Его улыбка — где он взял её? —
Согрела всех мучительно-влюблённых,
Униженных, больных и оскорблённых,
Кошмарное земное бытиё.
Угармонированное своё
В падучей сердце — радость обречённых,
Истерзанных и духом исступлённых —
В целебное он превратил
Все мукой опрокинутые лица,
Все руки, принуждённые сложиться
В крест на груди, все чтущие закон,
Единый для живущих — Состраданье,
Все чрез него познали оправданье,
И — человек почти обожествлён.
Великий гений и пророк
Рабом пера себя нарекший.
Пропитан болью каждый слог,
Кровавым месивом протекший.
С крутого берега Невы
Смотрел он вглубь ночного неба,
Не снять с России головы,
Настанет время — хватит хлеба.
Для всех убогих и больных,
Униженных и оскорблённых
Изыдут бесы из людских
Умов лихих и просветлённых.
России жить да процветать,
Хранить нетленную идею,
Которой точно не сломать,
Её ни чёрту, ни злодею.
По праву всех рассудит бог,
Познав и горе и смятенье,
Сибирский каторжный острог
Он принял словно воскресенье.
От жизни прошлой и слепой,
От бывших доводов и планов
Он углубился с головой
В бурлящем омуте романов.
Узрев надёжный верный путь,
Махнув рукой на брешь в кармане,
Он начал безустанно гнуть
Россию к милости и славе.
Отчества великие слыли на Руси.
Ты подол старинушки возьми, перетряси!
Люди волевые шли сквозь бури в рост.
В их них именах — становая кость…
Пахари и воины — это не отнять,
И в моря ходили не за пядью пядь.
И в морской пучине честь не утопили —
Подвиги и ныне — кругосветок мили.
Каждому ль вот, отчество — на роду — судьбой…
Век у человечества короткий, не простой.
Были для отечества верные сыны —
Сила вся купечества — для Руси тылы.
Так державной стала некогда страна,
Правды не коснёмся — сути всей и дна.
Что-то и чернилось, подменялось злом…
Свет нам открывался познанием — окном.
И вставал со словом Александр Невский…
И над словом с отчеством —
Фёдор Достоевский!
Памяти Достоевского Ф. М.
Когда в час оргии, за праздничным столом
Шумит кружок друзей, беспечно торжествуя,
И над чертогами, залитыми огнем,
Внезапная гроза ударит, негодуя, —
Смолкают голоса ликующих гостей,
Бледнеют только что смеявшиеся лица, —
И, из полубогов вновь обратясь в людей,
Трепещет Валтасар и молится блудница.
Но туча пронеслась, и с ней пронесся страх…
Пир оживает вновь: вновь раздаются хоры,
Вновь дерзкий смех звучит на молодых устах,
И искрятся вином тяжелые амфоры;
Порыв раскаянья из сердца изгнан прочь,
Все осмеять его стараются скорее, —
И праздник юности, чем дальше длится ночь,
Тем всё становится развратней и пошлее.
Но есть иная власть над пошлостью людской,
И эта власть — любовь. Создания искусства,
В которых теплится огонь ее святой,
Сметают прочь с души позорящие чувства;
Как благодатный свет, в эгоистичный век
Любовь сияет всем, все язвы исцеляет, —
И не дрожит пред ней от страха человек,
А край одежд ее восторженно лобзает…
И счастлив тот, кто мог и кто умел любить:
Печальный терн его прочней, чем лавр героя,
Святого подвига его не позабыть
Толпе, исторгнутой из мрака и застоя.
На смерть его везде откликнутся друзья,
И смерть его везде смутит сердца людские,
И в час разлуки с ним, как братская семья,
Над ним заплачет вся Россия.
Достоевский
Начало всех начал его. В ту ночь
К нему пришли Белинский и Некрасов,
Чтоб обнадежить, выручить, помочь,
Восторга своего не приукрасив,
Ни разу не солгав. Он был никем,
Забыл и о науке инженерной,
Стоял, как деревянный манекен,
Оцепеневший в судороге нервной.
Но сила прозы, так потрясшей двух
Его гостей — нет, не гостей, а братьев…
Так это правда — по сердцу им дух
Несчастной рукописи. И, утратив
Дар слова, — господи, как он дрожал,
Как лепетал им нечленораздельно,
Что и хозяйке много задолжал
За комнату,
что в муке трехнедельной
Ждал встречи на Аничковом мосту
С той девушкой, единственной и лучшей…
А если выложить начистоту, —
Что ж, господа, какой счастливый случай,
Он и вино припас, и белый хлеб.
У бедняков бывают гости редко.
Простите, что он пылок и нелеп!
Вы сядьте в кресла. Он — на табуретку.
Вот так он и молол им сущий вздор
В безудержности юного доверья.
А за стеной был страшный коридор.
Там будущее пряталось за дверью,
Присутствовал неведомый двойник,
Сосед или чиновник маломощный,
Подслушивал, подсматривал, приник
Вплотную к самой скважине замочной.
С ним встреча предстоит лицом к лицу.
Попробуйте и на себя примерьте
То утро на Семеновском плацу,
И приговор, и ожиданье смерти,
И каторгу примерьте на себя,
И бесконечный миг перед падучей,
Когда, земное время истребя,
Он вырастет, воистину грядущий!
Вот каменные призраки громад,
Его романов пламенные главы
Из будущего близятся, гремят,
Как горные обвалы. Нет — облавы
На всех убийц, на всех самоубийц.
В любом из них разорван он на части.
Так воплотись же, замысел! Клубись,
Багряный дым — его тоска и счастье!
Нет будущего! Надо позабыть
Его помарок черновую запись.
Некрасов и не знает, может быть,
Что ждет его рыдающий анапест.
А вот Белинский харкает в платок
Лохмотьями полусожженных легких.
И ночь темным-темна. И век жесток —
Равно для всех, для близких и далеких.
Кончалась эта ночь. И, как всегда,
В окне серело пасмурное утро,
Спасибо вам за помощь, господа!
Приход ваш был придуман очень мудро.
Он многого не досказал еще,
В какой живет он муке исполинской.
Он говорил невнятно и общо.
Молчал Некрасов. Понимал Белинский.
Представляешь, каким бы поэтом —
Достоевский мог быть? Повезло
Нам — и думать боюсь я об этом,
Как во все бы пределы мело!
…
И в какую бы схватку ввязалась
Совесть — с будничной жизнью людей.
Революция б нам показалась
Ерундой по сравнению с ней.
До свидания, книжная полка,
Ни лесов, ни полей ни лугов,
От России осталась бы только
Эта страшная книга стихов!
К роману Ф. М. Достоевского
Преступленье, наказанье —
Это в жизни есть всегда.
Преступленье — это принцип,
Наказанье — это совести терзанья.
Совершил Родион преступленье,
Совершил за принцип свой,
Но заела совесть за такое ремесло.
Человека то убил, но
Принцип свой не победил.
Он мучился очень, ночи не спал,
И Соне о принципе все расказал.
Она начала Родиона молить:
«Прими наказанье за этот порыв —
Совести своей успокоишь призыв!»
Наказанье с неохотой принял Родион.
В Сибире, в остроге, поселили его.
Прошло восемь лет, свобода опять.
Раскольников с Соней счастья хотят…
Василий Перов. Портрет писателя Фёдора Михайловича Достоевского.1872 г. 30.10(11.11)1821 — 28.01(09.02)1881. МГТГ
Фортуна ветреная дама,
И ей любовников менять
Пристало часто, и романа
О верности не написать.
Зато её поклонник верный,
Назло превратностям судьбы,
После игры плохой да скверной
Дарил читателям труды.
А в них бушующие страсти,
Порывы искренней любви,
И быта гнусные напасти,
И рассуждения свои:
О мелочах и о великом,
И как болезненна слеза,
Когда мелькает бедность ликом
И прячет как-то всё глаза.
Имеет право думать каждый
Без компромиссов обо всём,
Вопрос поставив очень важный:
Зачем мы всё таки живём?
Нас продолжает Достоевский
Вести невольно за собой,
Ища повсюду довод веский,
Что зло трубит уже отбой.
Рейтинг работы: 18
Количество отзывов: 4
Количество сообщений: 5
Количество просмотров: 716
© 13.12.2011г. Геннадий Дергачев
Свидетельство о публикации: izba-2011-469675
- ««
- «
- 1492
- 1493
- 1494
- 1495
- 1496
- 1497
- 1498
- 1499
- 1500
- »
- »»
Спасибо, Яна, и за оценку, и за мнение!
Разумеется, нельзя запретить интересоваться личностью человека, тем более широко известного. Хотя, признаюсь, стараюсь не связывать произведения с личной жизнью их авторов, если это не автобиографические воспоминания.
А я, Анатолий, к сожалению, уже и не помню, все ли работы его читал, но в перечень самых любимых авторов он у меня не входил точно. Я зачитывался Салтыковом – Щедриным, пьесами Островского, а уж книги Гоголя и Чехова были настольными.
Жму руку!
Виктор Астраханцев 13.12.2011 16:57:28
Отзыв: положительный
Стихи интересны общей тональностью и попыткой осмыслить творчество Достоевского.
Но даже задевать его тень не просто и чревато заблуждениями.
Во-первых, спорны слова «дарил читателям труды». Он не дарил, он продавал свои романы, чтобы оплатить свою жизнь. Продавал плохо, потому и жил по сути дела, в нищете. И только Анне Сниткиной удалось навести какой-то порядок в его делах. Это благодаря ей читатель получил многие его сочинения. Иначе сидеть Федору Михайловичу в долговой тюрьме или схватить раннюю чахотку.
Разве сейчас и в самом деле «зло трубит уже отбой?» Откуда такая легкость мысли?
А по всему видно, что оно пошло в атаку! Деньги, прибыль, нажива, стремление к захвату совсем сносят голову и завладевают человеком.
Понято, что телепропаганда и фильмы давят на наше восприятие, и мы оказывается в заложниках у расхожей моды. Нам все больше становятся интересуют пороки у великих. У Достоевского – игра, у Высоцкого – наркотики. Но это же мелко! — не пороки и привязанности определяют творчество. Главным событие для Достоевского была не рулетка, не игра, а казнь и каторга. Именно там он заглянул в глубину жизни, смерти и страдания.
Понимаю ваши лучшие намерения, но выделить главное у гениальных людей не просто. Встать рядом с ними даже в осмыслении найденного ими – большая проблема.
С уважением и пониманием.
Спасибо, Виктор, за развёрнутый критический комментарий!
По фактам я, конечно же, с вами согласен, но кое в чём, не то, что бы хочу спорить, но имею своё видение проблемы покойного писателя. Меня не сильно интересует личная жизнь любого творческого человека, говорить должны его произведения. Но я хорошо знаю, кто такой игрок, что им движет и как он живёт в игре. Игра – это не порок, это романтика души. Я совершенно уверен, что только благодаря страсти Фёдора Михайловича, если здесь уместно говорить слово «благодаря» родились некоторые из его произведений. Проигрыш часто подвигает на преодоление высот, заставляет взяться за то, что при счастливой игре и браться-то за это совершенно не хочется.
Удачная работа, созданный шедевр – это не только приложенный талант, каторжный труд, но и подарок судьбы, а не товар судьбы.
Да, соглашусь с Вами, что последняя строфа получилась, скорее всего, не очень удачной и не такой ясной, как хотелось бы. Но я не уходил в мыслях так далеко,- к нашему времени, от времени жизни Достоевского и от его героев. Для нашего времени есть свои прозаики, а я хотел лишь выразить, что в глубоком психологическом анализе, при копании внутри человеческой натуры, Фёдор Михайлович, искал то, что многие теряют – естественное добро, заложенное природой, хотите, назовите его совестью. Много ли он откопал этого сокровища, судить каждому читателю самостоятельно, но, мне кажется, если не хочешь реанимировать совесть человеческую, то и незачем было писать такие вещи. Хотя, многие мне возразят, сказав, что за деньги можно разного такого написать, лишь бы продавалось.
Я попытался вам ответить.
С уважением
