Надвинуть кепку
И, жалобно посвистывая, выйти
В четвертое ночное измерение.
В. Луговской
Такая ночь у окон залегла!
Такая темень валит через раму!
В такую ночь о прошлом вспоминать
Или идти, идти неторопливо
По улицам, по скверам, через струи
Дождя ночного и ночного ветра,
Через кварталы спящие и лужи
Идти, идти… И думать про себя:
«Жил мальчик тихий, собирался стать
Художником, пилотом, капитаном.
Домашние его ремнём учили
Беречь копейку.
В жизни тех людей
Копейка роль огромную играла.
А люди были вовсе не плохие
И добрые. Да вот беда – досталась
Им трудная, копеечная жизнь,
Копеечное простенькое счастье…
Жил мальчик тихий, драться не любил.
А драться приходилось то и дело:
Ведь жизнь – борьба,
и смысл её – борьба.
Он денег не скопил, хоть заработал,
И счастлив не был, даже полюбив.
Края пространства загнуты слегка,
И та черта зовется горизонтом,
А горизонт сильнее человека,
А человек надеждою живёт
И бродит в море, бредя берегами,
И радостен ему случайный проблеск,
Случайный дым,
случайное тепло.
Жил мальчик тихий, вырос и ушёл,
Когда земля отмокла, отогрелась
И вылез самый первый майский жук,
Самодовольно лапки потирая.
Ушёл от моросящего дождя,
От бешеного бега электричек –
Его влекла осенняя погода,
Набитые туманом паруса.
Я очень много думаю о жизни –
И, может быть, поэтому встревожен.
Что было в жизни? Вспененное море,
Балтийские рассветы и закаты,
Шинели, перетянутые туго,
И чёткие косые силуэты
За горизонт идущих кораблей.
Что было в жизни? Солнечные горы,
Распластанные кедры на вершинах,
И влажные мохнатые пионы
Лугов альпийских,
и глухое ржанье
В ущелье заплутавшего коня.
И в памяти проспекты Ленинграда
С алтайскими посёлками смешались,
И сумерки случайных полустанков
Смешали краски непохожих зорь.
Искали в скалах золото и руды
Геологи таежных экспедиций,
Топографы крутили нивелиры,
Через тайгу гоняли пятитонки
Товарищи и сверстники мои.
Быть может, мы узнали слишком рано,
Что скучно на проторенных дорогах,
Что есть ещё рискованное счастье
Простора, высоты и глубины.
Пусть мозг истлеет и глаза истлеют,
Пусть даже этот череп бугроватый
Источит родниковая вода, –
Мы очень мало думаем о смерти –
И, может быть, поэтому спокойны.
А людям, твёрдо выбравшим дорогу,
Наверное, иначе и нельзя.
Большая ночь над городом идет.
Созвездия, как кисти винограда,
Качаются и брызжут острым соком.
Всё вертится и вертится Земля.
Разматывает время киноленту
Моих чудачеств, сожалений поздних,
Работы терпеливой и удач.
Чем дальше, тем смешней и интересней…
А помнишь ли ту осень на Тверском,
Сухую, паутинную?
Пылали
Последние невянущие астры,
Студенты шумно спорили о культе,
Цитатами из Маркса громыхали.
И у доски профессор терпеливый
Постукивал старательным мелком,
Начала и концы соединяя –
Зачеркивая собственную жизнь.
А мы ещё и жить не начинали,
Мы говорили – завтра, послезавтра!
Вот повзрослеем, вот остепенимся –
Тогда лишь и начнется всё такое,
Что жизнью настоящею зовут…
И целовались в темных кинозалах,
И танцевали на банкетах чинных.
Постой. А сколько дочери твоей?
Уже три года?
Да, уже три года.
Всё ждешь ты возвращенья моего, –
А жизнь опять отложена на завтра.
Большая ночь над городом идет –
И никогда «сегодня» не наступит.