Содержание
Ариэль Городецкий
"Оден оказал невероятное влияние на современную американскую поэзию. Вся так называемая "исповедальная" школа вышла из него, они все – прямое следствие Одена, его дети в духовном смысле, а зачастую даже и в чисто техническом. Но никто этого не знает! И когда ты показываешь студентам – кто же, отец их нынешних кумиров… то ты просто открываешь им сокровища", — писал о нём Иосиф Бродский.
Уистен Хью Оден — последний английский поэт, о котором с полным правом можно сказать – "великий". Его стихи поражают отстраненностью сознания и парадоксальностью взгляда на привычное.
В “Икаре” Брейгеля, в гибельный миг,
Все равнодушны, пахарь – словно незрячий:
Наверно, он слышал всплеск и отчаянный крик,
Но для него это не было смертельной неудачей, –
Под солнцем белели ноги, уходя в зеленое лоно
Воды, а изящный корабль, с которого не могли
Не видеть, как мальчик падает с небосклона,
Был занят плаваньем,
Всё дальше уплывал от земли…
(Перевод П. Грушко)
При поступлении в Оксфорд Одена спросили, чем он собирается заниматься после окончания колледжа. "Я собираюсь быть поэтом", – ответил тот. – "Тогда, наверно, вам следовало бы прослушать курс английской литературы". – "Вы не поняли: я собираюсь быть Великим Поэтом", – возразил Оден. Ещё будучи студентом колледжа он послал подборку своих стихотворений Т. С. Элиоту, но тот вежливо отказал поэту в публикации его книги под респектабельной маркой издательства "Фабер и Фабер". Первый сборник – в количестве 45 экземпляров – был издан вручную в 1928 году Стивеном Спендером. После окончания колледжа отец Одена ссудил его небольшой суммой денег и тот отправился на год в Германию. Это было своего рода бегством из чопорной Англии. По возвращении из путешествия он зарабатывал преподаванием, а в 1930 году в журнале "Критерион" была опубликована его "Рождественская шарада". В том же году в издательстве "Фабер и Фабер" вышел первый "официальный" сборник его стихов. Оден стал символом своего времени и поколение поэтов, вошедших в литературу в 1930-ые годы, стали называть "поколением Одена".
В то время поэт зарабатывал тем, что писал сценарии для документальных фильмов. В 1935 году вышел первый фильм из этой серии – "Ночная почта", в который среди прочего были включены несколько песен Бенджамена Бриттена, написанных на стихи Одена. Позже Бриттеном был написан вокальный цикл "Наши отцы, охотившиеся на холмах", также на оденовские стихи, а в Америке поэт по просьбе Бриттена писал либретто для оперы "Поль Баньян". В том же 1935 году Оден женился на дочери писателя Томаса Манна — актрисе Эрике Манн. Брак был заключён для того, чтобы помочь Эрике покинуть нацистскую Германию и по существу был фиктивным. Эрике Манн Оден посвятил сборник стихов "Оглянись, странник", вышедший в 1936 году. Год спустя Оден отправился добровольцем в Испанию, в качестве водителя машины санитарного батальона. Потом это нашло отражение в его горьких стихах об этом времени.
Учебники нам лгали от и до.
В истории, которой мы учились,
вся она, какая есть –
творение убийц, живущих в нас:
Благо пребывает вне времён.
(Перевод А. Нестерова)
Была ещё поездка в Китай, её результатом стала книга очерков "Путешествие на войну".
В январе 1939 года Оден со своим другом, писателем Ишервудом, отплыли в Америку. В Англию поэт вернулся только в конце жизни. Многие соотечественники так никогда и не простили ему этого отъезда – в их глазах это было бегством от опасности, бегством от грядущей войны. 1 сентября 1939 года, в первый день Второй мировой войны Оден написал стихотворение:
Мы знаем по школьным азам
Кому причиняют зло,
Зло причиняет сам.
После событий 11 сентября 2001 года это стихотворение стало чуть ли не гимном для родственников погибших в Нью-Йорке. Строки Одена стали цитировать по всему миру. Но и сегодня отношение к нему англичан старшего поколения неоднозначно. 40-е годы – едва ли не самый плодотворный период Одена. Тогда вышли самые знаменитые его сборники. В 1948 году он опубликовал философский диалог "Время тревог", написанный древними англо-саксонскими размерами. За это произведение он получил Пулитцеровскую премию. И это единственная крупная литературная премия, присужденная Одену. Оден, которого Бродский называл "трансатлантическим Горацием", так долго жил в США, что получил еще один паспорт — американский. Однако в середине 1950-х он вернулся в Англию в качестве профессора Оксфордского университета. В эти годы поэт написал ряд оперных либретто. Кроме "Похождений повесы" (1951) для Стравинского, им написаны еще и "Элегия для молодых влюблённых" (1961), "Бассариды" (1966), для немецкого композитора Ханса Вернера Хенце.
Оден умер в 1973 году в номере венской гостиницы от сердечного приступа. Причиной его подкосившегося здоровья называли беспрерывное курение, злоупотребление крепким мартини, а также то, что на протяжении двадцати лет, с самого начала нью-йоркского периода, он привык подстегивать себя бензедрином — стимулирующим препаратом. Однако близкие люди, полагали, что дополнительной причиной был шок, пережитый от неожиданных претензий австрийской налоговой службы, которая насчитала за Оденом огромную задолженность. Выполнение требований должно было полностью ликвидировать его банковские сбережения, а вместе с тем и надежды спокойно доживать свой век на эти деньги. Австрийские налоговики предъявили огромный счёт поэту, несмотря на то, что все его произведения печатались только в Англии и в США, а в Австрии он не зарабатывал ни гроша, лишь тратил деньги. Аргумент был следующим: он ведёт в Австрии свой бизнес — смотрит на австрийские пейзажи, описывает их в стихах, а потом продаёт.
Бродский, многим обязанный Одену и его поэзии, постоянно возвращался к нему в своих интервью, читал лекции о его стихах и посвятил его памяти эссе "Поклониться тени". В финале этого эссе он вспоминает, как в последний раз видел Одена в 1973 году: "Поскольку стул был слишком низким, хозяйка дома подложила под него два растрепанных тома Оксфордского словаря. Я подумал тогда, что вижу единственного человека, который имеет право использовать эти тома для сидения".
"Вечерняя Москва" предлагает вашему вниманию три прочтения самых известных стихотворений поэта.
1. "Похоронный блюз"
Одно из самых известных произведений Одена. В оригинале пол говорящего не конкретизирован, из-за чего для переводчика возникает та же проблема, что и в сонетах Шекспира — надо определиться с типом любви — традиционной или гомосексуальной. Бродский в своём переводе выбирает второй вариант, у него о смерти мужчины говорит мужчина. В 1994 году на экраны вышел британский фильм "Четыре свадьбы и одни похороны", одним из самых волнующих эпизодов которого было чтение этого стихотворения одним из героев.
[OBJ Джон Хана читает "Похоронный блюз" Уистена Хью Одена в фильме "Четыре свадьбы и одни похороны" (1994, на английском языке)]Часы останови, забудь про телефон
И бобику дай кость, чтобы не тявкал он.
Накрой чехлом рояль; под барабана дробь
И всхлипыванья пусть теперь выносят гроб.
Пускай аэроплан, свой объясняя вой,
Начертит в небесах “Он мертв” над головой,
И лебедь в бабочку из крепа спрячет грусть,
Регулировщики – в перчатках черных пусть.
Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток,
Мой шестидневный труд, мой выходной восторг,
Слова и их мотив, местоимений сплав.
Любви, считал я, нет конца. Я был не прав.
Созвездья погаси и больше не смотри
Вверх. Упакуй луну и солнце разбери,
Слей в чашку океан, лес чисто подмети.
Отныне ничего в них больше не найти.
(Перевод И. Бродского)
2. "Памяти Йетса"
Стихотворение "Памяти Йетса" ("In memory of W.B. Yeats") является одним из программных у поэта. Оно стало любимейшим стихотворением Бродского, которое он называл своим ежедневным карманным руководством. В 1965 году Бродский написал знаменитое произведение "Стихи на смерть Т. С. Элиота", повторяющее по форме и частично по содержанию стихотворение Одена.
[OBJ Уистен Хью Оден читает стихотворение "Памяти Йетса" (на английском языке)]I
Он растворился в холоде зимы:
ручей замерз, аэропорты пустовали,
снег сильно повлиял на вид знакомых статуй,
и градусник тонул во рту истекших суток.
День этой смерти был, согласно показаниям
приборов, мрачным и холодным днем.
Вовне, чужды его болезни, где-то
неслись в вечнозеленых кущах волчьи стаи,
река селя бежала набережных модных.
Уста скорбящие удерживали смерть
поэта от его стихотворений.
Но для него – то был последний день,
когда он был в себе: день медсестер и слухов;
губернии тела глухо восставали,
пустели площади рассудка,
молчанье вторглось в пригород, ток
чувств вдруг иссяк; и вспыхнули его
поклонники. Теперь он весь рассеян
среди бессчетных городов, чужих пристрастий;
он в новом сумрачном лесу блуждает
по следу снежному и ради казни новой.
Слова покойника претерпевают ряд
метаморфоз среди желез живущих.
Но в шуме-гаме завтрашнего дня,
где, как зверьё, ревут дельцы под сводом Биржи,
где нищи привычно страждут, где
всяк в клетке самого себя,
одна-две тыщи вспомнят этот день
II
Ты был не лучше нас. Но дар твой превозмог
тебя, распад. Безумная сама,
Ирландия свела тебя с ума
в поэзию. Но ни ирландский мозг,
ни климат данный шаг ничуть не вразумил.
Поэзия не изменяет мир:
лишь выживает – как река за счет
безлюдных берегов, где, мимо смертью чувств
известных городов, ферм, издающих хруст
от одиночества, она на юг течет
III
Расступись, земля, скорбя:
сходит Вильям Йейтс в тебя.
Сей сосуд да ляжет в пух,
от ирландских песен сух.
Время – храбрости истец,
враг возвышенных сердец
тела розовых красот, –
чтит язык и всех, кем он
сущ, продлен, запечатлен,
их грехи прощая им
как преемникам своим.
Время, коему вольно
смыть с Р.Киплинга пятно
и простить Клоделя в срок,
всё за что прощает слог.
Ночи в скверные часы
всей Европы лают псы;
стран, свернувшихся в клубок
ненависти, сон глубок.
Оскопленной мысли вид
лица встречные кривит,
в ледовитые моря
скорби взоры претворя.
Следуй прямо, следуй прочь,
песнопевец: вниз и в ночь;
твой от уст отставший глас
снова вселит радость в нас.
В сельских радостях стиха
да нальётся гроздь суха
горьких слов: давясь слюной,
пой людской удел дрянной,
чтоб в пустынях душ возник
и забил живой родник;
чтобы стал темницу дней
славить всяк живущий в ней.
(Перевод И. Бродского)
3. "Меня упрекали во всём, окромя погоды"
"Один из современников Одена, замечательный критик и писатель Сирил Конноли сказал, что Оден был последним поэтом, которого поколение тридцатых годов было в состоянии заучивать на память. Он действительно запоминается с той же лёгкостью, что и, например, наш Грибоедов. Оден уникален. Для меня он — одно из самых существенных явлений в мировой изящной словесности. Я сейчас позволю себе ужасное утверждение: за исключением Цветаевой, Оден мне дороже всех остальных поэтов", — говорил Бродский.
[OBJ Иосиф Бродский читает три стихотворения Уистена Хью Одена]Меня упрекали во всем, окромя погоды,
и сам я грозил себе часто суровой мздой.
Но скоро, как говорят, я сниму погоны
и стану просто одной звездой.
Я буду мерцать в проводах лейтенантом неба
и прятаться в облако, слыша гром,
не видя, как войско под натиском ширпотреба
бежит, преследуемо пером.
Когда вокруг больше нету того, что было,
не важно, берут вас в кольцо или это — блиц.
Так школьник, увидев однажды во сне чернила,
готов к умноженью лучше иных таблиц.
И если за скорость света не ждешь спасибо,
то общего, может, небытия броня
ценит попытки её превращенья в сито
Когда-то в симпатичном и очень популярном фильме «Четыре свадьбыи одни похороны» прозвучало хрестоматийное стихотворение англо-американца (жил на две страны) Уистена Хью Одена «Похоронный блюз». В уже дублированном варианте по-русски оно звучит в варианте Игоря Колмакова , который я приведу ниже.
Иосиф Бродский считал Одена величайшим поэтом ХХ века. И как раз его перевод разбежался по паутинкам Сети и обрел сам статус «хрестоматийного». И любой, «покушавшийся» на свое прочтение, aprioriсчитался еретиком. На мой взгляд, совершенно безосновательно.
Выскажу крамольную, но, тем не менее, близкую к истине мысль, что поэтический перевод НЕВОЗМОЖЕН ПРИНЦИПИАЛЬНО, ибо (забыл автора) «удача перевода зависит от качества привнесенной автором отсебятины» (ведь переведенное ТОЧНО и БУКВАЛЬНО у всех авторов звучало бы одинаково).
Не стану подробно останавливаться на проблемах и теории, в данном случае «поэтического», перевода, а покажу, с чужой помощью, какие претензии можно предъявить и к работе Бродского и – с тем же успехом – всех, посягнувших на «святое».
Привожу несколько вариантов «Похоронного блюза», а закончу «разбором полетов» (и очень толковым) перевода, или, я бы назвал это словцом Николая Лескова, «верояции» (блоха танцевала «дансЕ с верояциями») самого Иосифа Бродского. А толковым оттого, что не мною писан.
Итак, выбирайте, что вам больше понравится…
Вариант Игоря Колмакова :
Похоронный блюз
Заткните телефон, долой часы,
пускай за кости не грызутся псы,
рояли — тише; барабаны, об
умершем плачьте; и внесите гроб.
Пусть самолет, кружа и голося,
"ОН УМЕР" впишет прямо в небеса.
Пусть креп покроет шеи голубей над головой,
и черные перчатки оденет постовой.
Он был мне — Север, Юг; Восток и Запад — он,
шесть дней творенья и субботний сон,
закат и полдень, полночь и рассвет.
Любовь, я думал, будет вечной. Экий бред.
Не надо звёзд. Не нужно ни черта:
луну — в чехол, и солнце — на чердак.
Допейте океан, сметите лес.
Всё потеряло всякий интерес.
Источник: http://www.netslova.ru/kolmakov/auden.html
Вариант Ларисы Шушуновой:
* *
Часы останови, шнур вырви телефонный,
Рояль угомони, уйми урчанье псов
Над костью мозговой и шелест заоконный:
Ни Солнца твоего не нужно, ни лесов.
Пускай выносят гроб под барабанный рокот,
Пусть траурный мундир наденет постовой,
А голубь — чёрный бант на шею. Будь он проклят,
Мой сон кошмарный — Твой порядок мировой!
Он был мне всем, он был мне Севером и Югом,
Беседой деловой, застольной болтовнёй,
Рабочим трудным днём и выходным досугом…
Я думал – навсегда. Ты пошутил со мной.
Довольно этих игр: чудовищен Твой юмор,
И в звёздной мишуре уж надобности нет.
Пускай аэроплан напишет слово «Умер»
На небе. Забери обратно свой билет.
© Copyright: Лариса Шушунова , 2007
Свидетельство о публикации №1708010003
Вариант Adela Vasiloi (который мне очень симпатичен)
Долой часы, и к чёрту телефон,
Псу бросьте кость, пускай не брешет он!
Уймись, рояль — ночных тревог там-там
Скорбящим возвестит, что он уж там.
Пусть самолёты в небе чертят след,
В котором: «Умер друг!» и "Это бред!"
Пусть траур голубей печалит нас,
Перчаткам копов сменят пусть окрас!
Он был мне Юг и Север, благовест,
Восток и Запад, и судьба, и крест,
Он был мне песней, отдыхом, трудом.
Я думал, чувствам вечность нипочём.
Зачем на небе звёзды – всё обман!
Леса — в расход, пусть сгинет океан,
Луну и Солнце – с корнем раздерут,
И не к добру слоняться даром тут.
Источник : http://litlive.ru/topics/recenzii/viewpost/1643_%D0%9F%D0%BE%D1%85%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%BD%D0%BD%D1%8B%D0%B9_%D0%B1%D0%BB%D1%8E%D0%B7_%D0%A3%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%B0%D0%BD_%D0%A5%D1%8C%D1%8E_%D0%9E%D0%B4%D0%B5%D0%BD.html
В переводе М.Абрамова
Остановите время, порвите с миром связь
И псине, чтоб не гавкал, подбросьте кости в таз,
И позовите теток, пусть воют у крыльца.
Глушите барабаны, выносим мертвеца.
И пусть аэропланы со стоном чертят на
Угрюмом сером небе «Он умер. Плачь страна».
Публичная голубка пусть в трауре гулит,
Пусть мусор в черных крагах движение рулит.
Он был мой Юг, мой Север, мой Запад, мой Восток,
Труды и дни, а в праздник — пивка в ларьке глоток,
Он был луна и полночь, мы пели втихаря.
Любовь, я думал, вечна. Как оказалось — зря.
Зачем мне эти звезды, дурацкий хоровод.
Забейте солнце, месяц и весь небесный свод.
Сливайте сине море, сметайте зелен лес.
Осточертело все здесь, утерян интерес.
Похоронный блюз.
Обрезать телефон; разбить часы;
Швырнуть костей, чтоб не брехали псы;
Заткнуть рояль: под дробный барабан
Пустить за гробом скорбный караван;
В пике пусть лайнер, издавая стон
Прочертит в небе весть, что «Умер он»;
Голубкам шеи крепом обвязать;
Патрульных к черным крагам обязать;
Он был Восток мой, Запад, Север, Юг;
Мой тяжкий труд, Воскресный мой досуг;
Мой день, и полночь, стих и речь моя…
Обманут я, любовь бессмертной мня.
Не надо звезд: стряхнуть – все до одной,
И Солнце, к дьяволу, сорвать с Луной;
Слить океаны все, леса смести,
Коль крах всего я обречен снести.
© Copyright: Незубков , 2011
Свидетельство о публикации №11104155220
И, наконец, победитель – «верояция» Иосифа Бродского, оригинал и обещанный суровый «разбор полетов».
Из обсуждения Эдитор
(Сообщение в форум Литинститута им. Горького)
http://www.t-e-x-t.ru/litforum/thread.php?threadid=247=14=1
Исходное сообщение от NakedJazz
Чтобы переводить гения, нужно самому быть, по меньшей мере,
талантливым. Так что перевод Бродского все равно никто не переплюнул:
Часы останови, забудь про телефон
И бобику дай кость, чтобы не тявкал он.
Накрой чехлом рояль; под барабана дробь
И всхлипыванья пусть теперь выносят гроб.
Пускай аэроплан, свой объясняя вой,
Начертит в небесах “Он мертв” над головой,
И лебедь в бабочку из крепа спрячет грусть,
Регулировщики – в перчатках черных пусть.
Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток,
Мой шестидневный труд, мой выходной восторг,
Слова и их мотив, местоимений сплав.
Любви, считал я, нет конца. Я был не прав.
Созвездья погаси и больше не смотри
Вверх. Упакуй луну и солнце разбери,
Слей в чашку океан, лес чисто подмети.
Отныне ничего в них больше не найти.
Wystan Hugh Auden
Stop all the clocks, cut off the telephone,
Prevent the dog from barking with a juicy bone,
Silence the pianos and with muffled drum
Bring out the coffin, let the mourners come.
Let aeroplanes circle moaning overhead
Scribbling on the sky the message He is Dead
Put crepe bows round the white necks of the public doves,
Let the traffic policeman wear black cotton gloves.
He was me North, my South, my East and West,
My working week and my Sunday rest,
My noon, my midnight, my talk, my song
I thought that love would last for ever, I was wrong.
The stars are not wanted now: put out every one;
Pack up the moon and dismantle the sun;
Pour away the ocean and sweep up the wood,
For nothing now can ever come to any good.
Дорогой NakedJazz,
благодарю Вас за то, что Вы наконец разместили текст Бродского
(странно, что раньше никто не разместил).
Вы пишете:
перевод Бродского все равно никто не переплюнул:
Не соглашусь. То, что делается здесь — делается качественннее, чем у
Бродского. итак —
Часы останови, забудь про телефон
И бобику дай кость, чтобы не тявкал он.
Накрой чехлом рояль; под барабана дробь
И всхлипыванья пусть теперь выносят гроб.
— Общее впечатление от катрена: вяло.
Сразу заметен дефект ритма: чтобЫнетЯвкалОн
(ударение переехало на Ы)
Накрой чехлом рояль; под барабана дробь
И всхлипыванья пусть теперь выносят гроб.
— никакого чехла там нет. В этих строчках компот из предметов: брдр
барабан и всхлили . потом гроб. Чехол. Рояль. Смотрите, какая каша.
Никакого изящества оригинала.
Пускай аэроплан, свой объясняя вой,
Начертит в небесах “Он мертв” над головой,
И лебедь в бабочку из крепа спрячет грусть,
Регулировщики – в перчатках черных пусть.
Пускай аэроплан, свой объясняя вой,
—- . да ведь гиль, чушь несусветная. "Свой ОБЬЯСНЯЯ вой"
Начертит в небесах “Он мертв” над головой,
—— ага, воет, потому что он мёртв. Спасибо разьяснивши. В небесах
над головой — тавтология. Как же, в небесах под головой. В подушке,
да.
—— внимание, уже две школьные ошибки: эта и ударение.
И лебедь в бабочку из крепа спрячет грусть,
—- как это он её туда спрячет? голову, да — она у него грусть?
Регулировщики – в перчатках черных пусть.
—— ПУСТЬ. что пусть, куда пусть.
просто неграмотно
Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток,
Мой шестидневный труд, мой выходной восторг,
—- выходной восторг, т е тот, что при выходе
Слова и их мотив, местоимений сплав.
— ах, ах, "местоимений сплав". "Он пушист до
чрезвычайности"(С)Эллочка. Что называется, манерное "литературное
выражение"
— "Слова и их мотив". ИХ мотив? СЛОВ мотив? криво, неточно, почти
неграмотно. Правильно: мотив, на который исполняется песня. И то.
это техническое не слишком грамотное выражение. Здесь написано: мотив
слов, т е мотивация, т е причина, по которой они были сказаны. Слова и
их мотив. Слова и то, ПОЧЕМУ они сказаны.
Любви, считал я, нет конца. Я был не прав.
—— "нет конца". вялое штампованное выражение. Сравните с
оригиналом, потеряна упругость.
"Я был не прав" — смешные слова. "Борис, ты не прав". Или тон
извинения: пришёл — "я был не прав". Пиво твоё было вкусное, живот
болел не оттого. Прости, друг, не стреляй.
Созвездья погаси и больше не смотри
Вверх. Упакуй луну и солнце разбери,
Слей в чашку океан, лес чисто подмети.
Отныне ничего в них больше не найти.
Созвездья погаси и больше не смотри
Вверх.
—- ну, приколист. Отдельное "вверх" смотрится клёво, иного слова не
подберу.
Упакуй луну и солнце разбери,
— вверх упакуй луну
а как одно целое круглое солнце РАЗОБРАТЬ?
в оригинале dismantle — ДЕМОНТИРУЙ, т е сними его с неба, как с потолка
люстру.
—- предположение: Бродский эту халтуру ваял ещё на младших курсах
или очень спешил. Возможно, тогда ещё он английский толком не знал.
Слей в чашку океан, лес чисто подмети.
— "в чашку" — явный перебор
в оргинале — вылей на фиг, убери этот океан подальше отсюда, не хочу
его грохота, величия и размера, слей, для меня он сейчас отстой
По-моему, так.
А здесь конкретная такя маленькая чашечка, зачем, куда.
—- "чисто подмети" — 1) "чисто" фантастика, и близко нет 2)
неточность — в оригинале — вымети его, смети "с лица земли". Т е смети
сам лес, а не В НЁМ подмети мусор. Сам лес мусор, ЕГО сметаем, а не в
нём. Извините за разжевывавание, но вот ЭТО Вы называете хорошим
переводом. внимательнее
Отныне ничего в них больше не найти.
— тоже потеряна упругость. Там нет поисков (продолжительный
continuous процесс), там везде называния, жесты, показы,
единовременное принятие и отвергание.
