Валентин САВИН
(Избранные переводы)
Федерико Гарсия Лорка (1898-1936)- испанский поэт, драматург, известный также как музыкант и художник-график. Его детство прошло в атмосфере поэтических образов старинных испанских преданий, песен, музыки. Отец играл на гитаре и пел старинные андалусские песни, мать играла на фортепиано.
Один из самых ярких и значительных деятелей испанской культуры XX века. Убит в начале Гражданской войны в Испании.
Федерико Гарсия Лорка
«Сомнамбулический романс»
Кратко о нижеследующем произведении Лорки.
Вначале литературный герой вспоминает свою девушку, которую он знал живой. Ему нравится её зелёное платье, волосы, тело. Она ждала своего возлюбленного днём и ночью. И вот он раненый возвращается после долгой разлуки к ней. Она так ждала его. Там он общается со своим родственником. Они оба, похоже, цыгане. Возможно воришки. Да и девушка, судя по описанию тоже цыганка. Полицейские, видимо, опережают приход раненого кровоточащего и жаждущего встречи героя. Девушка полагает, что они его схватили и убили. Посему она покончила с собой. Литгерой, когда прибыл к дому, торгуется (со своим знакомым, называя его «кум мой») и говорит, что готов отдать коня за дом, седло за зеркало, нож за одеяло. Кум. признаётся, что у него ничего нет. Дом ему не принадлежит. Да и сам он не принадлежит себе. Что весь в крови скачет от ворот Кабры* и хотел бы спокойно умереть. Возможно, кум согласился. Они подходят к дому. Поднявшись по лестнице видят, что её в доме нет. Забираются на крышу. Смотрят вокруг и видят верёвку, свисающую на дно колодца. Спускаются и там находят её мёртвое тело.
Одним словом запутанная история, оставляющая много догадок и домыслов. Потому-то она и числится сюрреалистической (парадоксальной, абсурдной). Если совсем коротко, то раненый цыган в бреду или полусне, вспоминает прошлое и девушку, которую любил и к которой пришёл, чтобы укрыться и переждать время.
Лорка знает, что говорит. Для него жизнь цыган не новость. Он сам одно время вынужден был вести бродячий образ жизни, скрываясь от полиции. Посему и говорит о железной кровати, простыне под которой его ЛГ готов умереть.
Вот такая плачевная история.
Традиционный испанский романс состоит из восьми ударных слогов в строке. В данном случае рифмы в романсе скорее случайно совпадающие, чем точные. Лорка отошёл от традиционного испанского романса. Где во главу угла поставлена традиционная национальная идея героя с реальными событиями и, как правило, смертью. Без каких бы то ни было сюрреалистических вкраплений. Но не со всяким «сбродом», вроде цыган.
Далее смотри мой перевод. Я не хочу сказать, что он полностью соответствует тому, что написал автор. Но я стремился соответствовать.
Федерико Гарсия Лорка
«Сомнамбулический романс»
Как знаком мне цвет зелёный,
Зелень ветра, зелень веток.
Парусник, плывущий в море.
Конь, стоящий на горе.
Там в тени сидит она
И мечтает на террасе.
Цвет волос её зелёный,
Взгляд холодный серебра.
Как люблю я цвет зелёный.
Под блуждающей луной
Все взгляд нежный ловят твой.
Но она не видит их.
Как люблю я цвет зелёный.
Вереницы звёзд холодных
Мчат как рыбы в темноте,
Открывая путь рассвету.
Смоковница треплет ветер
Наждаком своих ветвей.
И гора, как кошка злая,
Свои когти выпускает.
«Кто придёт, да и откуда?»
Она грезит на террасе
Цвет волос её зелёный —
Горькое ей снится море.
Дорогой кум, я готов
Дать коня за её кров.
А за зеркало дам сбрую,
Дам кинжал за одеяло.
Дорогой кум, я в крови
Мчусь сюда от самой Кабры*.
— Если бы я мог, друг мой,
Эту сделку совершить.
Но я сам уже не свой.
И мой дом уже не мой.
— Кум, хочу я умереть
Как положено в постели.
На железной на кровати,
Под голландской простынёй.
Разве ты не видишь рану
От плеча и до груди?
— Триста роз лежат кровавых
На груди твоей поблекшей.
Кровь твоя течёт и пахнет
Заливая всю одежду.
Но я сам уже не свой
И мой дом уже не мой.
— Дай забраться мне, хотя бы,
На высокую террасу.
Дай подняться! Вон туда!
До зелёных её листьев,
Освещаемых луной.
Там, где с них течёт вода.
И влезают они оба
К ней по лестнице крутой.
Оставляя крови след.
Проливая море слёз.
Содрогаются на крыше
Колокольчики из жести.
Мириады битых стёкол
Ранят утренний восход.
Как люблю я цвет зелёный,
Зелень ветра, зелень веток.
Вот и влезли они оба.
Горный ветер им навеял
Очень странный вкус во рту —
Базилики, желчи, мяты.
— Ты скажи мне, где она,
Где же, где же дочь твоя?
— Столько времени ждала!
Сколько будет ждать ещё?
Светлолица, темнокожа
На террасе сей зелёной!
А на дне в воде колодца
Отражался лик цыганки.
Цвет волос её зелёный,
Взгляд холодный серебра.
Труп её при свете лунном
Колыхался на воде.
Ночь вдруг стала так знакомой,
Там, на крошечной площадке,
Полицейских дозор пьяный
В дверь её стучал ногой.
Как знаком мне цвет зелёный,
Зелень ветра, зелень веток.
Парусник, плывущий в море
Конь, стоящий на горе.
…………………………………………………….
* Кабра – местность в Кордове (Испания)
Federico Garcia Lorca
Romance sonambulo
verde viento, verdes ramas.
El barco sobre la mar
y el caballo en la monta;a.
Con la sombra en la cintura
ella suena en su baranda,
verde carne, pelo verde,
con ojos de fria plata.
Verde que te quiero verde.
Bajo la luna gitana,
las cosas la estan mirando
y ella no puede mirarlas.
Verde que te quiero verde.
Grandes estrellas de escarcha
vienen con el pez de sombra
que abre el camino del alba.
La higuera frota su viento
con la lija de sus ramas,
y el monte, el gato garduno,
eriza sus pitas agrias.
Pero ?quien vendra? ?Y por donde.
Ella sigue en su baranda,
verde carne, pelo verde,
sonando en la mar amarga.
— Compadre, quiero cambiar
mi caballo por su casa,
mi montura por su espejo,
mi cuchillo por su manta.
Compadre, vengo sangrando,
desde los puertos de Cabra.
-Si yo pudiera, mocito,
este trato se cerraba.
Pero yo ya no soy yo.
ni mi casa es ya mi casa.
— Compadre, quiero morir
decentemente en mi cama.
De acero, si puede ser,
con las sabanas de holanda.
? No ves la herida que tengo
desde el pecho a la garganta?
-Trescientas rosas morenas
lleva tu pechera blanca.
Tu sangre rezuma y huele
alrededor de tu faja.
Pero yo ya no soy yo,
ni mi casa es ya mi casa.
— Dejadme subir al menos
hasta las altas barandas;
— dejadme subir!, dejadme,
hasta las verdes barandas.
Barandales de la luna
por donde retumba el agua.
Ya suben los dos compadres
hacia las altas barandas.
Dejando un rastro de sangre.
Dejando un rastro de lagrimas.
Temblando en los tejados
farolillos de hojalata.
Mil panderos de cristal
herian la madrugada.
Verde que te quiero verde,
verde viento, verde ramas.
Los dos compadres subieron.
El largo viento dejaba
en la boca un raro gusto
de hiel, de menta y de albahaca.
!Compadre! ?Donde esta, dime,
donde esto tu nina amarga?
!Cuantas veces te espero!
?Cuantas veces te esperara?,
cara fresca, negro pelo,
en esta verde baranda!
Sobre el rostro del aljibe
se mecia la gitana.
Verde carne, pelo verde,
con los ojos de fria plata.
Un carambano de luna
la sostiene sobre el agua.
La noche se puso intima
como una pequena plaza.
Guardias civiles, borrachos
en la puerta golpeaban.
Verde que te quiero verde.
Verde viento, verdes ramas.
El barco sobre la mar.
Y el caballo en la montana.
Гарсия Лорка
Охотник
Глянул вверх —
Четыре голубя летят.
Четыре голубя
Летят и падают
От ран —
Четыре тени.
Глянул вниз —
Четыре голубя лежат.
Garcia Lorca
Cazador
Alto pinar!
Cuatro palomas por el aire van.
Cuatro palomas
vuelan y tornan.
Llevan heridas
sus cuatro sombras.
Bajo pinar!
Cuatro palomas en la tierra estan.
Garcia Lorca
АЙ!
Крик замирает на ветру,
В тени, средь кипарисов.
(Оставьте здесь меня,
Поплакать).
Всё так ужасно в этом мире.
Осталась только тишина.
(Оставьте здесь меня,
Поплакать).
На горизонте света нет,
Остались отблески пожаров.
(Ведь сказано же Вам, оставьте
Здесь меня,
Поплакать).
Federico Garcia Lorca
AY!
El grito deja en el viento
una sombra de cipres.
(Dejadme en este campo,
llorando.)
Todo se ha roto en el mundo.
No queda mas que el silencio.
(Dejadme en este campo,
llorando.)
El horizonte sin luz
esta mordido de hogueras.
(Ya os he dicho que me dejeis
en este campo,
llorando.)
Гарсия Лорка
Прелюдия
Увядают тополя,
Оставляя свой отсвет.
Увядают тополя,
Оставляя ветер нам.
Вихри буйные кружат,
Высоко под синим небом.
Завершают свой полёт
Звонким эхо над рекой.
Мерцанье ярких светлячков
Мне тотчас память освежило.
И крохотное сердце их
Трепещет в пальцах рук моих.
Federico Garcia Lorca
Preludio
Las alamedas se van,
pero dejan su reflejo.
Las alamedas se van,
pero nos dejan el viento.
El viento esta amortajado
a lo largo bajo el cielo.
Pero ha dejado flotando
Sobre los rios sus ecos.
El mondo de las luciernagas
ha invadido mis recuerdos.
Y un corazon diminuto
me va brotando en los dedos.
Ф. Гарсиа Лорка
Арлекин
Солнца красного соски.
Грудь — свинцовая луна.
Торс его полу-коралл,
Полустёртая монета.
F. G. Lorca
Arlequin.
Teta roja del sol.
Teta azul de la luna.
Torso mitad coral,
Mitad plata y penumbra.
Гарсия Лорка
Балкон
Коль умру,
Оставь балкон открытым.
Ребёнок ест там апельсины.
(С балкона вижу я его).
Косарь пшеницу косит.
(С балкона слышу я его)
Коль умру,
Оставь балкон открытым!
P.S. Гарсия Лорка в своё время написал: «Повсюду смерть означает конец жизни. Приходит смерть, и люди завешивают окна. В Испании не так. Многие испанцы человека при смерти выносят наружу на свет. В Испании умирающий человек скорее жив, чем мёртв»…
Garcia Lorca
El Balcon
Si muero
Dejad el balcon abierto
El nino come naranjas
(Desde mi balcon lo veo)
El segador siega el trigo
(Desde mi balcon lo siento)
Si muero
Dejad el balcon abierto
Гарсия Лорка
ПЕСНЯ ВСАДНИКА
Кордова.
Далёкая и одинокая
Конь мой чёрный, месяц полный,
В сумке седельной маслины.
Хоть и знаю все пути,
Не видать мне больше Кордовы.
По равнине мчится с ветром
Конь мой чёрный, месяц ясный.
Смерть в глаза мои глядит
С отдалённых башен Кордовы.
Ой, ты дальняя дорога!
Ой, ты конь отважный мой!
Ой, ты смерть, что ждёт меня,
Прежде чем достигнем Кордовы!
Garcia Lorca
CANCION DEL JINETE
Cordoba.
Lejana y sola.
Jaca negra, luna grande,
y aceitunas en mi alforja.
Aunque sepa los caminos
yo nunca llegare a Cordoba.
Por el llano, por el viento,
jaca negra, luna roja.
La muerte me esta mirando
desde las torres de Cordoba.
Ay que camino tan largo!
Ay mi jaca valerosa!
Ay, que la muerte me espera,
antes de llegar a Cordoba!
Гарсия Лорка
МЕМЕНТО
Коль умру, похороните
Вы меня с гитарой
Под речным песком
Коль умру, похороните
В апельсиновом саду
С мятным лепестком.
Коль умру, похороните
Где и как угодно,
Хоть под ветряком.
Коль умру!
Garcia Lorca
MEMENTO
Cuando yo me muera,
enterradme con mi guitarra
bajo la arena.
Cuando yo me muera,
entre los naranjos
y la hierbabuena.
Cuando yo me muera,
enterradme si quereis
en una veleta.
Cuando yo me muera!
Федерико Гарсия Лорка
ГИТАРА
Надрывно плачет
Гитара.
И будит деревья
Поутру.
Надрывно стонет
Гитара,
Её нет сил
Остановить.
Её нельзя
Остановить!
Звучит монотонно
Как льётся вода,
Стонет как ветер
При снежной буре.
Её нельзя остановить!
Плачет о дальних
Странах.
Как жаркий песок на Юге,
Что хочет белых камелий.
Плачет стрела по мишени,
Как по рассвету вечер.
Умер ранний птенец
На ветке…
О, гитара!
Пять струн, как пять клинков
Терзают сердце.
Federico Garcia Lorca
LA GUITARRA
Empieza el llanto
de la guitarra.
Se rompen las copas
de la madrugada.
Empieza el llanto
de la guitarra.
Es inutil
callarla.
Es imposible
callarla
Llora monotona
como llora el agua,
como llora el viento
sobre la nevada.
Es imposible
callarla.
Llora por cosas
lejanas.
Arena del Sur caliente
que pide camelias blancas.
Llora flecha sin blanco,
la tarde sin maсana,
y el primer pajaro muerto
sobre la rama.
Oh guitarra!
Corazon malherido
por cinco espadas.
Вот и Лорка снова освежился и заиграл яркими красками. Такие переводы словно вновь возвращают к первому прочтению.
Потупив взор, но воспаряя мыслью,
я брел и брел…
И по тропе времен
металась жизнь моя, желавшая желаний.
Пылила серая дорога, но однажды
увидел я цветущий луг
и розу,
наполненную жизнью, и мерцанием,
и болью.
Ты, розовая женщина, — как роза:
ведь и ее девичье тело обвенчали
с твоим тончайшим запахом разлуки,
с тоской неизречимой по печали.
Ты знать не можешь, как тебя люблю я, —
ты спишь во мне, спокойно и устало.
Среди змеиных отзвуков металла
тебя я прячу, плача и целуя.
Тела и звезды грудь мою живую
томили предрешенностью финала,
и злоба твои крылья запятнала,
оставив грязь, как метку ножевую.
А по садам орда людей и ругней,
суля разлуку, скачет к изголовью,
зеленогривы огненные кони.
Не просыпайся, жизнь моя, и слушай,
какие скрипки плещут моей кровью!
Далек рассвет и нет конца погоне!
Турийский голубь с нежными зрачками
к тебе летит посланицем белоперым,
как дым костра, сгорая на котором
я заклинаю медленное пламя.
Пуховый снег над жаркими крылами,
вскипая, словно пена по озерам,
жемчужно стынет инистым узором
в саду, где наши губы отпылали.
Погладь рукою перышко любое —
и снежная мелодия крылато
весь мир запорошит перед тобою.
Так сердце от заката до заката
боится, окольцовано любовью,
не вымолить тебя, моя утрата.
В том городе, что вытесали воды
у хвойных гор, тебе не до разлуки?
Повсюду сны, ступени, акведуки
и траур стен в ожогах непогоды?
Все не смывает лунные разводы
хрустальный щебет х_у_карской излуки?
И лишь терновник ловит твои руки,
ревниво пряча свергнутые своды?
Не вспоминалась тень моя дорогам
в затихший мир, который, как изгоя,
томит змею, крадущуюся логом?
И не расцвел ли в воздухе нагорья
тебе из сердца посланный залогом
бессмертник моей радости и горя?
Вся мощь огня, бесчувственного к стонам,
весь белый свет, одетый серой тенью,
тоска по небу, миру и мгновенью
и новый вал ударом многотонным.
Кровавый плач срывающимся тоном,
рука на струнах белого каленья
и одержимость, но без ослепленья,
и сердце в дар — на гнезда скорпионам.
Таков венец любви в жилище смуты,
где снишься наяву бессонной ранью
и сочтены последние минуты,
и несмотря на все мои старанья
ты вновь меня ведешь в поля цикуты
крутой дорогой горького познанья.
О, шепоток любви глухой и темной!
Безрунный плач овечий, соль на раны,
река без моря, башня без охраны,
гонимый голос, вьюгой заметенный!
О, контур ночи четкий и бездонный,
тоска, вершиной вросшая в туманы,
затихший мир, заглохший мак дурманный,
забредший в сердце сирый пес бездомный!
Уйди с дороги, стужи голос жгучий,
не заводи на пустошь вековую,
где в мертвый прах бесплодно плачут тучи!
Не кутай спетом голову живую,
сними мой траур, сжалься и не мучай!
Я только жизнь: люблю — и существую!
Все выплакать с единственной мольбою —
люби меня и, слез не отирая,
оплачь во тьме, заполненной до края
ножами, соловьями и тобою.
И пусть на сад мой, отданный разбою,
не глянет ни одна душа чужая.
Мне только бы дождаться урожая,
взращенного терпением и болью.
Любовь моя, люби! — да не развяжешь
вовек ты жгучий узел этой жажды
под ветхим солнцем в небе опустелом!
А все, в чем ты любви моей откажешь,
присвоит смерть, которая однажды
сочтется с содрогающимся телом.
Гирлянду роз! Быстрей! Я умираю.
Сплетай и пой! Сплетай и плачь над нею!
Январь мой ночь от ночи холоднее,
и нет потемкам ни конца ни краю.
Где звездами цветет земля сырая
между твоей любовью и моею,
там первоцветы плачутся кипрею
и круглый год горят, не отгорая.
Топчи мой луг, плыви моей излукой
и свежей рапы впитывай цветенье.
В медовых бедрах кровь мою баюкай.
Но торопись! В неистовом сплетенье
да изойдем надеждою и мукой!
И времени достанутся лишь тени.
Любовь до боли, смерть моя живая,
жду весточки — и дни подобны годам.
Забыв себя, стою под небосводом,
забыть тебя пугаясь и желая.
Ветра и камни вечны. Мостовая
бесчувственна к восходам и заходам:
И не пьянит луна морозным медом
глубин души, где темень гробовая.
Но за тебя шел бой когтей и лилий,
звериных смут и неги голубиной,
я выстрадал тебя, и вскрыты жилы.
Так хоть бы письма бред мой утолили,
или верни меня в мои глубины
к потемкам, беспросветным до могилы!
Мне страшно не вернуться к чудоцветам,
твоим глазам живого изваянья.
Мне страшно вспоминать перед рассветом,
как на щеке цвело твое дыханье.
Мне горько, что безлиственным скелетом,
засохший ствол, истлею в ожиданье,
неутоленным и неотогретым
похоронив червивое страданье.
И если ты мой клад, заклятый роком,
мой тяжкий крест, которого не сдвину,
и если я лишь пес, бегущий рядом, —
не отбирай добытого по крохам
и дай мне замести твою стремнину
своим самозабвенным листопадом.
Мы вплыли в ночь — и снова ни уступки,
ответный смех отчаянье встречало.
Твое презренье было величаво,
моя обида — немощней голубки.
Мы выплыли, вдвоем в одной скорлупке.
Прощался с далью плач твой у причала,
И боль моя тебя не облегчала,
комочек сердца, жалостный и хрупкий.
Рассвет соединил нас, и с разгону
нас обдало студеной кровью талой,
разлитой по ночному небосклону.
И солнце ослепительное встало,
и снова жизнь коралловую крону
над мертвым моим сердцем распластала.
Я прянул к телефону, словно к манне
небесной среди мертвенного зноя.
Пески дышали южною весною,
цвел папоротник в северном тумане.
Откуда-то из темной глухомани
запела даль рассветною сосною,
и как венок надежды надо мною
плыл голос твой, вибрируя в мембране.
Далекий голос, нежный и неверный,
затерянный, затихший дрожью в теле.
Такой далекий, словно из-за гроба.
Затерянный, как раненая серна.
Затихший, как рыдание в метели.
И каждой жилке внятный до озноба!
Песня любая —
заводь
любви.
Звезда голубая —
заводь
времен,
завязь
эпох.
А заводь
крика —
чуть слышный вздох.
