Мир грёз, абсурда и фантасмагорий —
Сюрреализма* вычурность, гротеск…
Приемлющий творенья Сальвадора
Поймёт его фантазий бурный всплеск.
Дали был честен, прям и откровенен:
«Я не могу и сам себя понять.
Но, господа, шедевров нет у лени!»** —
Никто не стал бы это отрицать.
«Единорог», и «Женщина и время»,
И «Постоянство памяти», и «Сны»***…
Ночей испанских тающие тени,
Собор Вселенский, Ангелы, слоны****…
К любой картине странно притяженье,
Не поддаётся логике вещей.
Как уловить, принять, понять значенье
И смысл изображённого на ней?
Он видел мир другим — не тривиальным,
Из парадоксов сотканным, и в нём
Не всё и не всегда столь идеально,
Как мы желаем, думаем и ждём.
Для Сальвадора вспышкой, озареньем
В том мире сложном женщина была:
Мадонна, Муза, Праздник Вдохновенья —
Его «победоносная» Гала’.*****
Майданова Евгения
_______________________________
* Сюрреализм (фр.surrealisme — сверхреализм) — одно из самых значительных и долговечных художественных направлений европейского авангардного искусства XX века. Сформировалось в начале 1920-х во Франции. Отличается использованием иллюзий и парадоксальных сочетаний форм, образов, предметов, явлений.
** «Я не могу и сам себя понять. Но, господа, шедевров нет у лени!» (авт.) — несколько перефразированное высказывание Сальвадора Дали.
*** «Единорог», «Женщина и время», «Постоянство памяти», «Сон», «Сны Пантагрюэля 3» — названия известных картин Сальвадора Дали.
**** «Ночей испанских тающие тени, Собор Вселенский, Ангелы, слоны…»(авт.) — имеются в виду картины Дали: «Тени тающей ночи», «Вселенский собор», «Ликующий Ангел», «Крест ангела», «Ангел», «Космический слон», «Слоны».
***** Гала — жена Сальвадора Дали. Настоящее имя её — Елена Дьяконова. Га’ла — так называла Елену её мать и Елена сама себя(с ударением на первом слоге), а позднее и первый муж,французский поэт Поль Элюар (Гала’ — с ударением на последнем слоге, в соответствии с правилами французского произношения).
В посвящении к книге «Дневник одного гения» Сальвадор Дали писал:
«Я посвящаю эту книгу МОЕМУ ГЕНИЮ, моей победоносной богине ГАЛЕ ГРАДИВЕ, моей ЕЛЕНЕ ТРОЯНСКОЙ, моей СВЯТОЙ ЕЛЕНЕ, моей блистательной,как морская гладь, ГАЛЕ ГАЛАТЕЕ БЕЗМЯТЕЖНОЙ.» Сальвадор любил её всю жизнь. Она была его неизменной помощницей в организационных и финансовых делах, а также моделью для многих
его картин.
Содержание
«Портрет миссис Вудворд» Сальвадора Дали
Танцовщицей была она.
И начинающей актрисой.
И светской дамой, как жена,
Не без любви, не без капризов.
Известна более она
Тем, что убила как-то мужа.
То не её была вина.
И доказательством послужит
Тот факт, что выстрел из ружья
Был средством самообороны.
К такому выводу судья
Пришел, ведя процесс огромный.
Но помнится она все ж тем,
Что холст бесценный и красивый
Написанный Мане, затем
Утерянный, такой как «Сливы»,
Передала тогда в музей.
Но снова вспомнили убийство
Давно вменяемое ей.
Решило все — самоубийство.
Ода Сальвадору Дали
Та наскальная роза, которой ты бредишь.
Колесо с его синтаксисом каленым.
Расставание гор с живописным туманом.
Расставанье тумана с последним балконом.
Современные метры надеются в кельях
на стерильные свойства квадратного корня.
В воды Сены вторгается мраморный айсберг,
леденя и балконы и плющ на балконе.
Осыпается с окон листва отражений.
Парфюмерные лавки властями закрыты.
Топчут сытые люди мощеную землю.
Утверждает машина двухтактные ритмы.
Дряхлый призрак гераней, гардин и унынья
по старинным домам еще бродит незримо.
Но шлифует зенит свою линзу над морем
и встает горизонт акведуками Рима.
Моряки, не знакомые с ромом и штормом,
истребляют сирен по свинцовым лиманам.
Ночь, чугунная статуя здравого смысла,
полнолуние зеркальцем держит карманным.
Все желаннее форма, граница и мера.
Мерят мир костюмеры складным своим метром.
Натюрмортом становится даже Венера,
а ценителей бабочек сдуло как ветром.
Кадакес, балансир лукоморья и взгорья.
Гребни раковин в пене и лесенок ленты.
Древним богом садовым обласканы дети
и баюкают бриз деревянные флейты.
Спят его рыбаки на песчаной постели.
Служит компасом роза на палубе шхуны.
Плещет бухта платками прощальными, склеив
два стеклянных осколка, акулий и лунный.
Горький лик синевы и песчаные пряди
полукруг парусов замыкает подковой.
И сирены зовут, но не манят в пучину,
а плывут за стаканом воды родниковой.
О Дали, да звучит твой оливковый голос!
Назову ли искусство твое безупречным?
Но сквозь пальцы смотрю на его недочеты,
потому что тоскуешь о точном и вечном.
Ты не жалуешь темные дебри фантазий,
веришь в то, до чего дотянулся рукою.
И стерильное сердце слагая на мрамор,
наизусть повторяешь сонеты прибоя.
На поверхности мира потемки и вихри
нам глаза застилают, а сущности скрыты.
На далекой планете не видно пейзажей,
но зато безупречен рисунок орбиты.
Усмиренное время разбито на числа,
век за веком смыкает надежные звенья.
Побежденная Смерть, отступая, трепещет
и хоронится в узкой лазейке мгновенья.
И палитре, крылу, просверленному пулей,
нужен свет, только свет. Не для снов, а для бдений.
Свет Минервы, строительницы с нивелиром,
отряхнувшей с развалин вьюнки сновидений.
Древний свет, он ложится на лоб человечий,
не тревожа ни сердце, ни рот говорливый.
Свет, который страшит дионисовы лозы,
водяные извивы, речные разливы.
Ты художник, и прав, отмечая флажками
очертанья границы, размытые ночью.
Да, ты прав и не хочешь, чтоб форма размякла,
как нежданного облака ватные клочья.
Нет, ты смотришь в упор, ты вперяешься взглядом
и копируешь честно, без фантасмагорий.
Эту рыбу в садке, эту птицу в вольере,
ты не станешь выдумывать в небе и в море.
Осязаемость, точность, задача и мера.
Это взгляд архитектора на обветшалость.
Ты не любишь земли, где растут мухоморы
и на знамя глядишь как на детскую шалость.
Гнутся рельсы, чеканя стальные двустишья.
Неоткрытых земель на планете не стало.
Торжествует прямая, чертя вертикали
и вовсю прославляют Евклида кристаллы.
Да, но есть еще роза. В саду твоем тоже.
Путеводная наша звезда неизменно.
Словно эллинский мрамор, слепой, отрешенный
и живой своей мощи не знающий цену.
Раскрывает нам хрупкие крылья улыбок,
заставляет забыть о работе и поте
роза радости без облюбованных терний.
Пригвожденная бабочка, весть о полете.
Есть она, эта роза.
О Дали, да звучит твой оливковый голос!
Молода твоя кисть, и работы незрелы,
но сквозь пальцы смотрю на твои недочеты,
восхищаясь, как точно нацелены стрелы.
Мне завидны и твой каталонский рассудок,
объясненье всему находящий упрямо,
и в груди астронома червонное сердце
из французской колоды. Без единого шрама.
Мне понятны усилия мраморной позы.
вызов улице, страсти, волненьям и бедам.
Хорошо, когда в бухте морская сирена
шелестит перламутровым велосипедом.
Но важнее другое. Не судьбы искусства
и не судьбы эпохи с ее канителью,
породнили нас общие поиски смысла.
Как назвать это — дружбою или дуэлью?
Остальное не в счет. И рисуешь ли букли
своенравной Матильды, Тересу с иглою
или женскую грудь, ты рисуешь загадку
нашей близости, схожей с азартной игрою.
Каталония, дактилография крови
на отлитом из золота сердце старинном.
Словно руки сокольничьих, замерли звезды,
стиснув пальцы вдогонку крылам соколиным.
Не вперяйся в костлявый скелет аллегорий,
над песочными не сокрушайся часами.
Твоя смуглая кисть да купается в море,
населенном матросами и парусами.
Молчите, пафос, горны од!
Главу тихонько преклоните.
Пожар рождён, пожар идёт,
реальности сжигая нити.
Путь между сном и явью. Фрейд,
благословил ты авантюрно
создать безумие, чтоб впредь
нормальность не цвела халтурой.
И вот пожар приходит в дом –
тот, что пылал в сердцах, картинах.
Дали, мечтающий о нём,
и транс волны, что охватила.
Та, что с косой. Её жнивьё.
Огонь наброситься наметил.
Дали и бровью не повёл –
собой писал картину смерти.
Что думал он – предъявлен счёт
за восхищение нацистом.
Открытьем пахло, а ещё
Огонь уже коснулся щёк.
Дали пил пламя, с тем хмелея,
к чему стремился и дошёл
с частицей кисти Рафаэля.
А как быть в треугольный час,
когда вросло в судьбу всё это
и может мир перекричать
Преображенье или суть –
вдруг перед смертью обнаружить,
что маска приросла к лицу?
Не пожелал снимать под ужин.
Пора понять себя-костёр,
в реальность перейдя из «небыль».
Об этом знает Пикассо,
Гала, и Фигерас, и небо.
Огонь пылал, огонь сжигал.
Дали его всесилью отдан.
Всё – по себе, и закричал:
«Кровь не бывает слаще мёда!»
И был услышан (тоже дар) –
слуга спасал безумца. Ближний.
Но – неразменный – и тогда
с огнём за рамки жизни вышел.
А после штрих – не достаёт
себе постукиванья сердца:
искусству отдал. Снова счёт,
и оплатил. Куда же деться.
Бессмертье не изобрели.
Музей. Кадилом не дымили.
картиной во плоти двусмыслен.
Взгляд изнутри – в упор и в оба,
и жизнь летит за рамки гроба.
смеёмся с тобой
играешь со мной –
К «Весне» жадным ртом.
имею же я право.
Преграды за боль –
Как агнец, со мной
Забудь о цене, каре,
Расступятся в страхе
Пускай не унять
Со скрипом раскрытые
«Бывает, что лучше
Ну что ж, Дали. Да, жизнь не поле
в снегу по горло перейти.
Бери мой хлеб, жену у Поля.
Чего не ведал, обрети!
Над головой сгущались тучи,
я понимал: дом – не оплот.
Как яблоню, жену окучил,
чтоб к сроку зрел запретный плод.
Глаз молнию в запале диком,
чтоб изошёл ты, ей не скрыть.
Пусть окропит с экстазом криком!
Но ей и камень не родить.
Теперь твои увидят стены,
как я на оттиске зеркал
лицо её в канун измены
зачёркивал, ножом кромсал.
Любил. Но шла любовь на убыль.
Она любила, но семь бед.
Ты тронут, ведь идёт по углям
(а это главное) к тебе.
Она уснёт на полуслове,
я мучаюсь, что ей темно.
Ко мне по углям – я готовил
бальзам для обожжённых ног.
Лишь от меня – я ненавидел,
качал бы фурию в грязи.
Не ангел сам, и не в обиде.
Не ангел ты. Всё на мази.
Проси прощения у Бога.
Да, должен я тебе сказать,
что в ней течёт не кровь, а Волга,
бурлит раскосая Казань.
И пусть ко мне не возвратится,
останется пускай (молю)
какая-то её частица,
упавший блик на тень мою.
Ну в общем, вас приветствую!
Не плакаться – такие правила.
Бери мою любовь отцветшую –
всю женщину с глазами дьявола!
– Ты омрачил семью поступком.
Связался с нечистью, исчадьем.
Нет, не был ум тебе порукой.
Давай, как в детстве, мы присядем,
поговорим с тобой спокойно.
без Музы ветреной моей!
Она – резон грядущих дней,
моих фантазий вдохновенье,
картин немыслимых виденье.
– Я говорю, и возражений
не принимаю. Вас не женим!
Грязь не благословит рука.
– Но в головах есть облака –
так любим мы! Я счёл за честь
с такою женщиной хлеб есть,
а в ложе общем (нет, не омут)
тянусь к ней, что к ядру земному.
– Чушь говорить мне перестань!
– Но так безумен был Тристан!
– Тристан любил не грязь. Изольду!
– Отец, не оскорбляй! Изволь тут.
– Изволю – волю произнесть:
глумится, не скупясь на лесть,
а ты развесил, олух, уши.
Но заглянул бы в наши души –
черны, сгорая со стыда.
Не знал – злословят города?!
– Гордиться б вам. Я – сын Испании!
– Скорее, ты – усы Испании!
Со страстью ими увлечён,
не замечая, что смешон.
А что признать твоей сестрице?
Мой брат в объятьях дьяволицы?
Так говорить. Ответь, безумец.
Ах, лучше б я упал и умер,
чем до такого дожил сын.
– Душа Гала светлей росы!
– Слепец, как мог ты с ней стерпеться?
Чем вытравить её из сердца?!
– Ничем. Её вам не отдам –
– Так волки – мы. Тебе б утехи,
а мы – ничто, всего помехи.
Где грязь, там в голове распутица.
Гала – не ангел, а распутница!
Всё что нашепчет, то – утопии.
Дурной же славы чашу допили!
Где скверна, призрачной и мнимой
высь будет. Не зови любимой,
гони презрительно взашей!
– Она и в сердце и в душе!
Одна отрада на планете.
– Одна. А нас и нет на свете.
Что ж, отрекаемся! Прощай,
забудь. Отречься пробил час
от сына. Собственного сына.
Дали, тебя мы любим сильно!
Гони, как язвой крытых псов,
Галу! Закройся на засов
и в дом исчадье не пускай!
– Гала – заслуженный мной рай!
– Не видишь – с униженьем взоры
твоих знакомых и друзей.
Не о семье всегда. О ней.
Прощай, сын! Хватит нас позорить.
В карманах руки слабнут – не воздеты,
вновь вера во Всевышнего не та,
ведь не с руки отцам бывают дети,
не верят сёстры, что права мечта.
Туман небытия звезду упустит –
Гала – и радость сгубит на корню.
Прижму сильней к себе иконку грусти
и за седьмой печатью сохраню.
Всё так непрочно, к жути – не безмолвно.
К земле из неба тащат голоса.
Небесных туч-щенков спасти б от молний,
дождей непроходящих полоса!
Писк на земле щенков – не синих, мокрых.
Откуда у людей берётся злость.
Зонт – тело, но душа от крови мокнет,
чтоб крылья распростать не удалось.
Творец. Но будто наспех кем-то создан
в слезах несовершенство испытать.
Но тянутся в карманах руки к звёздам,
поверив: тело крыльям – не плита.
Не плакать, не срываться в путь по бедам,
пусть от грозы дрожит в лесу зверьё!
Я на порог, Гала кричит: «Победа!»
Вот для чего звезда домой ведёт.
Не зря икона вровень с книжкой полкой –
спасительны надежды и слова.
Гала! Ей тяжело быть грустной, колкой –
забита облаками голова.
Метнулись руки, голос рвётся: «Боже,
пусть будет в жизни легче и светло,
пусть не мороз идёт – тепло по коже!»
Гала! Взяв сердце под своё крыло.
Как будто кто-то знает больше истин.
А в истине есть что-то от невест!
Верна. Домой! Скорее трогать кисти,
чтоб слёзы счастья капали с небес!
Пора вертеть в глазу хрусталик страха,
на языке проверить мир на Соль.
И Сфинкса раскусить легко, как сахар,
прижав плечо к портрету Пикассо.
Уймитесь, газеты! Большевикам
зачем придавать большое значение?
Россия – Гала, зависть всем на века,
а Ленин – частичное помрачение.
Другое узреть научить может Фрейд.
А кто же есть сам, выходя из прострации?
Посмейтесь, друзья, чтоб не плакалось впредь –
кузнечик я с комплексами кастрации.
Познайте: осенний каннибализм
задуман природой совсем не для листьев.
Вам больше природы откроет дализм –
скопленье неведомых ранее истин.
О сексе спросите у трепета роз.
Всё монозагадочно. Что остаётся.
В тени и Гомера апофеоз.
И только Гала по ту сторону солнца!
Я знаю, обманете скоро внучат:
«Посчитаны струны в невидимой арфе».
Но вы не проспите, когда зазвучат!
Да разве пойдёте за рамки парафий.
Я призван отречься от «правильных» форм.
Смеётесь: «Увидел в себе носорога!»
Но крикнете, видя в себе блёклый фон:
«Да это же копия единорога!»
Сюрреализм, как демон, ловит,
рубя привычное с плеча.
Тревожно, если дьявол-логик
помолится в урочный час.
Я замер на пути загадки –
невинной деве дай Содом.
Вас-огурцов мир солит в кадке,
Жизнь оставляя на потом.
Ответите всегда беспечно:
«Коль бальзамировать – вождя».
И лишь в холсте, покоясь вечно,
останки тёплого дождя.
В моих холстах, дымя, гнездится,
чтоб медлящих перепугать,
без смысла тлеющая птица.
Летать ей надо бы. Летать!
Я торопею, лишь замечу –
аморфность поедает хлеб.
Но вылеплю не так предтечу.
Мир не съедобен и нелеп.
Гудят с почтеньем пароходы –
заметить им одним дано,
как старость в сумерки уходит.
И вам. Заспорили – «да», «но» .
Просите милость Богородицы,
разбейте споры о венец.
Всё, как обычно, всё, как водится.
Стою с открытьем, наконец:
раздумывал, искал, томился,
и лишь когда распял халат,
упорством своего добился:
увидел, что Христос – Гала!
Реки счастья в моря вольются,
если воле вскричать: «К ноге?!»
Ох расхожая же валюта –
Верю, видя клыкастые стаи,
что волков прокормить ногам.
Но умнее жертв мы не стали,
если мирным налгал
Я не буду носиться с угрозой,
а нацелят на сердце щуп,
значит, с медитативной розой
погрущу ещё, погрущу.
Заплачу дням монетою грусти
в королевстве французских наук,
и ущербное солнце отпустит
Что ж опять вы заплату к заплаточке,
да забыв о насущной любви?!
Научитесь за хвост, как ласточку,
в мимолётном удачу ловить!
Несколько знаковых стихотворений из поэмы, посвящённой Сальвадору Дали. Яркая натура, фееричная судьба. Размышления о планете, искусстве, счастье. Выход за рамки. Наталья Сидоренко.
Проголосуйте за стихотворение: Звезда по имени Дали
