следующий раз, слушая Бородина,
помни, что он был простым аптекарем,
писавшим музыку, чтобы расслабиться
его дом был набит битком людьми:
студентами, художниками, пьяницами, BLUMS,
и он никогда не умел сказать «нет»
следующий раз, слушая Бородина,
помни, что его жена использовала его ноты,
чтобы подкладывать их в кошачий ящик
или упаковывая в них банки с кислым молоком;
у неё была астма и бессонница
и она кормила его варёными яйцами
и когда он хотел завязать свою голову,
чтобы приглушить звуки в доме,
она позволяла использовать ему только простыню;
кроме того, обычно в его постели
кто-то был
(они спали раздельно, когда
спали вообще)
и так как все стулья
были обычно взяты,
он часто спал на лестнице,
закутавшись в старую шаль,
она говорила ему, подстригая его ногти,
чтобы он не пел и не насвистывал,
не клал слишком много лимона в чай
и не выжимал его в чашку,
Симфония # 2, си мажор
Князь Игорь
в степях Центральной Азии
он мог спать, только положив кусочек
тёмной ткани поверх глаз;
в 1887 году он посетил танцы
в Медицинской Академии
одетым в потешный национальный костюм;
в конце концов, он казался необычайно ярким
и когда он упал на пол,
они подумали, что это шутка.
следующий раз, слушая Бородина,
помни…
это достаточно важно:
осадить чувства
это лучше, чем бритьё
или приготовление бобов с чесноком
это то малое, что мы можем сделать,
небольшая храбрость знания,
где есть, конечно,
те же безумие и страх
в знании того,
что часть тебя
заводилась, как часы
и никогда не заведётся вновь,
однажды остановившись.
но сейчас под твоей рубашкой тикает,
и ты мешаешь ложкой бобы:
одна любовь умерла, другая — уехала,
третья любовь…
ох! любовей много, как бобов
да, попробуй, подсчитай их сейчас
грустно, грустно
твои чувства варятся над огнём,
оседая.
я осознал сухость и умершие папоротники
и комнатные растения, жёлтые, как кукуруза:
ушла моя женщина,
и пустые бутылки как кровавые трупы
окружали меня своей бесполезностью;
солнце было всё-таки по-прежнему добрым,
и записка моей хозяйки трещала о задолженности
нетребовательной желтизной; что было нужно — так это
хороший комик, старый стиль, юморист
с шутками о боли абсурда, абсурде боли —
поскольку уж это есть, ничего больше…
я осторожно побрился старым лезвием —
человек, однажды бывший юным и
назвавшийся гением; но
это трагедия листьев,
умерших папоротников, умерших цветов;
и я шёл по тёмному коридору,
где стояла хозяйка,
окончательно проклинающая
и посылающая меня к чёрту,
колышущая свой жир, потные руки,
и вопящая,
вопящая о квартплате,
ведь мир обманул нас
обоих.
она написала мне письмо из маленькой
комнаты близ Сены
она говорила, что ходит в
танцкласс. встаёт
в 5 утра
и пишет стихи
или рисует,
а если ей хочется плакать,
у неё есть специальная скамейка
возле реки
её книга Песен
выйдет
Осенью
я не знал, что ответить
и я сказал ей
вырвать больные зубы
и быть поосторожнее с французскими любовниками
я поставил её фото к радиоприёмнику
рядом с вентилятором
и оно двигалось
как живое
я смотрел и наблюдал за ним,
пока не выкурил
5 или 6
оставшихся сигарет
потом я встал
и пошёл спать
я поставлю на №6.
дождливый день,
бумажная чашка кофе,
недалеко идти
ветер кружит крапивников
над крышей трибуны.
жокеи выходят
на центр
тихо
и летний дождь
делает
всё в первый раз
почти одинаково
лошади в мире
друг с другом
перед пьяной войной
я под крышей трибуны
чувствую на сигареты
ставлю на кофе
пока лошади уходят
это мрачно, грациозно
и радостно —
словно распускаются
цветы
когда Господь создал любовь, он многим не помог
когда Господь создал собак, он не помог собакам
когда Господь создал растения, это было неплохо
когда Господь создал ненависть, у нас была общественная польза
когда Господь создал меня, он создал меня
когда Господь создал обезьяну, я спал
когда Господь создал жирафа, я был пьян
когда Господь создал наркотики, я был сверху
когда Господь создал самоубийство, я был снизу
когда Он создал тебя, лежащей в постели,
Он знал, что делал,
Он был пьян, и Он был сверху,
и Он создал горы, моря и огонь
одновременно
Он иногда ошибался,
но когда Он создал тебя, лежащей в постели,
Он превзошёл всю свою Благословенную Вселенную
я встретил её в переписке или среди стихов или в журналах,
и она начала присылать мне очень сексуальные стихи об изнасиловании и вожделении.
что-то смущало меня, и я сел в машину и поехал на Север
через горы, долины ми автострады
без сна, свалив от пьянок, в разводе,
без работы, в возрасте, усталым, больше всего желая спать
пять или десять лет, я, наконец, нашёл мотель
в маленьком солнечном городке у грязной дороги,
и я присел и выкурил сигарету,
думая: ты действительно должна быть сумасшедшей.
и затем я вышел и часом позже
встретился с моей корреспонденткой; она была чертовски стара
почти так же стара, как и я, не особенно сексуальна,
и она дала мне очень тяжёлое сырое яблоко,
которое я жевал оставшимися зубами;
она умирала от какой-то неизвестной болезни,
что-то вроде астмы, и она сказала:
«я хочу сказать тебе один секрет», и я ответил:
«я знаю. ты девственница, и тебе 35 лет».
она достала блокнот, десять или двенадцать стихов,
труд жизни, и я читал их
и пытался быть добрым,
но они были очень плохи.
и я взял её с собой куда-то, на какой-то боксёрский матч,
и она кашляла от дыма
и она продолжала оглядываться
на всех людей,
а потом на бойцов,
хватающих её за руки.
«ты никогда не возбуждался, верно?», — спросила она.
но я славно возбудился той ночью
и встречался с ней с ней ещё три или четыре раза
помогал ей с некоторыми её стихами
и она всаживала свой язык на половину моей глотки
но когда я оставил её,
она всё так же была девственницей
и очень плохой поэтессой.
я думаю, когда женщина оставляет свои ноги закрытыми
до 35 лет,
это слишком поздно
как для любви,
так и
для поэзии.
ровно в 12.00
в ночь с 1973 на 1974
в Лос-Анджелесе
дождь начал стучать
по пальмовым листьям за моим окном
сирены и мигалки
ездили по городу
и гремели
я пошёл спать в девять утра,
погасив свет,
распихав по конвертам
их веселье, их счастье,
их крики, их картонные шляпы,
их автомобили, их женщин,
их жалких пьяниц…
канун Нового Года
всегда ужасает меня —
жизнь знает, сколько лет.
сирены остановились и
мигалки и грохот…
всё кончилось в пять минут…
всё, что я слышу — дождь,
стучащий по пальмовым листьям,
и я задумываюсь о том,
что никогда не пойму людей,
но я уже проехал
это.
мой отец был практичным человеком.
у него была идея.
«мой сын, видишь», — говорил он, —
«я могу платить за этот дом всю жизнь —
тогда он мой.
когда я умру, я передам его тебе.
ты можешь тоже всю жизнь приобретать дом,
и тогда у тебя будет два дома,
и ты передашь эти два дома своему
сыну, и он всю жизнь будет приобретать дом,
и, когда ты умрёшь, твой сын…»
«хорошо», — отвечал я.
мой отец умер, когда пытался отпить
воды из стакана. я похоронил его.
массивный коричневый гроб. после похорон
я пошёл на стадион, встретил высокую блондинку.
после скачек мы пошли к ней домой,
пообедать и развлечься.
я продал его дом где-то через месяц.
я продал его машину и мебель
и раздал все его картины, кроме одной
и все его фруктовые вазы,
(наполнявшиеся компотом в летнюю жару),
и отдал его собаку в приёмник.
я дважды назначал его девушке свидание,
но ничего не добился
и бросил это.
я проиграл и пропил все деньги.
теперь я живу в дешёвой комнате в Голливуде,
и выношу мусор, чтобы
заплатить ренту.
мой отец был практичным человеком.
он подавился стаканом воды
и оставил след в больничном архиве.
на Валькирских горах
среди гордых павлинов
я цветок отыскал —
как моя голова! —
дотянулся, понюхал…
…потерял мочку уха,
носа часть,
один глаз,
десять штук
сигарет…
…и на следующий день
я вернулся назад —
изрубить в пух и прах
тот прекрасный цветок!
но он был так хорош,
что убил я
павлина…
я смотрю на
один и тот же
абажур
уже
5 лет.
он собрал
пыль холостяка
и
девушки, входившие сюда —
слишком
заняты,
чтобы почистить его.
но я не против:
я был слишком
занят,
чтоб написать
об этом раньше
что лампочка
светит
паршиво
все
эти
5 лет.
я встретил гения в поезде
сегодня
около шести лет от роду
он сидел возле меня
и как только поезд
пошёл вдоль берега,
мы подъехали к океану,
он посмотрел на меня
и произнёс:
«некрасиво…»
и я впервые
понял
это
3 малыша бегут ко мне,
дуя в свистки
и крича:
«ты арестован!»
«ты пьян!»
и они начинают
бить меня по ногам
своими игрушечными дубинками…
у одного из них есть даже
значок! у другого —
наручники, но мои руки высоко в воздухе…
когда я зашёл в винную лавку,
они пронеслись мимо,
точно пчёлы
мимо гнезда…
я купил 1/5 галлона дешёвого
виски
и
3
плитки леденцов.
я думаю эта мысль пришла
когда мне было лет
одиннадцать:
стать идиотом.
я приглядывался
к тем
кого люди называли
«идиотами».
хотя на них и смотрели свысока
казалось что у идиотов
более безмятежные жизни:
никто от них ничего
не ждет.
я представлял себя стоящим
на углу улицы руки в карманах
со слюной текущей изо
рта.
и никто меня не
достает.
я стал приводить в исполнение
свой план.
впервые на это обратили внимание
на школьном дворе.
мои товарищи насмехаясь
согласились со мной.
даже мой отец заметил:
«ты все делаешь как долбанный
идиот!»
и одна из моих учительниц
миссис Гредис с длинными шелковистыми ногами
обратила на это внимание.
она задержала меня после
уроков.
«что с тобой, Генри?
ты можешь сказать мне…»
она обняла
меня руками
а я
обнял
ее.
«скажи мне, Генри, не
бойся…»
я ничего
не отвечал.
«ты можешь оставаться здесь
столько сколько тебе
хочется, Генри.
ты можешь ничего не
говорить…»
она поцеловала меня в
лоб
а я опустил руку
и слегка коснулся
ее шелковистой
ноги.
миссис Гредис была
горячая штучка.
она оставляла меня после
уроков почти каждый
день.
и все меня
ненавидели
но я думаю что тогда
у меня была самая прекрасная
эрекция
среди одиннадцатилетних
пацанов
в городе
Лос-Анджелес.
запомнился мне.
мы с Джейн трахались уже 7 лет
она была пьяницей
и я любил ее
мои родители ненавидели ее
а я ненавидел своих родителей
это делало из нас милую
четверку
однажды мы отправились на пикник
вместе
на вершину холма
мы играли в карты и пили пиво
ели помидоры и сосиски
они разговаривали с ней как с живым человеком
наконец-то
все смеялись
кроме меня.
позже, уже дома,
дернув виски,
я сказал ей
не люблю их
но это здорово, что они мило с тобой
трепались.
ты придурок, ответила она,
разве ты не заметил?
не заметил чего?
они увидели мой пивной живот
и подумали что я
беременна
ох, сказал я, ну да, вот где наш прекрасный
ребенок.
вот где наш прекрасный ребенок,
согласилась она.
ОТСТУПЛЕНИЕ
для меня это время закончилось.
я чувствовал себя как немецкие войска,
которых по снегу гнали сутулые
коммунисты
в изношенных ботинках,
набитых газетами.
я чувствовал себя так же ужасно.
может даже хуже.
победа была так близка
почти победа.
она стояла у зеркала,
молодая, самая прекрасная из
женщин, что я знал,
расчесывая километры рыжих волос,
а я смотрел на нее.
и когда она приходила в постель,
то становилась еще прекрасней,
и заниматься любовью с ней было чудесно.
а теперь она ушла
так, как они всегда уходят.
для меня это время закончилось
эта долгая дорога назад
и назад куда?
парень, шедший впереди меня,
упал.
я перешагнул через него.
СВОБОДА
она сидела у окна
в номере 1010, в нью-йоркском
отеле Челси,
в старом номере Дженис Джоплин.
Жара была за сорок
она была на спидах
и одну свою ногу свесила
через подоконник,
потом высунулась и сказала
«боже, так здорово!»
и, качнувшись,
чуть не вывалилась наружу,
успев за что-то схватиться.
но это почти случилось.
она втянула себя внутрь,
прошлась и развалилась
на кровати.
я потерял множество женщин
множеством способов
но потерять так
мог бы
впервые.
позже она, перекатившись на кровати,
легла на спину
и, когда я подошел,
уже спала.
весь день она хотела
увидеть статую Свободы.
но сейчас она этим меня не беспокоит,
пока.
ПОЛНАЯ ЛУНА
у красного цветка любви
срезан стебель
страсти
и, одновременно,
отвращения.
занавеска отдернута,
чернеет ночное
небо.
через дорогу
мужчина и женщина
стоят у темнеющей
стены,
вращается
красная луна,
мышь бежит по
подоконнику,
слегка меняя цвета.
я здесь один в рваных ливайсах
и пропитанной потом белой майке.
она сейчас со своим мужчиной
в тени той стены
и так же, как он входит в нее,
я вставляю себе в рот
сигарету.
ДЕВУШКИ
я смотрю на
один
и
тот же
абажур
5 лет
и на скопившуюся там
холостяцкую пыль
а
девушки приходившие сюда
были слишком
заняты
чтобы смахивать ее
не думаю
что я тоже
чем-то занят
просто обратил
внимание
что свет
стал
более
тусклым
за эти
5 лет.
ПРАВДИВАЯ ИСТОРИЯ
его нашли идущим вдоль шоссе
всего
в крови.
взяв ржавую консервную банку
он отрезал себе
причиндалы
словно выкрикнув –
смотрите до чего вы меня
довели? теперь-то хоть
успокойтесь.
он
разложил
причиндалы
по карманам
и двинулся вперед.
в таком виде они его
и нашли.
его доставили
к врачам
попытавшимся пришить
все
назад
но
причиндалам
было
хорошо
и так.
иногда я думаю
о классных задницах
достающихся
всяких чудовищам
в этом мире.
может это был протест
против такого положения вещей
или это был протест
против
всего.
Марш Свободы
единственного человека
не раздавленного
концертными программами
и
баскетбольными
матчами.
Боже, или как там тебя,
благослови
его.
ОНА ПОДЦЕПИЛА ЭТО ВО ВРЕМЯ ПОЛЕТА
эстрадный певец курит пятидесятидолларовые сигары,
выходит на сцену и поет,
а женщины бросают ему свои трусики.
какие-то трусики женщины вынимают из
сумочек, а какие-то снимают
с себя.
он поет любовные песни – и это то, чего хотят
женщины – немного покачиваясь,
страдающим голосом.
не буду сравнивать его с Синатрой,
но они оба принадлежат определенному типу –
от них исходит особое электричество,
и если бы он работал садовником или механиком,
то вполне бы мне нравился.
я знаком с одной стюардессой,
рассказавшей о том, какая он свинья. «он затащил
одну стюардессу прямо во время полета в туалет
и трахнул ее.
и вдобавок наградил ее триппером. после этого
мое отношение к нему изменилось».
ну, вот: с любовью опять что-то не так.
то ради чего мы живем и от чего бываем
счастливы.
вот у меня никогда не было триппера, но
если бы меня закидывали трусами,
возможно, я бы переболел им не один
раз.
и я не думаю, что он настолько ранит своим пением
женщин. просто им хочется именно так за это
платить.
ПОРТНИХА
моя первая жена сама шила себе платья,
которые я находил милыми.
я частенько видел ее склонившейся
над швейной машинкой,
шьющей новое платье.
мы оба работали и было
отлично, что ей удается
найти время улучшить свой
гардероб.
однажды вечером, вернувшись домой,
я нашел ее в слезах.
оказалось, что какой-то парень с работы
сказал, что она дурно
и безвкусно
одевается.
добавив, что ее одежда выглядит
«вульгарно».
«ты считаешь, что я одеваюсь вульгарно?»
спросила жена.
«конечно, нет.
кто этот парень?
я вышибу ему мозги!»
«ты не можешь, он мой босс».
она плакала тем вечером несколько
раз.
я, как мог, подбадривал ее и, в итоге,
она успокоилась.
но после этого жена купила
себе новые платья.
мне казалось, что они не так хорошо смотрятся на ней,
но она уверяла, что парни с ее работы
оценили новый
стиль.
но поскольку слезы
кончились,
я был доволен.
однажды она спросила меня «тебе
больше нравятся мои старые платья
или то, что я ношу теперь?»
«ты выглядишь отлично в любой одежде»
ответил я.
«да, но тебе-то что больше нравиться?
старые платья или новые?»
«старые», ответил я.
и она снова начала горько
плакать.
у нашего брака и без того
были
проблемы.
когда мы разводились
на ней была купленная
одежда.
но она забрала с собой
швейную машинку
и чемодан, полный
старых
платьев.
СМЫСЛ НЕ ПОСТИГНУТЬ
мы были женаты 30 лет,
сказал он.
а в чем секрет успеха
вашего брака? спросил я.
мы оба выдавливали зубную пасту
из тюбика с самого конца,
ответил он.
на следующее утро,
чистя зубы,
я тоже выдавил пасту из тюбика
с самого конца.
разумеется, тому, кто живет один,
смысл этого действия
не постигнуть.
БЕСПЛАТНЫЙ УЖИН
я был неизвестный, голодающий писатель, когда встретил
ту прекрасную женщину, молодую, образованную, богатую. я
правда не помню, как все закрутилось. она пару раз ненадолго
появлялась в моей раздолбаной берлоге. «мне не нужен секс»,
сразу сообщила она. «я хочу, чтобы все было понятно с самого начала».
«ок, никакого секса», согласился я.
однажды вечером я получил приглашение на ужин (угощала она).
заехав на новом «порше», она отвезла меня в ресторан.
столик был заказан. это было изысканное место
со скрипачом и
пианистом.
мы заказали ужин и вино. было тихо. слишком рано для музыки,
решил я. красное вино оказалось отличным.
оно закончилось быстро и я заказал еще бутылку.
«расскажи мне о своих книгах», попросила она.
«нет, нет», запротестовал я.
принесли блюда. мне бифштекс и жареный картофель,
а ей что-то утонченное. не помню что.
мы начали есть.
она болтала. сначала о чем-то незначительном. типа,
о художественной выставке. я кивал в ответ.
я был неизвестным, голодающим писателем
и моя тарелка быстро опустела.
она начала говорить о жизни Моцарта, медленно кладя
маленькие кусочки еды себе в рот.
я налил еще вина.
затем она переключилась на спасение американских индейцев
от них самих.
я заказал следующую бутылку вина.
официант забрал тарелки, а она сама попыталась наполнить бокалы,
пролив вино мимо.
она объясняла, что у Иммануила Канта был самый блестящий ум,
удивительный и блестящий.
мы сидели и ее голос становился все громче и громче. она
говорила все быстрее и быстрее.
затем заиграл пианист, к нему присоединился
скрипач.
она повысила голос, перекрикивая музыку.
и вновь вернулась к спасению американских индейцев от них самих же.
у меня разболелась голова. я продолжал слушать ее
и боль усиливалась.
она начала объяснять, что на самом деле имел в виду
Жан-Поль Сартр.
пианист и скрипач играли все громче и громче,
чтобы заглушить ее речи.
в конце концов, я замахал руками и проорал «СЛУШАЙ, ДАВАЙ
ВЕРНЕМСЯ КО МНЕ
ДОМОЙ!»
она расплатилась и я вывел ее. всю дорогу до дома
она болтала. мы припарковались и вошли внутрь.
у меня оставался скотч. я разлил по стаканам, сел на диван,
она же села в кресло напротив, продолжая говорить громко
и быстро.
она болтала о Вивальди, безостановочно болтала о Вивальди.
на секунду она притихла, чтобы зажечь сигарету, и я сказал
«слушай, я не хочу тебя ебать».
она подпрыгнула, задев свою выпивку, и стала скакать по
комнате. «ха-ха-ха! я-то знаю, что хочешь!»
после этого, войдя в состояние какого-то транса, она начала
танцевать, держа сигарету над головой. выглядела она неуклюже,
тяжело дышала и странно таращилась на меня.
«у меня голова болит», произнес я. «хочу лечь в постель
и заснуть».
«ха-ха! ты пытаешься затащить меня в койку!»
она села и посмотрела на меня, продолжая тяжело дышать.
«я не позволю тебе выебать меня!»
«расскажи мне о своих книгах».
«слушай, ты можешь просто уйти и оставить меня
одного?»
«ха!», взвилась она опять.
«ха! все вы мужики одинаковы! вы только и думаете о том, как
поебаться!»
«да нет у меня не малейшего желания выебать тебя»
«ха! и ты ждешь, что я поверю этому?»
она схватила сумочку и рванула к выходу. открыла дверь
и изо всех сил саданула ею.
именно так прекрасная, молодая, богатая, образованная женщина
ушла.
