Темы проектов
1. Литературная Россия (места России, связанные с жизнью русских писателей).
2. Мой литературный край.
3. Летописцы отечественной истории и души народной.
4. Признания русских писателей в любви к Отечеству.
5. Русская лирика и романс.
6. Жизнь поэзии Есенина в музыке.
7. Экранизации романа Шолохова «Тихий Дон».
8. Эпоха «тихого Дона» в документах.
9. Богатыри земли русской.
10. Галерея патриотов России.
Темы сочинений 1
1. Живая Русь (материал выбирается самостоятельно).
2. О, Русь моя! (материал выбирается самостоятельно).
3. Образ Родины в русской литературе (от «Слова о полку Игореве» до сегодняшних дней).
4. Образ России в отечественной литературе (по произведениям конкретной исторической эпохи).
5. Трагические страницы истории моей Отчизны (по двум-трём выбранным произведениям).
6. Публицистическое слово о России.
7. Образы истинных патриотов в русской литературе.
8. Можно ли любить «обыкновенную землю»?
9. Пушкинские традиции в поэзии Некрасова и Фета.
10. Моё любимое стихотворение . (восприятие, оценка, истолкование).
11. Русский характер в исключительных обстоятельствах.
1 Здесь и далее предлагаются темы сочинений в основном обобщающего характера.
«До странности окостеневшими бывают общественные пристрастия к ошибкам и односторонним мнениям. В том числе и у людей широких и проницательных умов, у летописцев отечественной истории и души народной. Человек легче проникает в дальние миры, во всякие макро- и микрокосмы, а в себе самом, в общности таких, как он, разобраться не хочет. У нас не только нет цельной науки о нашем народе, но и взгляды на него настолько разные и порой противоречивые, будто мы свалились с луны, а не вышли из его недр. Загадочная русская душа до сих пор представляет тайну не для одних лишь иностранцев, усаживающих её под развесистую клюкву, но и для нас, судящих о ней с пространной приблизительностью. Вот уже два века, начиная с Радищева и Чаадаева и заканчивая нашими современниками как из левого, так и из правого лагеря, русский человек всё в себя не укладывается. Разноречивые суждения о нём всем нам хорошо знакомы. Для одних он существо безвольное, склоняющее свою выю под любое ярмо, нетрезвое, недалёкое и т.д. И не объясняется этими первыми, как такое пьяное и «растительное», малоподвижное во всех отношениях существо построило империю в шестую часть суши, прошло победными парадами в Варшаве и Вене, Париже и Берлине, создало могучую индустрию и могучую науку и первым полетело в космос. Вторые обращают внимание как раз на это, на могучую деятельность русского человека, и обходят молчанием периоды его затишья, вялости и анархии. Третьи, чтобы как-то согласовать те и другие начала, предлагают теорию затухания наций, по которой выходит, что русские сейчас и находятся в периоде такого угасания. Да, были времена великих подвигов и побед, но тысячелетний срок, отпускаемый историей для активной жизни наций, миновал, наступила пора органической старости.
Тут и являются несоответствия.
Семьсот лет назад, когда о затухании нации не могло быть и речи, Русь лежала в тяжёлом и молчаливом рабстве и, казалось, даже не помышляла об освобождении. Но явились вожди — полководец и пастырь — и точно из небытия собралась она на Поле Куликовом и отстояла себя. Триста лет назад, когда о национальной дряхлости тоже не приходится говорить, Смута продолжалась не менее двадцати лет, и неизвестно, существовала ли Россия в те полтора года, когда на престоле сидел чужеземец, — всё было в шатаниях, разброде, несогласиях и взаимоистреблении. Но только ополчение Минина и Пожарского двинулось на Москву — словно током пронизало размётанный в распре народ, и больше он уже не сомневался, чью взять сторону. С Александром Суворовым ходили крепостные людишки с задавленным сознанием и волей, как пытаются внушить нам, — и какие распрямлялись богатыри! К Кутузову на Бородино на подмогу отступающей армии выступило народное ополчение из мастеровых и холопов. В последнюю Отечественную не половину ли войска составляли мужики из подъярёмной колхозной деревни, которую не перестают сравнивать с крепостничеством.
Неужели только и всего: пока гром не грянет, мужик не перекрестится?
Достоевский, сетуя на то, что русские писатели только и знают, что обличать всяких уродов и ставить Россию к позорному столбу, недоумевал: почему у них, у писателей, ни у кого не хватило смелости показать во весь рост русского человека, которому можно было бы поклониться.
Тут разгадка, мало замечаемая, заключается в том, что русская словесность вся вышла из созерцательности, то есть непрактичности русской души, признаваемой за слабость. Непрактичность — её мама родная. И Обломов, и Манилов, и Безухов, и Каратаев, и многие другие, вплоть до «чудика» и Ивана Африкановича — все они могли бы стать русскими писателями и сделать героями своих книг Гончарова, Толстого, Чехова, Тургенева, Шукшина и Белова.
Природа у них одна. Коробочка, Собакевич и Ноздрёв не могли бы, потому что это карикатура, пусть и гениальная. Штольцы и Шульцы тоже не могли бы; эти не из нашего теста. Слабость созерцательности, вдумчивости, обращённости к дальним и невидимым пределам, грех, казалось бы, отсутствия, какой-то прерывистости бытия есть такая же полноправная и необходимая сторона нашего характера, как сторона деятельная и волевая. Это двуединство стоит дорогого. В кажущейся слабости наращивается сила и уверенность, дремлющие мускулы исполняются порыва, в сосредоточенности являются откровение и постижение, в мечтательности можно увидеть и паломничество к желанным палестинам. Это не провал деятельности, а переход к другого рода деятельности — духовной. Она выпестовала нашу православную душу, самую прочную, и воздвигла её на высоту, с которой дароносит лучшая в мире культура. В ней-то, должно быть, и обитает то знаменитое женское начало, которое, как единственное, склонны относить к России. Нет, другая сторона русской сущности — мужеская, производящая способность к сверхъестественным деяниям. А вместе они и составляют то плодотворное лоно нашего духа, в котором не прекращается вынашивание. Не прекращается в том числе и теперь!».
Новый раздел учебника мы начинаем с этих полемических заметок писателя В. Распутина (статья «Запрягали или не запрягли»), конечно же, не случайно.
С одной стороны, эти заметки можно прочитать, как подведение итогов уже состоявшегося разговора. С другой стороны, именно духовная деятельность, народная сущность, о которой пишет Распутин, и есть тот угол зрения, под которым мы рассматриваем отечественную литературу, перед которой стоит вечная, неизменная задача — даже в переломные исторические моменты охранять и сохранить эту самую душу народа.
В 1999 г. в своём выступлении на X съезде Союза писателей писатель В. Распутин в качестве примера охранительной роли литературы обратился к прошлому веку: «Сразу после Гражданской войны появились Шолохов, Леонов, Булгаков, Платонов, талант молодого Есенина возрос до гениальности. Притом каждый из них принимал новую жизнь в сомненьях и бореньях, которые, казалось бы, должны были сказаться и на позиционном расположении вокруг литературы, и на самой литературе. Этого не произошло. Этого не произошло, несмотря на тогдашнюю разноголосицу и даже на прямую директиву Агитпропа: «Взорвать, разрушить, стереть с лица земли старые художественные формы». Что такое для искусства уничтожить старые художественные формы? Это убить отечественное искусство, отменить национальную самовыговариваемость, заставить русский язык говорить не по-русски, из русской души устроить разлив и развес на все вкусы. Не вышло. Задумаемся: ведь значит же что-то тот факт, что юная советская литература не стала ожидать толстовских сроков для написания «Войны и мира», а принялась создавать эпопею за эпопеей о Гражданской войне тотчас же, по горячим следам, словно торопясь заявить неизменность и крепость своих отеческих и художественных принципов».
Размышляя над словами Тютчева: «Невыносимое он днесь выносит», философ Иван Ильин объяснял сверхвыносливость русского народа тем, что идёт он по своим исконным путям, его душа живёт в соответствии с вечными законами нравственности.
Душа, по утверждению Распутина, имеет два источника питания — небо и землю, и, как показала история, обмирщённая душа русского народа тем старательнее цеплялась за землю, чем туже перекрывалось небесное сообщение.
«Красноармеец Андрей Платонов, начавший печататься сразу после Гражданской войны, писал: «Труд — это совесть». Один из его героев говорит: «А без меня народ неполный». И никому не приходит в голову не доверять этим словам или насмехаться над их наивной простотой, которая составляет у Платонова приземлённую, как бы сознательно не поднимающуюся над землёй мудрость. Подобное же безыскусное просторечие, точно валяющееся под ногами, только нагнись и подбери, а нагнувшись, поклонись его древнему и глубокому смыслу, легко найти и у красноармейца Леонида Леонова, и у продразвёрстовца Михаила Шолохова». (Из выступления В. Распутина на X съезде союза писателей).
И ещё об одном древнем и глубоком смысле народной жизни считаю необходимым сказать — о сокровенной любви к Отечеству, которая опять-таки питается двумя источниками: небом и землёй.
Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам,
— писал Пушкин в 1830 г.
Любовь к Родине считается — и, видимо, вполне справедливо — неотъемлемой чертой русского национального характера. Вся русская литература, вся русская поэзия пронизаны любовью к России: от лермонтовского «Люблю отчизну я. » до рубцовского «Россия, Русь, храни себя, храни».
А.В. Павловская в своём исследовании приводит любопытный факт. На международном семинаре его участников спрашивали, какое качество самое главное для дипломата и разведчика. Все давали разные ответы: ум, рассудительность, выдержка, знание языка. И только русский профессиональный дипломат и разведчик Николай Сергеевич Леонов сказал: «Любовь к Родине».
Та же Павловская сообщает интересные данные о результатах проведённого ею лингвистического эксперимента. Суть эксперимента заключалась в том, что студенты должны были записать первые пять слов, которые приходят им в голову по ассоциации с названиями какой-либо страны и её народа. Наши студенты, говоря о России, на втором месте по частотности дали слова родина и патриотизм. На первом же месте идут слова великий, огромный необъятный. «Таким образом, даже наша молодёжь, растущая в обстановке жёсткой и часто несправедливой критики своей родины, на первое и второе места ставит патриотизм, любовь к этой самой раскритикованной политиками и журналистами родине», — трудно не согласиться с этими выводами исследователя.
Когда-то философ В. Розанов сказал о славянофилах, что они звонили в колокольчики, в то время как в стране гудел набат, призывающий совсем к иным действиям. Вероятно, и от литературы кто-то ждёт гудящего набата, но если гражданин (равно человек, читатель) не расслышит колокольчика Пушкина, Чехова, Бунина, Платонова, Шукшина, Рубцова, Астафьева и других, то вряд ли он будет способен услышать набат.
Ваш Н.А. Рождественский
• О каком двуединстве народного характера говорит В. Распутин? Как эта же мысль выражена в строках Пушкина?
• О каких чертах русского национального характера свидетельствует русский язык? Покажите на примерах многообразие слов и словосочетаний, обозначающих место рождения человека, выражающих эмоциональное отношение к родине, устойчивых выражений о защите отечества. Обратитесь к статьям Родина, Отчизна, Отечество в словаре В.И. Даля.
• Определите значение русской литературы лично для вас.
• О современной «нехудожественной» литературе В. Распутин сказал: «Все эти наркотические таблетки в книжной обёртке и любителей их труда к наркоманам, а не к читателям и следует относить». Насколько справедливыми кажутся вам эти слова? Аргументируйте своё мнение.
Литература и иные источники
1. Астафьев В. Остановить безумие! // Астафьев В. Собр. соч.: в 15 т. — Красноярск, 1998.
2. Мамлеев Ю.В. Россия вечная. — М., 2002.
3. Павловская А.В. Как иметь дело с русскими. — М., 2003.
4. Распутин В. Запрягали или не запрягли? — russzastava . narod . ru / rasputin . html
