала выступать перед зрителями со сцены. В годы перестройки выпустила два первых диска песен, а также сборник стихов (в Париже). Со своими концертами объездила десятки стран, была, в том числе, в Германии, Франции, Израиле, США, Канаде. Сегодня Вероника Долина продолжает концертную и творческую деятельность в России и за границей, пишет новые песни и музыку к ним. В ее дискографии более 20 альбомов, она является автором более чем 500 песен, а также — нескольких сборников стихов и книг.
Никуда отсюда не деться!
Время мчится как лихой всадник.
Я тоскую о тебе, детство,
Как тоскует о тебе всякий.
Вот иду той же аллеей
И сама с собою толкую.
Ни о чем я не сожалею,
Но тоскую, тоскую!
А на даче спят два сына.
Я читала о таком, помню!
Но не думала, что так сильно,
И не думала, что так полно.
Помнишь белку в колесе? Белке
В клетку кинули орех грецкий.
Не прощу себе свой грех мелкий,
Но прощу себе свой страх детский.
Вот заветное скоро место.
Я тропинок не забывала.
Здесь лежит моё королевство!
Я сама его зарывала.
Не глядеть назад — лучший принцип
И от муки верное средство.
Но, наследные мои принцы,
Что получите вы в наследство?
И подумалось без кокетства :
Всё, что ни было со мной — важно.
Я тоскую о тебе, детство,
Как тоскует о тебе каждый.
Неразрывные твои сети!
Невозможное моё бегство.
Там, на даче, спят мои дети.
Там, на даче, спит мое детство.
Какие тут шутки,
Когда улетает семья?
Последствия жутки —
Об этом наслышана я.
Судьба не копейка!
Мне попросту не повезло.
Я Серая Шейка,
И мне перебили крыло.
Семья улетает.
Прощайте, прощайте, семья!
Меня угнетает,
Что сестры сильнее, чем я.
— Взлетай, неумейка! —
Мне эхо с небес донесло.
Я Серая Шейка,
И мне перебили крыло.
Гляжу близоруко,
Гляжу безнадежно во мглу.
Но я однорука
И, значит, лететь не могу.
— Счастливо, счастливо! —
Кричу я вдогонку семье.
Тоскливо, тоскливо
Одной оставаться к зиме.
Тоскливо и жутко
Готовиться к лютой зиме.
Последняя утка!
Последняя утка на этой земле.
— Судьба не копейка! —
Мне здешние птицы твердят.
Я Серая Шейка!
Пускай меня лисы съедят.
Всех прикроватных ангелов, увы,
Насильно не привяжешь к изголовью.
О, лютневая музыка любви,
Нечасто ты соседствуешь с любовью.
Легальное с летальным рифмовать —
Осмелюсь ли — легальное с летальным?
Но рифмовать — как жизнью рисковать.
Цианистый рифмуется с миндальным.
Ты, музыка постельных пустяков —
Комков простынных, ворохов нательных —
Превыше всех привычных языков,
Наивных, неподдельных.
Поверишь в ясновиденье мое,
Упавши в этот улей гротесковый,
Где вересковый мед, и забытье,
И образ жизни чуть средневековый.
Любовь — необнаруженный циан,
Подлитый в чай, подсыпанный в посуду.
Судьба — полуразрушенный цыган,
Подглядывающий за мной повсюду.
А прикроватных ангелов, увы,
Насильно не поставлю в изголовье,
Где лютневый уют, улет любви
И полное средневековье.
Текст взят с официального сайта, так как в сети разные версии,
в том числе на аудио.
*
А хочешь, я выучусь шить,
А может, и вышивать,
А хочешь, я выучусь жить,
И будем жить-поживать.
Уедем отсюда прочь,
Оставив здесь свою тень,
И ночь у нас будет ночь,
И день у нас будет день.
Ты будешь ходить в лес
С ловушками и с ружьём,
О, как же весело здесь,
Как сладко мы заживём.
Я скоро выучусь прясть,
Чесать и сматывать шерсть,
А детей у нас будет пять,
А может быть, даже шесть.
И будет трава расти,
А в доме топиться печь,
И, Господи мне прости,
Я, может быть, брошу петь.
И будем, как люди, жить,
Добра себе наживать,
Ну хочешь, я выучусь шить,
А может, и вышивать?
Легенда о сфинксе
Мне другую ночь не спится,
Невесёлые дела:
То ли кошка, то ли птица,
То ли женщина была.
То она в огонь глядела,
То, забившись в уголок,
После плакала и пела,
Или билась в потолок.
Я подумал: если баба,
Для чего ей два крыла?
Если птица, то она бы
Улететь вполне могла.
Но ходила у окошка
И лежала у огня, —
То ли птица, то ли кошка,
То ли баба у меня.
Если птица, не годится
Ей стирать и убирать, —
Надо ж ей собой гордиться,
Птичью гордость не терять.
Но если вовсе ты не птица
И живёшь в моём дому,
То зачем в окошко биться,
И кричать, и петь к чему?
Но она не только пела, —
Ясно помню: по ночам
Всё она в огонь глядела —
Жарко делалось очам.
Но если ты породы дикой,
Для чего тебе крыла?
Ты царапай, ты мурлыкай, —
А она вот не могла.
И однажды поздно ночью
Растворил я ей окно:
Ну раз она свободы хочет,
То добьётся — всё одно! —
И шагнула на окошко,
И взмахнули два крыла.
То ли птица, то ли кошка,
То ли женщина была.
Вероника Аркадьевна Долина
Как холодна моя рука!
Как неверна моя строка.
Давай условимся с тобою,
Что не расстанемся пока.
Как время мирное течёт!
Куда-то нас оно влечёт?
Давай условимся с тобою,
Что всё прошедшее не в счёт.
Как далека сейчас беда!
Как высока моя звезда!
Давай друг другу поклянемся
Не делать худа никогда.
Как нынче сыплет снег с утра!
Как боль сердечная остра.
А завтра? Завтра — что же завтра?
Там новых клятв придет пора.
Вероника Аркадьевна Долина
Эта книга пропахла твоим табаком
И таким о тебе говорит языком:
"Не жалей ни о чем, дорогая!"
И не то, чтоб со мною был прежде знаком,
И не то, чтобы мною был прежде иском —
Так и жили, не предполагая.
Этой книги, которая ростом с вершок,
Я потрогаю тонкий еще корешок.
"Не жалей ни о чем, дорогая!" —
Прочитаю в твоем торопливом письме,
И — простейшие числа слагаю в уме.
Так и жили, не предполагая.
Я могла б написать: никого не виню.
Сообразно характеру, духу и дню!
Не виню, ибо верю в удачу.
Но — споткнусь о корявую эту строку
И щекою прильну к твоему табаку,
И не плачу, не плачу, не плачу.
Мне что-то стало трудно дышать,
Что-то со мною нужно решать:
То ли это болезнь суеты,
То ли это боязнь высоты.
О, друзья мои, дышащие легко!
Почему вы всё время так далеко?
Если мог чей-то дом над землёй парить,
Почему моему это не повторить?
Никто не знает, что мой дом летает,
В нём орущие дети и плачущий пёс.
Никто не знает, что мой дом летает.
О, только бы ветер далеко не унёс!
Значительно легче стало дышать –
Вот и всё, что нужно было решать.
А всё-таки чем-то таким грешу,
Что не поддаётся карандашу.
О, друзья мои, дышащие легко!
Почему вы всё время так далеко?
Даже здесь, в этой области неземной,
Вы опять не рядом со мной!
Никто не знает, что мой дом летает,
В нём орущие дети и плачущий пёс.
Никто не знает, что мой дом летает.
О, только бы ветер далеко не унёс!
Вот так я пела, а ты кивал,
А ветер нас относил в океан.
Но, как бы ты ни был самолюбив, –
Я не из породы самоубийц.
О, друзья мои, дышащие легко!
Вы опять далеко.
Даже если отважусь я на прыжок –
Кто постелет внизу лужок?
Никто не знает, что мой дом летает,
В нём орущие дети и плачущий пёс.
Никто не знает, что мой дом летает.
О, только бы ветер, ветер, ветер, ветер.
Я хотела бы, знаешь ли, подарить тебе шарф.
Было время — цепочку на шею дарила.
А шарф — нечто вроде зелья из тайных трав,
Зелья, которое я никогда не варила.
Длинный, лёгкий, каких-то неслыханных нежных тонов,
Мною купленный где-то в проулках бездонного ГУМа,
Не проникая в тебя, не колебля твоих никаких основ,
Он улёгся бы у тебя на плечах как пума.
Он обнимет тебя за шею, как я тебя не обнимала.
Он прильнёт к твоему подбородку — тебе бы так это пошло.
А я — уже не сумею. А раньше я не понимала,
Что — никаких цепочек, а только — тепло, тепло.
И ещё: очень долго казалось, что нет никого меня меньше.
И все свои юные годы я жила, свою щуплость кляня.
Нет, правда, вот и моя мама, и большинство прочих женщин
Были гораздо больше. Гораздо больше меня!
И теперь я, наверное, вздрогну, когда детское чьё-то запястье,
Обтянутое перчаткой, в троллейбусе разгляжу.
Эта женщина — много тоньше. Эта женщина много моложе.
И потом — она ещё едет. А я — уже выхожу.
Будешь ей теперь пальчики целовать.
Выцеловывать ушко, едва продвигаясь к виску.
Будешь курточку ей подавать, помогать зимовать.
И по белому снегу — за нею, и по чёрному, с блёсткой, песку.
А со мною всё кончено. И хорошо, хорошо, хорошо!
И никто никого, я клянусь тебе, так и не бросил.
Дождь прошёл, снег прошёл, год прошёл — да, прошёл.
Ей теперь говори — "твой пушкинский профиль, твой пушкинский профиль. "
